Матери Брюсова не было еще и пятидесяти, да и выглядела она очень молодо. Модная, ухоженная, красивая женщина. В отличие от Ирины, у которой никогда не доходили руки до всяких пиллингов и лифтингов, Татьяна Романовна, очевидно, посещала косметический кабинет как минимум раз в две недели. Кстати, и по возрасту она своей «невестке» в мамы совсем не годилась.
Войдя, она сухо кивнула Ире в ответ на растерянное «здрасте» и первым делом прошла в ванную, вымыла руки. Даже не придумывая предлога, заглянула на кухню, осмотрела все цепким взглядом. Потом надела марлевую повязку и только после этого отправилась в комнату к Саше, коротко поинтересовавшись, какая у него температура.
Все то время, что Татьяна Романовна провела у нее в доме, Иру не покидало ощущение, что марлевая повязка служит не столько защитой от инфекции, сколько средством отгородиться от Смальковой и ее быта. До момента прихода брюсовской мамы Ира пыталась настроить себя на доброжелательный лад. Представляла, что это ее сын встречается с девушкой, которая ей не по душе. Но Ира твердо знала, что не стала бы относиться к его избраннице, как к пустому месту!
Вот что было особенно странно: вне всякого сомнения, мать Брюсова не просто настраивала его против Иры, она искренне считала ее виновницей нынешнего Сашиного положения. Для Ирины это оставалось загадкой.
Первое, что спросила Татьяна Романовна, войдя к сыну, было:
– Где ты мог заразиться? Ты ведь не ездишь в транспорте!
Кажется, вина за болезнь сына тоже приписывалась Смальковой.
– Не знаю, мам, – проговорил Саша, приподнявшись. – Привет.
Ему как раз стало немножко получше, и он даже пытался смотреть в этот день телевизор.
– А я знаю! Если кто-то из твоего ближайшего окружения ездит на метро, он обязан был сделать прививку!
– Но я ведь не заболела, – робко попробовала оправдаться Ирина, но ее реплика повисла в воздухе.
– Мам… Ты уже познакомилась с Ирой? – Саша попробовал перевести разговор в нормальное русло.
– Какая у тебя температура? – не обращая внимания на вопрос, строго спросила мать. – Что ты принимаешь?
Она деловито перебирала лекарства на столике:
– Да ты с ума сошел! Сейчас есть более безопасные и эффективные средства. Тебе вызывали врача?
Мать по-прежнему вела себя так, словно Ира полностью отсутствовала в комнате. А та решила молчать и терпеть. Но когда Татьяна Романовна демонстративно провела пальцем по краю стола, якобы обнаружив пыль, Ирина не выдержала и выскочила на кухню. Между прочим, пыль она как раз только что вытерла, но это было уже неважно. Стало понятно, что разговора не выйдет. На всякий случай Ира все-таки поставила чайник и сделала бутерброды. Она не слышала, о чем говорили в комнате, но Саша отвечал раздраженно. Из последних сил сдерживая гнев, Ира вернулась и очень вежливо пригласила Татьяну Романовну к столу.
– Я уже ухожу, – дама соизволила обернуться и посмотреть на Ирину. – Я вижу, вы экономите на еде и лечении Саши. Вот список лекарств и деньги. Не смейте травить его этой дрянью…
Мать кивнула на тумбочку.
– И вытрите в комнате пыль, в ней сохраняется инфекция. Я попросила бы вас еще пропылесосить, – она наклонилась и приподняла полу ковра.
– Хорошо, – невозмутимо ответила Ира.
Бешеное спокойствие всегда было у нее последней стадией перед взрывом, и Саша это прекрасно знал.
– Мам… – начал он.
Но Ира продолжала:
– А вы уверены, что этого хватит? Саша уже задолжал мне за свет, газ и воду. А что касается уборки – так этот труд вообще сейчас очень недешев! Не говоря уже про услуги сиделки… Знаете, этого все равно слишком мало… Так что…
Ира схватила купюры и пихнула Татьяне Романовне обратно в раскрытую сумочку.
– Заберите. Придется Саше жить в антисанитарии.
Отпора мать явно не ожидала, решив, очевидно, что полностью подавила противницу своей манерой поведения. Татьяна Романовна открыла, было, рот, но Брюсов решил не дожидаться скандала.
– Мам, замолчи, правда. Ира бегает вокруг меня третий день и все для меня делает. Не смей так с ней обращаться!
– Так я и думала! – сокрушенно произнесла Татьяна Романовна. – Ты перестал быть собой. Неудивительно… Раньше ты не позволял себе так разговаривать с матерью.
Со скорбным видом она поднялась с места.
– О чем ты?! Да я давно уже не могу с тобой разговаривать! Ты не хочешь меня слышать! Еще раз говорю тебе – я останусь здесь! Тебе придется с этим смириться.
– Тебя погубят. Уже погубили, – внезапно мать всхлипнула и закрыла лицо руками. – Никто, слышишь, никто из твоих близких не понимает, что тебя здесь держит! Надя говорит, ты теряешь поклонников. Не говоря уже про все остальное… Раскрой глаза, сынок, умоляю! Ты должен бежать, бежать отсюда!
Сцена эта была такой театральной и примитивной одновременно, что Брюсова прямо-таки перекосило. Но, несмотря на плохую игру, Ирина вдруг поняла: горе матери неподдельно, ненависть – мучительна. И тогда, забыв про самолюбие, Ира подошла к Татьяне Романовне очень близко и посмотрела ей прямо в заплаканное лицо:
– Господи… – тихо сказала она. – Что же я такого сделала? Неужели я такое чудовище, хуже всего, что было когда-либо с вашим сыном? Ну, скажите, скажите, Татьяна Романовна. Я пойму…
Но та ничего не успела ответить. Саша почему-то очень встревожился. Он вылез из-под одеяла, и, как был, в одних трусах, встал между ними.
– Уходи, – твердо сказал он матери. – Слышишь, уходи сейчас же.
– Не надо, Саш, – взмолилась Ира, – не смей… из-за меня… Ты потом никогда мне этого не простишь.
Но Татьяна Романовна, оскорбленная, постаревшая от своего непонятного горя, уже подхватила сумку. Она выбежала из комнаты прямо в марлевой повязке, которую так и не сняла во время разыгравшейся сцены. Они только услышали, как с грохотом хлопнула дверь.
Иру трясло мелкой дрожью.
– Нет, ну почему? Ответь мне, за что? И почему ты не дал мне поговорить с ней? Я хочу ее понять! Она любит тебя, но ведь и я люблю! Так почему мы не можем…
Странное дело, но Саша не был даже подавлен. Ире даже показалось, что на лице его появилось облегчение.
– Слушай, дай мне эту… отраву. Обезболивающее, как там его?.. Кажется, опять поднялась температура. И забудь, ясно? Не вздумай еще переживать! У нас с ней всегда так. С детства. Разыграет спектакль, а назавтра звонит как ни в чем ни бывало. Я ей уже давно все объяснил про нас, у нее просто пунктик.
– Какой? Не понимает она, что тебя здесь держит! Что тебя может здесь держать, кроме… Разве она не видит, что ты сам… что тебе… Не под гипнозом же ты, и наркотики я тебе в чай не подсыпаю! – Ире хотелось плакать от обиды. – Или, может, она в привороты верит? А еще интеллигентная женщина…
