Мощная решетка в окне между рамами.
Люстра бронзовая же на длинной цепи в три светильника.
Стены покрашены масляной краской в приятный такой для глаз фисташковой цвет на высоту примерно чуть выше плеча. Остальное побелено, как потолок.
На стене висит большая карта королевства. И еще одна, масштабом помельче, — всей империи. Между ними телефон в фигурной деревянной коробке с резьбой.
Дверь в смежное помещение обита войлоком и черной кожей. Из-за нее не слышно ни звука.
Сидящий за столом штаб-ефрейтор бросил газету, вскочил и доложил, как положено:
— Господин фельдфебель, за время вашего отсутствия никаких происшествий не произошло. Личный состав занят черчением. В наличии все пять чертежников. Они в смежном помещении корпят над исполнением задания инженер-майора Вахрумки. Доложил штаб-ефрейтор Пуляк.
— Вольно, — скомандовал я. — Список личного состава есть?
— Так можно же лично с ними познакомиться, — возразил ефрейтор и показал на дверь.
— Не понял… — добавил я металла в голос. — Ты будешь препираться или все же выполнять приказ непосредственного начальника?
Мухой метнулся он к сейфу, загремел ключами и достал оттуда требуемое. Толк будет из парня. Вменяем.
Засада! Все пять чертежников имели звания инженер-саперов. Это все равно что инженер-рядовой. Все из свежего призыва из города. Ефрейтор чертежником не был и исполнял в бюро материально-снабженческую функцию. Служил он уже почти три года при штабе, и все по снабжению.
— Живут чертежники в какой казарме? — спросил я для проформы.
— Никак нет, господин фельдфебель. Дома они квартируют.
— От кого им такие лихие преференции?
— Генерал распорядился.
— Понятно. Сильно блатные перцы?
Ефрейтор только воздух выпустил с силой, сложив губы трубочкой, разведя при этом руками.
— Сам-то из каковских будешь?
— Я, господин фельдфебель, из самых что ни на есть простых. Пролетарий от слова «пролетаю». Сирота я с десяти лет. С детства мальчонкой при складах оптовых на побегушках. Перед призывом в приказчики вышел. Вот в армии решил на сверхсрочную службу остаться. А тут война…
— Почему до сих пор ефрейтор?
— По причине незаменимости, господин фельдфебель. Некогда было унтерскую школу кончать. Я в этом городе все достать могу, даже то, чего в природе нет, — улыбается. — И от вас меня на такие же поручения дергать будут, вы не обижайтесь. Вас я тоже не забуду.
— Кто дергать будет?
— Теперь только адъютант генерала и майор Вахрумка. А к вам меня приставили, чтобы у вас в бюро не было ни в чем нужды, и избавить вас от лишней беготни по инстанциям.
— Кто ж ты такой, Вахрумка? — подумал я. Но, как оказалось, высказался вслух.
— Так вы, господин фельдфебель, этого не знаете? — округлил глаза ефрейтор до полной невозможности. — У нас это каждая собака в городе знает.
— Так и кто он? Я его знаю только как инженера строительного батальона.
Ефрейтор, понизив голос, как бы сообщая мне пикантную сплетню, выдал просто убойную информацию:
— Мать майора Вахрумки — кормилица кронпринца. По нашим обычаям кронпринц ему молочный брат. А кормилица — член семьи. Кормилицам со всем их нисходящим потомством даруется дворянское достоинство.
— А почему тогда у него фамилия не заканчивается на «форт» или «верт»?
— Нет такой традиции у огемцев. Это у вас, в империи, такие заморочки. А у нас все по-простому. Что у дворян, что у простецов одни и те же фамилии.
— Кто такие огемцы? — удивился я.
— Основная народность королевства. Меня, кстати, уполномочили научить вас огемскому языку, который в королевстве государственный, после имперского. За месяц, — опять развел руками, показывая, что он тут ни при чем.
— Ладно, ефрейтор, пошли знакомиться с личным составом.
— Один момент. Я только майору позвоню. Он пожелал лично вас представить чертежникам.
— Что ж, это правильное решение, — пробормотал я под стрекот ручки телефона конструкции «барышня, две тыщи две нули».
Представление личному составу прошло кратко и штатно. Вахрумка объявил, что с этого момента я им царь и бог, воинский начальник и мать родная в одном флаконе. И как им повезло служить под началом такого геройского фельдфебеля, отмеченного самим королем.
Мажоры вежливо выслушали офицера, не перебивая его. Вот и все.
Почему мажоры? А как еще обозвать солдат, только что призванных из вчерашних студентов, которые одеты хоть и в солдатскую форму, но не в хлопчатую бумагу, а тонкий генеральский габардин? Сапоги на них офицерские, хромовые, индивидуального пошива, и фурнитура с пуговицами из натурального серебра. Прически фасонные. Парни все мне ровесники, но… как бы это точнее сказать? Желторотики и маменькины сынки.
Ох и намучаюсь я с ними, пятой точкой чую.
Выведя меня снова в предбанник из чертежной комнаты, Вахрумка мне посоветовал — даже не приказал, скорее вообще попросил:
— Савва, ты их два дня не дергай. Они мне для доклада командованию плакаты чертят. И изменений никаких, даже гениальных, не вноси пока, потому что на полигоне в это же время по этому проекту учебный укрепрайон строят. И будут его обстреливать в высочайшем присутствии из трофейных пушек. Серьезный экзамен для меня. А улучшения в проект мы сможем внести и потом в рабочем порядке. Нам с тобой еще наставление по новой полевой фортификации писать.
Я проникся.
После ухода Вахмурки зазвонил телефон, и приятный женский голос попросил позвать «к аппарату» Найгеля Хила.
Прикрыв «говорливую» трубку рукой, я спросил у ефрейтора:
— Кто такой Найгель Хил?
— Момент, господин фельдфебель. Сейчас позову. — И Пуляк скрылся в чертежной.
Я передал слуховую трубку появившемуся блондинистому пухлощекому мажору и приказал:
— Сорок секунд.
И тот, прижав к уху слуховой рожок, радостно застрекотал в говорительную трубку, торчащую из аппарата, не обратив никакого внимания на мое высказывание.
— Да не, мам, чертим только… ничего страшного… конечно, буду… пусть приготовит, как всегда… — вальяжно ворковал он на имперском языке.
Когда отсчитанные мною сорок секунд прошли, я крутанул ручку аппарата, обрывая разговор.
— Что вы себе позволяете? — взвизгнул мажор. — Я разговаривал с МАМОЙ!
— Сорок секунд вышло, — ответил я нейтральным тоном. — Вернитесь на свое рабочее место и продолжайте выполнять особое задание командования.
— Ваше поведение… ни в какие рамки не лезет! В приличном обществе так не поступают… — начал заводиться солдат, так и не понявший еще, что он уже в армии.
— Встать, смирно! — рявкнул я. — Вы находитесь в армии, а не на танцульках в городском саду. И приказание непосредственного начальника должно выполняться точно и в срок, без пререканий. Что это за солдат такой, ефрейтор? Вы плохо их гоняли. Он даже нормально встать по стойке «смирно» не может. Здесь вам не тут, Хил. Кругом! Марш на место!
Когда за чертежником закрылась дверь, я приказал ефрейтору больше никого из чертежников к телефону не подзывать. И организовать ужин всем нам прямо на рабочем месте. Сегодня будем работать до упора.
А сам пошел в чертежную, которая гудела как улей. Надо же, сколько гула могут воспроизвести всего пять тушек.
Стоило мне войти, все замолкли и разбежались по своим столам.
— При появлении в помещении старшего начальника личный состав его приветствует стоя, на том же месте, где находится, — процитировал я устав. — Кто не понял, будет тренироваться. Если не понял кто-то один, то тренироваться будут всё равно все. Не увижу я у вас усердия — переведу всех на казарменное положение и солдатскую столовую. Особо одаренные поедут на полигон — лопатами по земле рисовать. Ясно всем?
Ответили тихо и вразнобой.
— Не слышу. Ясно всем?
Ну прямо как дети, право слово, только умишка поменьше и писюн побольше.
— Будем тренироваться отвечать, как правильно, пока не научитесь. Итак… Ясно всем? О! Уже лучше, но недостаточно. Еще раз: ясно всем?
Поглядел на притихших цыплят… Точно ведь жаловаться мамкам побегут.
— У нас для выполнения особого — подчеркиваю, ОСОБОГО задания командования остался только завтрашний день и сегодняшний вечер. Возможно, еще и ночь. Кто провалит это ваше первое БОЕВОЕ задание, тот первой же маршевой ротой вылетит на самую передовую, благо она недалеко — три часа на поезде. И окопы для вас там мною уже выкопаны. Не надейтесь на покровительство, никто вас от окопов не отмажет, потому что от вашей плохой работы очень большие генералы сядут в лужу перед глазами его величества. Ясно всем?
На этот раз ответили, по крайней мере, стройным хором.
— А теперь посмотрим, что вы тут наваяли… — взял я со стеллажа готовый эскиз блиндажа в косом разрезе, изображенный в изометрии.
