В дверях торчат несколько аборигенов.
– Вы откуда будете?
– С разных мест, – уклончиво отвечает Краб. – Сборный зимний поход. Нам бы поесть чего-нибудь. Где купить можно у вас?
– В магазине. Только там водки нет уже неделю.
– Да мы в курсе. Нам бы просто еды.
– Там консервы только. У нас их здесь никто не ест.
– Пойдут и консервы.
Мы с Крабом и Рыжим идем вслед за местными к магазину. Это просто пристройка, на манер ласточкиного гнезда прилепившаяся к стене конторы. Заведение, понятно, закрыто, но в деревне такие проблемы решаются быстро.
Один из пацанов метелит куда-то вдоль по улице и возвращается с квадратной теткой – местной продавщицей. Ее природная угловатость слегка смягчена округлостью шубы из меха то ли лося, то ли оленя.
Мы скупаем весь запас кильки и бычков в томате, чайной заварки, полмешка твердого мармелада, а также штук двадцать окаменевших буханок серого хлеба. Вот теперь в магазине точно еды нет.
Местные притащили нам огромный чайник и электроплитку. Так что для ужина все готово.
– Ну и что делать будем, господа бродяги? – Снегирь по-турецки сидит на бильярдном столе.
Он рефлекторно занял самое престижное место в комнате. Эту способность Сеня впитал если не с молоком матери, то уж с первой сигаретной затяжкой точно. Впрочем, вряд ли эти два события хронологически отстояли далеко друг от друга. От тепла и усталости Снегирь едва ворочает языком.
Да и мы еле держимся. Кроме нашей четверки, Камаля и Сени все уже давно крепко спят, быстро перекусив магазинным мармеладом и килькой в томате.
– Я на лыжах через хребет. Вы – как хотите, – отвечает Краб.
– Слышал я уже эту фигню, – скептически отзывается Сеня. – Ну, ежели хотите в генерала Карбышева поиграть, то вольному воля. А мы в город с утреца пораньше. У них тут школьный автобус есть, как раз все влезем.
– Ну и ладно. Давайте на боковую.
Я отрубаюсь с мыслью о том, что на твердом полу иногда очень приятно спать.
Вереница из четырех лыжников движется вдоль горного хребта, заросшего редкой щетиной леса. Так, наверное, мы выглядим с вертолета. А со своей позиции я вижу лишь широкую Лехину спину, которая пейзаж не оживляет.
День ясный, солнце светит вовсю и отражается в миллиардах льдинок. Кабы не Краб, мы давно ослепли бы. Ведь мочи девственницы, которой так хорошо лечить снежную слепоту, под рукой у нас почему-то нет. Хорошо, что Леха перед выходом настоял на полной смене амуниции. Отличные, но приметные куртки на гагачьем пуху мы обменяли у местных на обычные тулупы и шубы.
Еще купили каждому по паре самодельных лыж, подбитых камусом – шкурой, снятой с оленьих ног. Лыжи короткие, широкие и не разгонистые. Удобные, одним словом. При подъеме не скользят назад, а с крутых склонов едут со вполне разумной скоростью, позволяющей даже неопытному лыжнику не валиться с ног.
Но основной плюс – темные очки. Вкупе с шубами и лыжами все это смотрится комично. Особенно учитывая, что очки Аристарха без дужек и держатся по-стариковски на резинке. Мои тоже родом из семидесятых годов, но смеяться тут над нами некому, а глаза они защищают отлично.
Погода чудная, ветер слабый, мороз не более пятнадцати градусов. Чувствуется близость весны. Сейчас Лехина задумка, казавшаяся мне вчера такой опасной, не вызывает сомнений в благополучном исходе. В брезентовых рюкзаках у нас большая часть харчей, купленных в Белой Черемухе, и килограммов тридцать замороженной в кость говядины из кормоцеха Колизея. Сеня с барского плеча по-братски поделился с нами. В качестве алаверды мы отдали им пару лишних стволов, оставив себе по «макару».
Снегиревские еще до нашего отхода загрузились в желтый школьный автобус и двинули в сторону республиканского центра. Вечер они планировали встречать уже в объятиях цивилизации. А вот нам до нее, родимой, еще пилить и пилить.
– Леха, давай, выкладывай свои соображения, – начинает разговор на первом привале Серега, он же Рыжий. – Есть ли у вас план, мистер Фикс? Что-то мне подсказывает, что ты не собирался просто замерзнуть в горах, дабы сбить с толку возможных преследователей.
Мы с Аристархом молча присоединяемся к этому вопросу. Но Леха не торопится.
Он допивает чай из термоса, навинчивает пластиковую крышку-стакан на место, лишь потом глубокомысленно хмыкает и говорит:
– Не боись, братва. Дядя Леша все предусмотрел. Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним. Ну и, по классике, нечаянно ворвемся. Я неспроста крюк на северо-восток сделал. Во-первых, нас если и будут искать, то в направлении на запад. Во-вторых, здесь не очень далеко оленья ферма тувинцев-тоджинцев. Это такой совсем немногочисленный народ. Так что завтра мы купим у них оленей и дальше двинемся уже не пешкодралом.
– Легко сказать, купим. Сколько они стоить могут? Да и как ты по горам на нартах поедешь?
Мои здравомыслящие замечания Краба совсем не обескураживают.
– Что ты знаешь, монах, кроме своей часовни? – цитирует он Сервантеса.
В данном контексте эта фраза синонимична простому и незатейливому «Заткнись и слушай». Иногда Леха меня удивляет своим кругозором, не характерным для тупого солдафона.
– Около двух штук баксов у нас есть. Думаю, этого хватит. А на оленях, чтоб ты знал, можно ездить и верхом. Но это все завтра. Сегодня еще о ночевке думать надо, а морозец к ночи снова до тридцати, а то и сорока дойдет. Кто выживет, тот и будет учиться верховой езде на оленях.
– Где это ты две штуки нашел? – удивляется Рыжий.
– Меньше по подсобкам ныкаться надо было. Помародерствовал малость. Наскреб по сусекам.
– А ночевать где будем?
– Где-где… Ты на рифму не нарывайся. К вечеру засветло иглу ставить будем, хату из снега. Он сейчас правильный, на солнце слегка подтаявший, плотный. Должно получиться что надо.
– Ну, ты, Леха, даешь! – Аристарх восхищен познаниями нашего предводителя в различных сферах человеческого бытия.
– Да, я такой! Не зря же к зимнему походу готовился.
Ближе к вечеру мы начинаем процесс созидания иглу – снежного дома эскимосов. На первый взгляд не совсем понятно, как ледяное жилище может спасти в тридцатиградусный мороз. Однако эскимосы по выживанию в ледяной пустыне явно дадут фору всем прочим народам мира.
Мы рубим примерно одинаковые кирпичи из плотного снежного наста, а Леха правильно их укладывает.
– Тут всенепременно надо улиткой, – балагурит он тоном деревенского печника. – А не то вся конструкция обрушится.
Солнце уже царапает пузом соседний хребет. Из ущелий вверх ползут сиреневые щупальца вечерних сумерек. Воздух чистый и свежий, аж в ушах звенит. Да так отчетливо!
Я мотаю головой, пытаясь уменьшить непонятный шум, но он усиливается, сгущается до отдаленного стрекотания.
– Вертолет! – реагирует Аристарх.
Мы быстро прячемся под елками. Винтокрылая машина пролетает чуть поодаль, живописно бликуя закатными красками на металлических боках.
– Ты возьми меня в полет, – бормочет Леха, провожая глазами вертушку аппарат. – Неужели ищут нас? Быстро они, однако.
Да уж. Если это по нашу душу, то дело швах. Остается надеяться, что не найдут.
Вертолет делает большой круг, но заметить среди сосен четырех лыжников в неприметной одежде – дело заведомо малоперспективное. Недостроенная же иглу сверху вполне может смотреться как произведение снежной стихии. Геликоптер удаляется в сторону заходящего солнца. Красивая картинка, после которой в кинофильмах на закатном небе обычно вспыхивает слово «Конец». У нас же пока только начало.
– Подъем, господа мазурики! – подгоняет нас Леха. – Кончай курить, надо лапник рубить, пока крышу не заделали.
Через дыру в крыше мы устилаем топчан из прессованного снега еловыми ветками. Затем Краб, стоя внутри, принимает от нас последние снежные кирпичи и заделывает купол. Эскимосская национальная изба готова.
Жуткий дубак – это основная моя эмоция от ночевки в таком вот шалаше. Нет, конечно, в нем на пару-тройку градусов выше ноля, но это обстоятельство абсолютно не греет. Когда вылезаешь на улицу по нужде, разница в температурах внутри и снаружи очень чувствуется. После уличного мороза минут десять даже кажется, что внутри почти тепло. Однако затем вновь постепенно остываешь до состояния полного безразличия. Наверное, все дело в том, что эскимосы укрываются шкурами моржей и оленей, которых у нас нет.
Мы лежим на топчане на боку, прижавшись друг к другу – так теплее. Поворачиваемся все по команде. Спать в такой ситуации получается урывками.
– Рыжий, хорош ворочаться! – ворчит Аристарх, к которому жмется Серега. – А то не поход, а групповуха какая-то получается, да еще и голубая.
