Надо трезво признать: с «Москвичом» можно расстаться. Нет у него таких денег, чтобы восстановить машину: ведь прямо на капот какая-то злая сила столкнула с высоты пару-тройку бутовых каменюг весом килограммов по десять, не меньше. Высота оказалась не то чтобы очень большая – метра два, но «Москвичу» хватило. И дернул же черт поставить машину под этой недостроенной каменной оградой! Главное дело, он еще посмеялся с ребятами, когда те рассказали, кто ладит такой могучий заборчик. Оказалось, какой-то буржуй откупил себе живописный участок близ речки (она окольцовывала кладбище), принялся строить дом и только потом спохватился: как бы не начали захаживать в гости мертвецы! Ну и принялся сооружать из дикого камня эту ограду выше человеческого роста.
Около нее и поставил машину Струмилин, не подозревая, чем это может обернуться. Наоборот казалось – хорошее, тихое место, не на дороге, не на глазах всякой шантрапы. До Костиной могилы, правда, отсюда довольно далеко, и почти все время, пока они там поминали дружка, Струмилин нет-нет да и испытывал некое беспокойство за машину. Но он стыдился этой мещанской тревоги, совершенно неуместной у могилы товарища, и гнал ее от себя, ну а потом расслабился, выпил… к тому же появление Соньки и вышибло у него последние остатки соображения.
Струмилин криво усмехнулся. Увидав три каменюги, качественно раздолбавшие «Москвич», они с парнями немалое время стояли в полном ступоре, как физическом, так и моральном, пока Элекровеник не очухался и не завелся с криком:
– Это она нам подгадила! Сонька! Да развались моя утроба, если это не Сонькиных рук дело! Она Кота отравила, она и «Москвич» угробила!
Ну да, все как у классика: «Кто шляпку украл, тот и старушку кокнул».
Догадка сия настолько овладела воображением Электровеника, что и потом, когда приехала милиция, он беспрестанно требовал снять с бутового камня отпечатки пальцев и обследовать ту сторону ограды на предмет следов женских туфель.
– Она всегда вот на такенных каблучищах таскается! – азартно орал Валерка, растопыривая пальцы. – Вот на такенных, сантиметров двенадцать!
Он вконец достал милиционера, и тот не поленился – зашел-таки за ограду. Валерка увязался следом. Воротились оба весьма недовольные друг другом, и инспектор сообщил, что на сухой, закаменелой глине женских следов нигде не обнаружено, зато разнообразные мужские имеются в большом количестве.
Струмилин тогда довольно глупо ухмыльнулся, и это показалось менту подозрительным. Он сразу принялся расспрашивать, застрахована ли машина, а если да, то на какую сумму. К счастью, Струмилин никогда не отличался житейской предусмотрительностью, и, как ни настаивала мама в свое время насчет страховки, руки до этого у него так и не дошли.
Теперь он не мог понять, к добру сие или к худу. Мать, конечно, испилит его вдоль и поперек, да и самому не очень-то весело… С другой стороны, как пришло, так и ушло. Они ведь и знать не знали, что на них свалится наследство после смерти маминой сестры, с ней мать всю жизнь была в таких плохих отношениях, что они даже не переписывались. Об этой смерти струмилинская мамаша узнала совершенно случайно, уже спустя два месяца после сестриных похорон. Поскольку она являлась женщиной законопослушной, то заявила о своих правах на наследство – совершенно не корысти ради, а токмо ради буквы закона. И через положенный срок неожиданно для себя получила в полное пользование однокомнатную квартиру в городе Двинске Архангельской области и этот побитый «Москвич».
Русский Север теперь как бы никому не нужен, и народ с этих мест бегом бежит, поэтому квартиру удалось продать за чисто символическую сумму, да еще черт знает сколько денег уплатить за переоформление документов. «Небось Раечка в гробу перевернулась», – поджимая губки, бросила мать – женщина непримиримая. Она посоветовала сыну продать «Москвич» хоть за какие деньги, потому что «Раечкино наследство впрок все равно не пойдет».
Да, маманя, как всегда, оказалась жестоко права, и Струмилин находил нечто мистическое в том совпадении, что каюк «Москвичу» настал именно на кладбище – ведь его прежняя хозяйка тоже пребывала именно на кладбище! Правда, в городе Двинске Архангельской области, а не в Северолуцке Московской, но какая, по большому счету, разница? Всякому мертвому земля – могила, гласит пословица, так не все ли равно, какая это земля?
Разумеется, он не стал отягощать следствие версией о вмешательстве нечистой силы, но не поддержал и Валеркины подозрения насчет Сони. Пирог, однако, придерживался Валеркиной версии, и соединенными усилиями они вынудили инспектора пообещать вызвать на допрос Соню Марме… – тьфу, Струмилину после тех отвратительных фотографий почему-то все время лезла в голову всем известная Сонечка Мармеладова с ее драдедамовым платочком на худеньких плечиках! – Соню Аверьянову, конечно!
А вот вопрос, верил ли Струмилин, что «москвичок» раскурочила Соня? С кладбища уходила она, конечно, в жалком состоянии, но с другой стороны, от такой твари всего можно ожидать. Да, забавные сюрпризы уготовил для него город детства, да еще разные совпадения имели место быть: как начался Северолуцк встречей с милицией, так и закончился! Презабавнейшие совпадения…
– Пройдемте в купе, билетики приготовим, – перебил его мысли приказ хорошенькой пигалицы в форме – проводницы вагона. У нее точеное надменное личико, миниатюрная фигурка – девочка на славу, только вот волосы, сильно обесцвеченные и чрезмерно взбитые, как яичный белок для безе, портили впечатление. Пилотка колыхалась где-то на затылке и не падала лишь потому, что накрепко пришпилена или приколота.
«А может, даже пришита или приклеена», – подумал Струмилин, пряча очередную неуместную улыбку и входя в купе, где довольно крепко пахло какой-то алкогольной дешевкой.
– Так, место тридцать третье. – Сморщив нос, проводница приняла билет и деньги за постель от невзрачной женщины лет пятидесяти в поношенном темном платье. – Тридцать четвертое… Ваше? – Взгляд, брошенный девушкой на Струмилина, заставил его слегка примириться с дурацкой прической и этим пришитым (а может, приклеенным) «пирожком». – Тридцать пятое, кто у нас на тридцать пятом?
– Я! – гортанно сказал толстяк с игривыми черными глазами, крепко прижимавший к животу портфель. Вот таких-то, черноглазых, и вдохновляют обесцвеченные, высоко взбитые волосы на всяческие безумства!
Но, увы, глаза барышни в пилотке неприступно остекленели, и всем, в первую очередь толстяку, стало ясно, что у него нет никаких шансов.
«Не он ли так налакался? – от нечего делать подумал Струмилин, приглядываясь к соседу. – Вроде нет. Тетенька тоже не похожа на выпивоху. Стоп, а может, это от меня?.. Да вряд ли, я пил-то всего ничего, да с тех пор часа три прошло, не меньше, и зубы я почистил, и «диролку» жевал».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
