Приехав на работу, я взглянул на кучу документов на столе и решил, что единственное средство от головной боли — это цианистый калий.
Ближе к обеду я позвонил Марьям и сказал, что если я не пообедаю, то голодная смерть мне не грозит, а вот то, что я не увижу ее, заставляет меня страдать гораздо больше.
Еще через полчаса меня оторвал звонок с проходной. Полицейский восхищенным шепотом проблеял в трубку, что ко мне пришла «ну, очень красивая женщина, которая ждет вас внизу». Спускаясь вниз, я гадал, кто бы это мог быть? Асли пару раз приходила ко мне на работу, чтобы рассказать все, что она думает обо мне, но вроде теперь ей настолько плевать на меня, что она даже утруждать себя не станет походом в министерство. Всегда можно дождаться меня дома и закатить мне истерику уже в формате «дом — начало начал».
Увидев Марьям, я на секунду остолбенел. Она как–то виновато улыбнулась и шагнула мне навстречу:
— Я знаю, что без спроса вторглась на твою территорию, но посмотри, какие вкусности я тебе привезла.
На самом деле, от пакета так аппетитно пахло, что нельзя было наверняка сказать, почему улыбающийся полицейский отирается возле Марьям — то ли из–за нее, то ли из–за запаха обеда. Смерив полицейского грозным взглядом, который заставил его ретироваться как можно дальше от нас, я сказал:
— Ну, если ты все и сама понимаешь, то я тебе ничего говорить не буду. А что ты мне привезла?
— Все как ты любишь: салат, суп и лимонный пирог.
— Не тяжело было тащить все это на другой конец города, со всеми этими пересадками?
— Своя ноша не тянет.
Я покачал головой и потянул ее из министерства, на волю. Устроившись в садике напротив, я поморщился:
— Ну вот, а вилки с ложками небось пластмассовые? Терпеть их не могу да и пользоваться ими не умею. Вечно они у меня ломаются.
Марьям молча вынула из сумки металлические ложку, вилку и нож, замотанные в льняное полотенце, которое и постелила мне на колени. Добила она меня тем, что, вытащив лавандовую палочку, стала растирать ее в ладонях, отчего все становилось еще уютнее. Съев все за один присест, я посмотрел на часы и понял, что на работе должен быть через минуту, иначе меня ждет участь Фаринелли[5]. И все–таки я понял, что даже такая печальная участь не заставит меня сейчас встать и уйти. Мы просидели с Марьям обнявшись минут пятнадцать, и за эти минуты я ни разу не подумал о том, что будет с моей репутацией, если кто–то из моего министерства, будь оно не ладно, увидит меня сидящим в обнимку с женщиной в парке напротив.
Было уже без пяти двенадцати ночи, когда Мехти сказал:
— Арслан, мой день рождения заканчивается через пять минут. Давайте его хоть бокалом шампанского отметим?
— Мехти, что ж ты раньше не сказал?
— Ну, в принципе, мы с Тараной решили, что вам не до этого.
Мы с Тараной? Да, не устаю удивляться этому миру, оказывается, и день, когда Мехти и Тарана могли оказаться «мы», тоже наступил. Что ж, он хороший парень, может, у них все будет в порядке, если она его не изуродует. Мои измышления на философские темы прервал Мехти, протянув мне бокал с шампанским. Не успели мы с ним чокнуться, как дверь в кабинет открылась и на нашу заповедную территорию зашел Раис. Сказать, что у него был шок, значит не сказать ничего. Потом у него вырвался какой–то свист, в котором можно было расслышать шипящие звуки, невероятно схожие со теми, которые издают гадюки во время охоты. Мехти как раз напоминал кролика. Загипнотизированного. Следующая фраза Раиса повергла в шок даже меня:
— В рабочее время… На работе… Пьянка… Как вы могли?
— Раис, у нас полбокала шампанского. Сейчас около двенадцати часов ночи, у Мехти день рождения скоропостижно подходит к концу. Вот мы и решили отметить.
— Я даже подобные жалкие оправдания слушать не хочу… А если бы зашел не я, а начальник соседнего управления?!! Такие как вы позорят наше управление, а в лице управления и меня, своего непосредственного начальника!!! Завтра же…
С этими словами он вылетел из комнаты. Мы с Мехти переглянулись. На него было жалко смотреть: его бил озноб, он безуспешно пытался что–то выговорить. Я похлопал его по плечу:
— Не переживай, Мехти, я все решу.
Глава ХXXIII. 11 марта 2011 г. Пятница. День тридцать третий
Утро для меня началось в приемной министра. Понять, что Раис имел в виду, когда, проорав «завтра», вылетел из комнаты, не составило труда. Его докладная лежала на столе у секретарши министра. Я склонил голову под таким углом, что напоминал жертву чикагского маньяка, который душил своих жертв, ломая им шейные позвонки. Так, «пьянствовали в рабочее время…», «лично застал Арслана Галибова и Мехти Горханова за распитием спиртных напитков…». Если эта докладная попадет на стол к министру до Съезда, не видать мне ранга посла как Адольфу Гитлеру Нобелевской премии мира. После Съезда десяток таких докладных — не помеха. Что же делать? Секретарша — красавица, к которой не подкатишься и в течение пары часов не обольстишь даже вдохновляемый такой благородной целью как кража докладной у нее со стола. Чем бы ее отвлечь? К министру она заходит с документами к двенадцати, у меня еще два часа с лишним на то, чтобы подумать и придумать способ спасения утопающих.
Вернувшись к себе в темницу, я увидел щебечущую Тарану и довольно бледного Мехти. Учитывая, что мы с ним в общей сложности проспали часа три, его бледность была вполне объяснима. Тарана, взглянув на меня, произнесла:
— Накляузничал?
— Докладная на двух страницах, на столе у секретарши, а она, как всегда, цербером сидит — охраняет покой и покои.
— Если я ее отвлеку на пять минут, вам этого хватит?
— Мне хватит и одного мгновения весны.
Тарана мотнула головой и, взяв непонятно зачем пальто, накинула его себе на плечи:
— Арслан, только придумайте что–нибудь, чтобы вместе зайти в приемную к министру.
— Тарана, тогда сначала зайду я, а ты уже потом заходи с речью министра.
— Секретарша не поверит, что вы, заходя к министру, что–то могли забыть.
— Если бы она была Станиславским, меня бы это волновало: поверит она мне или нет. А так как она далеко не Станиславский, мне как–то все равно.
Уже через пару минут я стоял перед нашей красавицей:
— У него все еще люди?
— Да, через восемь минут они должны выйти, ждите, я вас приглашу.
— Да, конечно.
В этот момент открылась дверь и Тарана со словами: «Арслан, вы забыли папку» зашла в приемную.
Секретарша, увидев ее, с криком раненой антилопы кинулась к ней. Этого времени хватило, чтобы докладная оказалась в заднем кармане моих брюк. В следующую минуту она, поглаживая пальто Тараны, шептала:
— Валентино?
— Да, зимняя коллекция, только с подиума, можно сказать.
— Боже, ты здесь брала или в Милане?
— В Милане, конечно. Их всего две штуки было в showroom Валентино, мама для нас оба пальто и взяла. Мы с ней любим одеваться одинаково, и тогда все принимают нас за сестер.
Секретарша издала писк уже истекшей кровью антилопы, которая доживает последние минуты своей антилопьей жизни:
— Ты же мне его продашь? У тебя тоже тридцать четвертый?
Тарана посмотрела на меня, я погладил карман брюк и кивнул. Она улыбнулась девочке так, будто не чаяла избавиться от пальто:
— Да, конечно. О чем может идти речь? И потом, почему продам? Оно стоило сущие пустяки, я с удовольствием подарю его тебе.
От этих слов антилопа умерла. Как раз в этот момент из кабинета министра вышли его гости, и секретарша милостиво кивнула:
— Арслан, заходите. Кстати, вам очень повезло с Тараночкой.
— Конечно, я никогда в этом и не сомневался.
Министр встретил меня, сидя на диване. И приглашающе кивнул в сторону кресла, я, естественно, отказался и остался стоять. Министр пробежал взглядом речь, не нашел ни одного слова длиннее, чем из пяти букв, и сказал:
— Вроде, ты над ней неплохо поработал. Опять–таки, я посмотрю и в понедельник утром дам знать, все ли в порядке.
Ага, будет читать перед зеркалом и пытаться просчитать, сколько времени ему понадобится, чтобы произнести речь со всеми аплодисментами, переходящими в бурные овации.
Марьям сидела в зале, устало уронив голову на руки. Я подошел к ней и тихонько дотронулся до ее плеча. Она вскинулась, но увидев меня, так доверчиво прижалась ко мне, что у меня защемило сердце. Какая она маленькая и какая усталая:
— Марьям, ты как себя чувствуешь? У тебя ничего не болит?
— Тебя увидела — и все прошло.
— А что было?
— Небольшой приступ.
Когда я привез ее домой, она, прежде чем выйти из машины, повернулась ко мне и спросила:
— Я ведь тебе тоже дорога? Ты же тоже скучаешь?
Я, ничего не ответив, выключил свет в машине и притянув ее к себе, поцеловал. И в свой поцелуй я вложил всю свою тоску. Свет луны падал на ее лицо, и я поймал на себе ее испытующий взгляд:
