- Завтра их казнят, - брови кагана сдвинулись. – Почему ты спрашиваешь?
- Слова, которые вкладывает в мои уста Господь, - ответил философ, - покажутся вам более правдивыми, если я отстою своё мнение в споре. Это будет убедительней, чем простой рассказ о преимуществе нашей Веры.
- Да будет так, - согласился хан, - привести сюда арабов!
Вскоре в зал ввели преступников. Их лица осунулись, на щеке главного расплылся лиловый синяк. Увидев философа, он остановился. Их встретились, и византиец почти физически ощутил волну ненависти, исходившую от соперника. Рослый охранник подтолкнул пленника в спину, оборвав ментальную схватку противников.
- Скажи, - обратился к арабу хазарин, - неужели пославший тебя велел совершить убийство в моём доме?
- Нет, - прохрипел убийца, - он сказал, чтобы я отстаивал Веру. А нож я добавил от себя.
- Я не держу на тебя зла, - вступил в разговор Константин, - но хочу одержать над тобой верх. Только оружием моим станет не нож, а слово.
Араб скрипуче рассмеялся.
- Желаешь продолжить, неверный? – успокоившись, произнёс он. – Что ж, я готов. Только запомни – того, кто идёт против Аллаха, постигнет страшная кара!
- Я не боюсь, - на лице философа не дрогнул ни один мускул. – Господь защищает меня, и ты сам это видел.
- Господь, - повторил араб, - вы же не ему поклоняетесь, а картинкам, вами же придуманным!
“Вот, значит, как, - подумал Константин, - решил бить наверняка. Если речь зашла об иконах – значит это последний аргумент”.
- Ты ошибаешься, - лоб философа прорезали две складки, - ни к дереву, и ни к краскам, а к святым образам обращаемся мы в своих молитвах.
- Но вы же сами нарушаете свои заповеди, - ответил убийца. – Ведь сказано: не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу, и что в водах ниже земли, не поклоняйся им и не служи им. Бог не нуждается в посредниках, чтобы услышать молитву Своего раба и ответить ему.
- Да, почитание икон начинается с запрета. Начинается, но не заканчивается, - Константин был спокоен. - Любое изображение запрещено. Но разве не велел сам Бог излить медного змея? Нельзя изображать животных – и вдруг Иезекииль видит небесный храм, в котором есть резные изображения херувимов с человеческими и львиными лицами. Нельзя изображать птиц – и от Бога же исходит повеление излить херувимов с крыльями, то есть в птичьем облике. Значит, изображения, всё-таки, допустимы! Если же следовать запрету, о котором ты говоришь, дословно, то это приведёт к уничтожению всего искусства.
- Ты – еретик! – глаза араба сверкнули.
- Ведь даже вы, - словно не замечая выпада своего противника, продолжал философ, - не пошли до конца по такому пути и, запретив изображения Бога, ангелов, людей и животных, всё же разрешили изображать растения. Вообще, в Коране нет ни одного запрета на изображение. Это сделали ваши халифы Язид и Омар. И довод нашли для этого совсем не библейский: художник не может творить, поскольку единственный творец – Аллах!
- Тогда скажи мне, неверный, почему на ваших иконах Христа изображают по-разному? – пленный уже не владел собой. - Почему у него всегда разные лица?
- И опять ты не прав, - возразил ему византиец. – Конечно, отличия есть. Мастера пишут иконы, вызывая в себе образ Иисуса. Отсюда и разница. Ведь точного описания, как он выглядел, нет. Но в то же время, если сравнить разные иконы с изображением Сына Господня, то можно увидеть, как они похожи друг на друга. Общие черты присущи всем ликам, и невозможно узнать в них кого-то ещё, кроме Христа!
Лицо араба сделалось красным. Если бы он только мог, то одним взглядом прожёг бы насквозь своего врага. Своими руками разорвал бы его на мелкие части. Он понял, что проиграл. Но не потому что его аргументы были слабее. И даже не потому, что из-за своей горячности он обрёк свою миссию на провал. Просто он понял, что ораторский талант его соперника намного превосходит его собственный.
- Будь ты проклят, неверный, - в бессилии произнёс пленник.
Он сжал зубы так, что желваки заходили на его скулах. Больше он не проронил ни единого ни звука.
- Увести! - раздался голос кагана.
Арабов схватили за плечи и развернули лицами к выходу из зала. Их шеи по-прежнему стягивали крепкие удавки. Стоило их только чуть-чуть потянуть на себя, как жертва начинала задыхаться. Поэтому узники были вынуждены, как скот, следовать за своими поводырями. Именно так были выведены из зала двое пленников. И всё-таки они не выглядели униженными и покинули дворец с гордо поднятой головой.
Подождав, пока узников уведут, Багатур встал и поднял со стола кубок. После чего повернулся в сторону византийцев.
- Вы одержали победу и показали нам, как привержены своей Вере, - с подчёркнутой торжественностью произнёс он. – И не только на словах, но и на деле доказали, что Христианство является одним из величайших учений на земле. Поднимаю этот бокал за наших византийских друзей – послов из Константинополя!
Все, кто находился за столом, подняли свои кубки. Все, кроме двоих. Братья даже не шевелились и ничего не говорили. Лицо кагана дрогнуло, на нём отразилось недоумение. В наступившей тишине было слышно, как пищит комар. Сидевший справа от Багатура Кубрат, тот самый, что встречал их на дороге, вдруг поднялся и приблизился к чужестранцам. Он поднял со стола чашу с вином и подал её Константину.
- Знаешь ли ты, что ждёт того, кто посмеет нанести оскорбление великому хану? - тихо, но так, чтобы было слышно всем, спросил он.
Константин по-прежнему не шевелился. Брови кагана сдвинулись к переносице, а его взгляд не сулил гостям ничего хорошего.
- Негодяя разорвут лошадьми, - продолжил свою мысль советник.
Философ поднял на него глаза. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, затем византиец протянул руку и взял кубок.
- Так-то лучше, - на лице Кубрата появилась надменная ухмылка.
Константин повернулся в сторону повелителя, поднёс ёмкость ко рту. Все замерли, глядя на странное поведение посла. В следующее мгновение по залу прокатился изумлённый вздох – философ бросил на пол сосуд с красным напитком. Стража напряглась, послышался звук стали, но Багатур жестом остановил охранников.
- Скажи мне, посланник, - его голос был хриплым от гнева, - почему ты так сделал? Ведь ты же не сумасшедший!
- Вино отравлено, - голос Константина был по-прежнему спокоен.
- Я надеюсь, ты понимаешь, что говоришь? – сдвинул брови каган.
Он выкрикнул несколько резких фраз и подал какой-то знак охране. Один из стражников подошёл к братьям. Он взял в руку бокал Михаила и выпил его содержимое. И снова, в который уже раз за день, в зале повисла напряжённая тишина. Все ждали, что будет дальше. Но ничего не происходило. Ещё один выкрик - и воин вышел из-за стола.
- Вам придётся ответить за оскорбление!- хан ударил кулаком в стол.
В то же мгновение послышался звук, будто кого-то душили. Все повернули головы и увидели, что стражник, выпивший вино, согнулся пополам и держится за горло. Его глаза закатились, а изо рта показалась пена. Через мгновение бездыханное тело воина распласталось на полу зала.
Багатур вскочил со своего места, массивный стул под ним опрокинулся на пол. Хан быстро подошёл к Кубрату.
- Скажи мне, дорогой бек, - зашипел он на советника, - разве не ты отвечаешь за мою безопасность и безопасность моих гостей? Отвечаешь головой! Если до завтрашнего утра, - хан схватил помощника за одежду, - ты не найдёшь виновника – пеняй на себя!
Снова послышались резкие выкрики, и всё пришло в движение. Засуетилась свита, забегали стражники. В поднявшейся суматохе к братьям подошёл слуга и жестом попросил следовать за ним. Послы направились по знакомой дороге, только теперь их сопровождали ещё двое провожатых.
Ночь прошла спокойно. Рано утром братьев вновь разбудил лязг отпираемой двери. На этот раз за послами явился сам бек.
- Хан требует вас к себе, - без всяких приветствий произнёс он.
Византийцев вновь повели знакомыми коридорами. Константин чувствовал, как напряжён Михаил. В самом деле, тон и поведение ханского советника не предвещали ничего хорошего. Тем не менее, философ не ощущал тревоги. Напротив, он ощущал прилив сил, и на его душе было легко. Может быть, это из-за того, что он сегодня хорошо спал, а может оттого, что всё кончилось? Или ещё нет? Он решил не ломать больше голову, а дождаться, что будет дальше.
Вскоре они вновь очутились в том же месте, что и вчера. Только теперь здесь не было ни огромного стола, ни стульев, ни многочисленной ханской свиты. В большом зале находился только один человек – сам великий каган. Он без движения стоял у стены и глядел в окно.
Услыхав звук шагов, хан обернулся. Кубрат подошёл к правителю и что-то произнёс по-хазарски. Каган выслушал советника, затем выкрикнул несколько фраз. И хотя византийцы не понимали слов, было понятно, что хан недоволен тем, что услышал от своего помощника. Багатур сказал что-то ещё и махнул рукой, давая понять, что не желает больше его видеть. Бек покраснел. Бросив яростный взгляд в сторону послов, он поклонился правителю и вышел из зала.
