Индиго. Обычно ему нравились украшения. Он всегда казался более величественным и нарядным в цветах и венках, гирляндах и огнях. К тому же в ходе подготовки над ним все суетились. Миссис Реванд приходила рано, а уходила позже обычного, отдавая распоряжения служанкам, чтобы скребли и полировали каждый дюйм обстановки. С лестницы я наблюдала, как она велела разместить глыбы льда в подвале, огрызнулась на мальчишек, тащивших гирлянды волшебных огней, чтобы натянуть в саду, расписалась за доставку тележек с орхидеями и фиалками.
Но Дом был угрюм. В лес пробралась кислинка, и сколько бы свечей ни жёг персонал, все морщили носы, как только переступали порог. Свежеразглаженные ковры то и дело загибались, цепляясь за чьи-нибудь ступни буквально каждый час. Занавеси срывались с крючков, набрасывая тени на стены, делая комнаты тесными и маленькими.
– Скоро всё закончится, – сказала я Дому, поглаживая верхнюю ступеньку. – Всего лишь одна вечеринка.
Но Дом не был так уверен.
За неделю до мероприятия мы с Индиго прятались в Ином Мире так долго, как только могли, выбираясь лишь за тем, чтобы поесть, поспать и сходить в школу. Всё дело было в Тати, хотя мне было жаль её. Тати нужны были наши идеи по поводу украшений, а ещё она хотела снять с нас мерки для платьев. Она заставила нас попробовать образцы торта, а Индиго – подписать заранее карточки с благодарностями. Она хотела, чтобы мы – как я успела подслушать как-то вечером, когда должна была быть в ванной, – «относились к этому серьёзно».
– Ненавижу её, – сказала Индиго, и её слова падали тяжело, как камни.
До вечеринки оставалось два дня, и Дом всё ещё отмахивался от любых попыток устроить праздник. Сегодня он сбросил целую нить гирлянд с двух своих столбов.
– Ты же не всерьёз, – ответила я, вспоминая полную надежды улыбку Тати и то, как обидно ей было каждый раз, когда Индиго отказывалась что-то сделать.
Пару дней назад Тати показала мне набросок маски, которую она заказывала именно для меня. Маска была из синего атласа, украшенная маленькими стразами. Лёгкая, игривая. Я коснулась рисунка, представляя водную гладкость атласа на коже, и улыбнулась Тати.
– Я так рада, что тебе нравится, дорогая, – сказала она.
Она раскрыла мне объятия, и я крепко обняла её в ответ. Я чувствовала по тому, как Тати обнимает меня, что она представляла себе Индиго, милую и уступчивую, и постаралась не возражать. Всё это тепло я сохранила для себя и мечтала об украшенной драгоценностями маске.
Эта маска понравилась мне так сильно, что у меня аж зубы сводило от чувства вины. Я желала быть больше, как Индиго. Желала не замечать каждый блестящий камушек в мозаиках в ванных комнатах, всё полированное столовое серебро, разложенное на столе из красного дерева, каждую мраморную поверхность, украшенную золотыми пиалами с редкими фруктами и изысканными трюфелями. Мы в самом деле делили одну душу на двоих, но это мне приходилось возвращаться в дом Юпитера, мне приходилось брести между светом и тьмой, и моим глазам требовалось время, чтобы привыкнуть.
Накануне мероприятия изморозь между Индиго и Тати стала льдом и лопнула. Поскольку все столы были украшены, нам пришлось ужинать в официальной столовой, носившей название Camera Secretum. Это было самым любимым местом в Доме у Индиго, и самым нелюбимым – у меня. Название переводилось как «Комната Тайн», хотя у меня от неё были только кошмары.
По одной стене она была украшена черепами животных, по другой – чучелами голов зверей; дед Индиго выставил здесь свои охотничьи трофеи. Индиго говорила, что здесь лучше всего мечтать. Пока я читала в библиотеке, Индиго пряталась в Комнате Тайн, рисуя наброски того, как мы будем выглядеть, когда обнажится наша истинная фейская природа. Она никогда не давала мне посмотреть, что рисует.
– Пока я не закончу, это – тайна даже для меня, – сказала она. Вот, наверное, почему ей изначально так понравилась Комната Тайн. Тати как-то рассказала нам, что дедушка Индиго настаивал на проведении всех своих деловых встреч именно здесь.
– Только мёртвые умеют хранить тайны, – сказала нам тогда Тати и драматично подмигнула.
Я снова вспомнила об этом, когда Тати остановилась в арке на пороге столовой. Её лицо окаменело, а руки были сжаты в кулаки.
– Индиго, – позвала она, коротко и напряжённо улыбнувшись мне. – Мне нужно с тобой поговорить. Сейчас же.
Индиго выглядела безмятежной. Через паузу она отодвинула стул от стола и поднялась. Я отложила свою салфетку, чтобы последовать за ней, но Тати покачала головой, глядя на меня.
– Скоро вернусь, – сказала Индиго. – Подожди здесь.
Пока Индиго не было рядом, челюсти звериных черепов удлинились и ухмыльнулись. Спину мне покалывало от взгляда рыси, застывшей в оскале. Я катала еду по тарелке, кажется, целую вечность, но, наверное, прошло всего несколько минут. А потом я выбежала из столовой.
Свет камина мерцал в гостиной дальше по коридору от кухни. Я собиралась пройти прямо по лестнице и подняться в спальню Индиго, но резкий звериный всхлип заставил меня вернуться. Я никогда не слышала, чтобы Индиго плакала, и этот звук – хрупкий, как хрустальный колокольчик, – пронзил меня. Я прокралась к гостиной, держась у самой стены, заглянула и увидела Тати, скорчившуюся на полу. Огонь камина подсвечивал её, и всё её лицо опухло от слёз.
Индиго возвышалась над ней, и свет пробивался сквозь её тонкую ночную сорочку. Она была похожа на древнюю икону, облачённая в огонь и лён, с бесстрастно сложенными перед собой руками.
– Как ты можешь такое говорить? – всхлипывала Тати.
Её рука метнулась к брошке, приколотой к её длинной чёрной ночной сорочке, – роза, сплетённая из тонких волос младенца. Пальцы дрогнули. Она подняла взгляд на Индиго.
– Я стала твоей опекуншей не из-за денег. Я осталась, потому что люблю тебя, Индиго. Я – человек, и делаю ошибки, но изо всех сил стараюсь вырастить тебя, подготовить к этому миру, а это означает показать им, кто ты… племянница, которую я люблю.
Тати потянулась к краю сорочки Индиго. Та не отступила прочь, хотя выражение её лица не смягчилось.
– Мне неважно урегулирование сделки, – сказала Тати. – Мне важна ты. Ты – всё, что у меня осталось в этом мире.
Женщина поползла, словно животное, и когда Индиго так и не шелохнулась, подползла ближе, дрожа, прижалась лбом к её колену, пока наконец сияющая рука Индиго не легла на её голову.
Я перестала смотреть, а потом пошла спать. Это был уже не первый раз, когда я видела, как Тати умоляет Индиго, хотя
