— Сожалеешь?
— Это не тот случай, чтобы сожалеть.
— А какой же должен быть случай?
— Два вопроса подряд, чужачка, — Максим жадно откусывает гамбургер и невнятно произносит. — Так не по правилам. Будем спрашивать по очереди.
— Ладно. — Я открываю свой пакет, и меня почему-то одолевает приступ счастья. Картошка фри, чикенбургер, кусочки мяса: голова идет кругом. — Максим — ты мой герой.
— Я знал, что тебе понравится.
Я искренне улыбаюсь и пробую картошку: какое блаженство.
— Задавай вопрос, потому что я хочу задать свой, — прошу я. — Ну же!
— Хорошо. — Парень думает, хмурится, а затем протягивает. — Только давай договоримся: ответ не в два предложения, а полный.
— Договорились.
— Тогда, вот мой вопрос: когда мы были под мостом, ты сказала, что не помнишь, как на твоем запястье появилась татуировка. Это последствия бурной вечеринки, или что-то другое?
Я усмехаюсь.
— Вообще-то, я потеряла память. — Гамбургер в руках парня застывает. — Прошлым летом я упала с крыши четырехэтажного здания, и, очнувшись, поняла, что абсолютно не помню целый год. Врачи сказали, что у меня амнезия.
— Эм. Прости. Я не знал. Наверно, с этим трудно смириться.
— Я до сих пор не смирилась. — Почему-то меня не смутил его вопрос. Даже наоборот, стало легче, после того, как я ответила. — Что ж, не всё в жизни так гладко, как хочется.
— Мне жаль.
— Разве мы разговариваем для того, чтобы пожалеть друг друга? Я ведь выжила, так что жалеть меня незачем.
— Ты права. Незачем.
Я киваю и увлеченно прикусываю губу. Хочется спросить о самом важном, но я начинаю издалека.
— Как ты попал в стаю, и когда это произошло?
— Чуть больше года назадназад, я и мой брат наткнулись на группу подростков. Они развлекались, прыгая с моста в реку. Полное безумие, — Максим улыбается. — Парни привязывали себя к железному бортику и ныряли в тридцатиметровую пропасть. На удивление, мне захотелось попробовать.
— Ты просто псих, — восклицаю я. — Это же опасно!
— Я стал бесстрашным, не потому что раздавал всем цветы, чужачка. Естественно, было опасно, но разве меня это волновало? Я настолько полюбил подобного рода развлечения, что собрал с братом свою собственную компанию, где люди могли совершать безумные поступки и получать от этого удовольствие. А главное — получать удовольствие без последствий.
— 16 погибших подростков — разве это не последствия? — осуждающе спрашиваю я.
— Ты ничего не знаешь, так что, прошу тебя, не делай скоропостижных выводов.
— Подожди, — меня вдруг озаряет. — Ты сказал, что собрал стаю с братом. Получается, что…
— Да, — Макс откусывает гамбургер и пожимает плечами. — Шрам, или говоря человеческим языком — Стас, мой родной брат.
Я ошеломленно выдыхаю и только сейчас осознаю, какой была слепой. Сходство в их внешности теперь кажется мне неоспоримым: острые скулы, прямой нос, черные угольные волосы, широкие плечи, смуглая кожа. Лишь глаза разные, но я уверена, присмотревший, я бы и там нашла нечто единое. Возможно, в заблуждения меня ввела рана на лице предводителя: она изменила не только внешний облик парня, но и внутренний. И все же моя невнимательность поражает своей развитостью.
— Что ж, моя очередь. — Максим не ждет, пока я приду в себя, и спрашивает. — Почему тебя так интересует стая? В чем подвох?
— Подвоха нет. Я наткнулась на вас случайно, потому что хотела спасти сестру. — Я серьёзно смотрю на парня и искренне протягиваю. — На самом деле, ваше сборище представлялось мне рассадником отморозков, психов, животных, которым плевать на свою жизнь и на общепринятые правила. Вы делаете, что хотите, когда хотите и где хотите. Я считаю это аморальным образом жизни. Точней я так считала. Но сейчас, — мне приходится придвинуться чуть ближе к Максиму, потому что сказанные мной слова являются страшной тайной. — Но сейчас я понимаю, что ошибалась. Моё мнение на счет того, что в ваших телах вместо крови течет адреналин — не изменилось, но я вижу что-то ещё, что-то, что жутко влечет меня. И пока я не пойму о чем идет речь, я никуда от вас не денусь.
Макс улыбается.
— Интересный ответ.
— Я хочу говорить честно, чтобы потом не было недопониманий. — Я доедаю чикенбургер и недоуменно сужаю глаза. — Скажи мне, стаю основал ты и твой брат. Так почему же бразды правления в его руках? Почему вы не командуете вместе? Возможно, тогда бы удалось избежать многих смертей и трагедий.
— Мне это не нужно.
— А Шраму нужно?
— Пойми, пусть мы и родные братья, у нас совершенно разные жизненные принципы. Я — участник, он — организатор. — Парень выдыхает. — Руководить должен один человек, и я рад, что не мне предоставилась эта возможность.
— Считаешь, из тебя вышел бы плохой предводитель?
— Я не знаю, и даже не хочу об этом думать. Тебе кажется, что Стас — корень зла, что он причина всех наших бед и страданий. Но ты глубоко ошибаешься. Мой брат готов пожертвовать всем, что у него есть. Он не даст свою стаю в обиду, я знаю это. Если бы у меня был выбор, я бы доверил свою жизнь именно ему, потому что… — парень громко выдыхает. — Потому что это его призвание! Он так долго не мог найти себя, и сейчас, наконец, нашел. Стас отличный предводитель, и верный друг. Я уверен в нем так же сильно, как уверен в самом себе.
Я вспоминаю, как на перроне, Шрам отодвигал подростков ближе к центру вокзала, как он предупреждал нас не терять голову во время испытания. Но это кажется такой мелочью по сравнению с тем, когда я просила его помочь освободить Карину из куба, а он стоял и бездействовал. Спорные чувства, и я не могу понять, в состоянии ли я доверить свою жизнь этому человеку так же уверенно, как это делает Максим. Наверно, пока нет.
— Почему ты стояла на рельсах так долго? — неожиданно спрашивает парень, и я недоуменно пожимаю плечами. В его глазах отражается грусть и какая-то безнадега. Мне не понять, этого взгляда. Только не сейчас. Может, чуть позже, но не сегодня.
Я не ожидала такого вопроса, и поэтому долго думаю, прежде чем ответить.
— Возможно, — я колеблюсь и прикусываю нижнюю губу. — Возможно, мне понравилось ощущать себя свободной.
— Но ты могла погибнуть.
— Я бы успела отпрыгнуть в сторону.
— Я так не думаю, — Макс с горечью улыбается. — Ты должна чувствовать разницу между храбростью и безумством, чужачка. Глупость не поощряется. Большинство страдает только потому, что приписывает себе слишком много.
— И это мне говорит человек, который прыгает с тридцатиметровой высоты в пропасть, вооружившись, лишь толстым канатом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
