– Садитесь, – распорядился Плетнев. – Только предупреждаю, что квасу нету.
– У нас есть, я могу съездить. Чтобы не препираться и не тратить на это жизнь, папа делал ремонт за свой счет, и все, революция заканчивалась. Однажды кто-то из учеников увел у него какую-то идею, даже не идею, а готовую научную работу. И опубликовал под своим именем. Папа совершенно не расстроился! Он сказал, что, должно быть, тому человеку она гораздо важнее, чем ему, а у него еще миллион идей и прорва научных работ. Нет ничего проще, чем придумать идею и написать работу! А однажды мама потеряла браслет, очень дорогой и старинный, по-моему, прабабушкин. Где-то далеко, в Перми или в Томске. Она полетела с папой на конференцию и там, представляете, потеряла! Как-то он у нее упал в снег. Они искали, но не нашли, конечно. И мама тоже не расстроилась! Я еще маленькая была, и она потом долго рассказывала мне, как этот браслет нашел какой-нибудь бедный студент или старушка-пенсионерка. И дела у них поправились. Это я теперь понимаю, что она так себя утешала!
– Да, – сказал Плетнев, чтобы что-нибудь сказать. – Занятно.
Его жена, образец женской красоты и ангельской чистоты, и его теща, образец человеческого достоинства и кладезь ума, сломанный ноготь и оторвавшуюся пуговицу считали чудовищной проблемой, требовавшей специального подхода, отдельного решения, а потом заслуженного отдыха.
Но ведь правда!.. Для того чтобы починить ноготь, придется ехать в салон, а для начала звонить туда и записаться, и еще ехать обратно! Новую пуговицу взамен утраченной надо сначала подобрать, потом отдать распоряжение «специально обученным людям» пришить ее, потом проконтролировать выполнение распоряжения, а это все силы, труд!..
…Ты мне совсем не помогаешь, говорила Маринка с нежным упреком. У меня столько дел, я так от них устаю!.. У меня же на руках все, все!..
Украденная научная работа и ремонт в подъезде. Анекдоты в очереди в сберкассу и сказка про бедного студента, нашедшего браслет…
– Съездить?
– Куда? – не понял Плетнев.
– К нам. За квасом. Хотите?
– То есть Нателла Георгиевна всерьез собирается заплатить, сколько бы денег ни запросила «газпром»? – ответил вопросом на вопрос он.
Элли вздохнула.
– Это проще, чем тратить жизнь на поиски правых и виноватых.
– Своеобразный подход.
– Тут уж ничего не поделаешь.
Солнце подбиралось к ее босым ногам, и она чуть подвинулась в кресле.
– Нужно поговорить с Любой. – Алексей Александрович поднялся, походил по террасе, старательно обходя ее кресло и ноги, прицелился и уселся на перила. – Вы-то хоть понимаете, что это все ерунда? Драгоценности мог взять кто угодно и когда угодно!
– Но ведь они как-то оказались именно у Любы.
– Вот это самое нелепое во всей истории, – с досадой сказал Плетнев. – Насколько я понял, там обнаружили одно кольцо, а их было… сколько их было?
– Три, – подумав, сообщила Элли. – И еще цепочка со знаком Зодиака и жемчужные серьги.
– Куда делось все остальное?
Она еще немного подумала. Солнце все же подобралось к ней, а смотреть на ее волосы без темных очков было противопоказано.
– Может, все спрятано в другом месте?
– Элли! – прикрикнул Плетнев. – В каком другом месте?! Часть похищенного Люба отнесла в тайник посреди леса, а одно кольцо положила на комод, чтобы его сразу нашли?
Она захохотала.
– Что вы хотите сказать?
– Кольцо на комоде никакое не доказательство того, что Люба его украла. Кольцо на комоде означает, что его кто-то туда положил. Может быть, Люба, а может, и кто-то другой. Если это Люба, значит, она просто фантастически глупа. Если не она, значит, кому-то надо доставить ей неприятности. Кому это может быть нужно?.. Федору?
– Почему вы решили?..
– Я просто так спросил.
Элли пожала плечами:
– Не знаю. Мне всегда казалось, что у них очень хорошие отношения. Он ей помогает иногда, когда надо кирпичи перетаскать или крышу залатать. У нее сын маленький совсем, а она одна. Мы с мамой вдвоем, и то не справляемся! Время от времени приходится призывать папиных учеников. Они уже все взрослые дядьки, нам неудобно, но деваться некуда, и они никогда не отказывают. Один из них, знаете ли, министр. Он сам редко приезжает, все больше водителей присылает. Последний раз осенью был, на закрытии сезона. Мы так это называем, когда…
– Министр чего? – рассеянно спросил Плетнев, знавший всех министров до одного по именам, женам, адресам дач и любимым курортам.
– По-моему, по налогам и сборам, – сообщила Элли легко, и Плетнев дико на нее взглянул. – Очень милый человек, между прочим. С чувством юмора, и умница. Папа его очень любил.
Блаженная, подумал Плетнев с наслаждением. Конечно, блаженная, а как же иначе?..
– Что такое имеретинский обед?
– Мама вам пообещала обед?!
– А что вы так всполошились?
– Боже мой, вы не понимаете! Вы удостоились небывалой чести! – Тут она подскочила к нему, зачем-то схватила за руку и потрясла, как будто поздравила его. – После папиной смерти… В общем, сейчас она почти не готовит, а раньше каждый день! Ей трудно, у нее воспоминания. Только для учеников, и то не для всех!.. И ее еще требуется уговорить. Это ритуал. Сначала нужно вовремя подъехать. Потом немного поныть. Потом еще немного поныть. Потом выслушать все ее причитания, что готовить здесь абсолютно не из чего и придется опять звонить бабушке в Кутаиси, чтобы она все прислала, а бабушке тяжело ходить на базар и к соседям, потому что ей уже восемьдесят!.. Потом придется встречать знакомых, которые летят и везут все, что бабушка собрала. Бывает, что везут незнакомые. Это корзины, прорва корзин и тюков! От них так пахнет, что все вокруг плачут от счастья и зависти! И всегда летит отдельный погребец с вином, что за обед без вина? Потом мама начинает готовить, и от этого можно сойти с ума, а лучше сразу умереть. Правда. Вот что такое имеретинский обед!..
Скосив глаза, Алексей Александрович посмотрел на свою руку, которую она так и не отпустила.
Солнце добралось и до него, и теперь ему стало так жарко, что по спине потекло.
– Что вы так смотрите? Имеретия – это Западная Грузия, как раз где Кутаиси. Там совершенно особенная кухня. Именно туда шел Язон с аргонавтами, и там было золотое руно. Но раз уж мама пообещала вам обед, вы все поймете. В первый раз сама пообещала!..
У Плетнева в голове все перемешалось – бабушка, аргонавты, налоговый министр – очень милый человек, обед, ученики. От всего этого можно умереть.
…Нет, ответьте мне, разве так можно жить?.. Хоть кто-нибудь так живет?..
– До последнего времени я ел какую-то диетическую ерунду из коробок, – внезапно пожаловался он.
– Зачем? – удивилась Элли из Изумрудного города.
– Потому что это полезно.
– Кто вам сказал?
– Мой французский доктор.
– Странно, – удивилась Элли. – По-моему, французы большие специалисты в том, что называется «l’art de vivre», искусство жить. А еда занимает в этом искусстве особое, почетное место. – Она посмотрела на него, даже ладонь ко лбу козырьком приставила, от солнца. – А почему доктор? Вы чем-то больны?
Плетнев удивился. Такой вопрос он никогда себе не задавал. У всех в его окружении были французские, немецкие, израильские доктора, без этого и жить нельзя!..
В смысле, без докторов.
– Я не болен.
– Но опасаетесь заболеть?
– Послушайте, – сказал Плетнев, рассматривая ее. Ладонь, которой она прикрывала лоб, была очень белой на солнце, а все, что в тени, наоборот, смуглым, – что вы ко мне привязались с этим доктором?
– Я? – удивилась Элли. – Я интересуюсь состоянием вашего здоровья.
…Бессмыслица какая-то. Деревенский флирт. Нужно заканчивать.
Плетнев взял ее за бока, майка с ослом на ощупь оказалась очень мягкой, застиранной, истончившейся, подвинул в сторону и спрыгнул с перил.
…Ты же решил заканчивать со всем этим делом! Зачем ты ее трогаешь?!
– Сходите со мной вечером к Любе. – Он пошел в дом, на ходу придумывая зачем. Ему там ничего не нужно было, просто чтобы не стоять рядом с ней на террасе. – Она меня не знает и вряд ли станет разговаривать.
– Она и со мной, наверное, не станет разговаривать, если мы начнем расспрашивать про драгоценности. Ей вряд ли это будет… приятно.
– Я и не собираюсь расспрашивать про драгоценности! Я собираюсь расспросить ее про Федора Еременко.
На свидание он не пошел – струсил.
Может быть, Элли и не догадалась, но Плетнев точно знал, что пригласил ее именно на свидание. И еще он знал, что нельзя.
Он так и подумал, холодно, отстраненно: этого нельзя делать.
Старая жизнь уже закончилась. Новая еще не началась.
Безвременье в деревне Остров не допускает никаких свиданий. Он должен думать о том, что будет дальше, потому что пока дальше ничего нет. Ничего не придумано.
Водораздел – деревня Остров. То, что за ним, понятно – холодно, мерзко, липко и уже почти неинтересно. Впереди ничего не понятно. Он не может себе позволить никакой игривости и взбрыкиваний на манер козы Машки.
