– А мясо они будут жарить?
– Нет, конечно. В этот день едят только лакомства, хлеб и фрукты. Будет каша и овощи, а еще немного рыбы. И много-много пива, меда и эля! Будет здорово.
– Надеюсь, – пробормотал скандинав.
Селяне сбросили плащи, и под солнцем засверкали разноцветные одежды. Яркость и чистота красок поражали – за подобные ткани на рынках, которые помнил Агнар, платили много серебра. Здесь же в этих тканях, весьма тонких и отлично сотканных – он, как любой скандинав, отлично разбирался в товаре; умение торговать ценилось почти так же высоко, как умение драться, – щеголяли даже дети, а уж к восхитительным, тонким и богатым вышивкам он почти привык.
Когда он с Нихассой вернулся на луг, – большинство белгов шли следом, неся факелы, зажженные от большого костра, – оказалось, что туда уже принесли горячие булки и хлебы, только и ждущие, чтоб их разрезали. Она потянула его к тому месту, где им обоим следовало сидеть, и поспешила налить меда в его деревянную кружку. Казалось, ей доставляет огромное удовольствие демонстрировать достаток и щедрость своего семейства.
«Хвастайся не праздничным столом, а каждодневным!» – вспомнил скандинав. Так любил говорить его дядя, и в его словах была скрыта истина. На праздник самый бедный селянин старается уставить свой стол как можно большим количеством яств – иначе нельзя, а то и на следующий год не будет удачи. А вот то, что он ест каждый день, правдиво говорит о его достатке, либо же отсутствии такового.
Правда, в этом селе не могли пожаловаться на недостаток – здесь и в обычные дни кормили пусть без изысков, но щедро. А уж праздничный-то стол вообще поражал воображение. «Подожди, – прошептала ему Нихасса, подсовывая кусочки медового печенья, – увидишь, как вкусно накормят на Альбан Эффине!» – и осеклась.
– Что будет на Альбан Эффине? – спросил он, жуя.
– Ну… Это праздник Дуба, – неуверенно начала она – В этот день в селении гасят все огни, и мужчины идут добывать огонь из дерева, как делали и сами боги. А потом все прыгают через костры или между двумя кострами, и поют по очереди, и собирают священные растения, и проводят обряды вдохновения… И, конечно, всех ждут танцы и угощения. Для этого дня отец обязательно режет одного бычка…
– Откуда такая неуверенность? Ты думаешь, меня не допустят до празднования?
Девушка покосилась на него с легкой опаской – и с сожалением.
– Ну почему же… Допустят, – промямлила она.
– Договаривай, я могу до этого празднования не дожить?
– На все воля богов…
– Какая ж ты лицемерная дрянь, – усмехнулся он. Намек, что испытания, для которых он предназначен местным жрецом леса, приближаются, на удивление успокоил его.
Нихасса вспыхнула до корней волос.
– Почему лицемерная дрянь? Умереть в посвященной богам схватке – это же честь! Тебе честь оказали, хоть ты и чужой – и только потому, что ты так силен. Трех наших убил…
– Именно лицемерная. Если это честь, почему же ты опускаешь глазки и не решаешься ответить прямо? «Не будем мы гулять с тобой на этом… как его… Альбан Чего-то-таме, потому как тебя в ближайшие дни пришибут во время обряда».
Она подняла на него просиявшие глаза, которые осветили изнутри ее зарумяненное от смущения лицо.
– Но ты же так силен! Быть может, ты уцелеешь? Может, это ты кого-нибудь пришибешь?!
Он потерял голову, потому что в жилах уже играло пламя, пробужденное местными напитками и телесной жаждой. Из ее глаз на него смотрела та самая тайна, которая незаметно и незримо приковала его мысли к коварной альвийке. Сейчас, в жару выпитого, хмельной от ощущения приближающейся опасности, он с удовольствием обнимал и целовал податливую Нихассу, не обращая внимания ни на майский шест и все, что с ним связано, ни на танцы, ни на загадки или куплеты, которые селяне пели по очереди и так слагали целую песню.
Она потянула его за собой в лес, а оттуда – на разрыхленное, ароматно пахнущее силой и новой жизнью поле. Он повалил ее, сминая новое зеленое платье из тонкого, приятного на ощупь льна; девушка смеялась и в шутку отбивалась. Агнар заметил, что они здесь явно не одни, но сейчас его это совершенно не смущало. Ощущение упругого, податливого и одновременно сопротивляющегося тела доводило до исступления.
Он плохо помнил, как все это было, но мог поклясться, что этим веселье не исчерпалось. Они еще танцевали с друг с другом, потом пили мед, потом викинг пил наперегонки со старшим братом своей девушки, но не запомнил, кто победил, а потом они с Нихассой снова приминали рыхлую землю на поле, и у нее в волосах запутывались целые комки, а рука утопала в пашне по запястье, а то и глубже. А потом рядом с ним оказалась какая-то другая девушка, не Нихасса, более полногрудая и страстная, но молодой мастер без труда уверил себя, что ему это просто приснилось.
Агнар проснулся на пушистой оленьей шкуре и первые пару минут просто пытался понять, где он и что с ним. Потом приподнялся на локте и огляделся.
Это был другой дом, не тот, к которому он уже успел привыкнуть, а построенный из камня и намного проще, с одним небольшим альковом, где, собственно, и положили молодого мастера. Рядом с меховой постелью на свернутом полотенце стояла деревянная миска с лепешками и несколькими ломтями медового печенья, а также огромная кружка, полная до краев. Присев на постели, он отхлебнул из кружки, – в ней оказался отличный хмельной мед, – огляделся и понял, что находится не в доме, а в маленькой сухой пещере.
Здесь были и другие постели, аккуратно свернутые и сложенные у стены, а также роскошный яркий гобелен. Жуя лепешку, викинг встал и подошел к гобелену, потрогал его ладонью. Гобелен не был соткан из ниток, его сплели из мелких цветных перьев. Свет единственного колодца, прорубленного вместо окна, падал прямо на него.
Пол был устлан свежим камышом, а вместо двери висело простое полотняное покрывало, уже слегка засаленное от частых прикосновений. Молодой мастер огляделся, но не увидел вокруг ничего необычного, вроде этого гобелена. Решив, что главное – подкрепиться, доел все, что осталось в миске, допил мед и лишь после этого направился к пологу, закрывавшему вход.
Словно кто-то дожидался этого его движения; покрывало колыхнулось, отодвинулось, и в зал заглянули два молодых мужчины в зеленом, с непроницаемыми лицами. Увидев Агнара, один из них шагнул назад, второй – ближе к викингу, и протянул ему сверток.
– Тебе следует раздеться и надеть вот это, – сказал он.
– Зачем? – полюбопытствовал скандинав.
Мужчины переглянулись.
– Луитех сказал, ты будешь повиноваться, – произнес тот, который стоял чуть дальше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
