«Институт «импрессарио», – говорит мсье де Козон, – был, вероятно, самым важным изменением в юридической процедуре со времен античности. Он полностью изменил манеру ведения дела, направленного на подавление преступления. Речь шла уже не о личном возмездии, а, скорее, о сохранении общественного порядка».[93]
Мы скоро увидим, что, избавив обвинителя от груза необходимости официально доказывать свои обвинения под страхом наказания, процедура denunciatio убрала важное препятствие на пути быстрого и эффективного определения такого преступления, как ересь. Однако без обвинителя все еще нельзя было обойтись, потому что обвиняемого не могли осудить без него. К примеру, еретик должен был предстать перед епископом или священнослужителями до того, как ему что-нибудь скажут или сделают.
По этой причине, установление в 1184 году того, что весьма расплывчато называли епископской инквизицией, мы получаем целую серию заявлений с требованиями к некоторым лицам вынести обвинения. Церковный собор Вероны, призвавший епископов или их представителей по крайней мере два раза в год посещать те приходы, в которых была замечена ересь, дал им власть требовать у людей, которых именовали синодальными свидетелями, называть имена всех подозреваемых в ереси, чье поведение или привычки отличались от поведения образцовых католиков. Подобные же декреты были изданы Церковными соборами в Авиньоне в 1209 году и в Монпелье в 1215 году; они были ратифицированы Четвертым Генеральным латеранским церковным собором. Церковный собор в Нарбонне в 1227 году зашел еще дальше, потребовав, чтобы в каждом приходе были названы синодальные свидетели, которым вменялось в обязанность искать еретиков. А двумя годами позже Тулузский церковный собор выпустил еще более точное правило: «Мы велим, чтобы архиепископы и епископы выбирали в каждом приходе по одному священнику и по два-три прихожанина с хорошей репутацией (а при необходимости и больше) и обязывали бы их усердно, верно и регулярно искать еретиков в своих приходах. Они должны искать в домах и в подвалах, которые кажутся им подозрительными. Они должны искать скрытые чердаки и другие секретные убежища, а при обнаружении должны их разрушить. А если они найдут еретиков, то должны как можно быстрее сообщить о них, чтобы они получили заслуженное наказание».
Так обстояли дела в конце Альбигойской войны и до того времени, когда Григорий IX официально приказал монахам нищенствующих орденов бороться с ересью. С одной стороны, были светские власти, высказывавшие единодушное согласие с тем, что ересь была преступлением против общества, а потому еретиков следовало наказывать так же, как государственных изменников. С другой стороны, существовали епископы, одинокие судьи, которые должны были решать, что называть ересью. Сотрудничество между ними всегда инициировалось последними с помощью синодальных свидетелей, которые были в каждом приходе. Те называли епископам обвиняемых, и они судили их, а в крайне трудных случаях передавали их дела на рассмотрение судов светских. Синодальным свидетелям приказали действовать, причем не только как пассивным наблюдателям, а как активным агентам и шпионам, состоящим на службе у Церкви. На бумаге все это кажется грозным и безжалостным. Можно подумать, будто у еретиков не было способа избежать судилища и что поимка и казнь их всех были лишь делом времени. Однако на практике весь этот гигантский механизм никогда толком не работал. Епископы были заняты своими пасторскими обязанностями и не были готовы взвалить на себя дополнительный груз без посторонней помощи. Что касается синодальных свидетелей, то их позиция была действительно опасной и вызывала отвращение. Это был своего рода компромисс между старой процедурой denun-ciatio, по которой осуждение еретиков зависело от индивидуальных, спонтанных действий, и хорошо развитой инквизиторской процедурой, согласно которой обязанностью всех истинно верующих было осудить еретика.
Inquisitio
Что касается римский процедуры инквизиции, для нашей цели достаточно заметить, что, согласно ей, преступника формально никто не обвинял. Ему приказывали явиться к судье в качестве подозреваемого, а потом его допрашивали обычным способом. Судья, руководствовавшийся сплетнями или какой-то, полученной им, специальной информацией, занимал кабинет магистрата – публичного обвинителя. Обычно в процедуре дознания он сам вел все дело, сам вызывал свидетелей и вел перекрестные допросы.
Эта процедура с некоторыми изменениями в каждом конкретном случае была принята монашеской инквизицией. Разумеется, в целостную, связанную систему она превратилась не за день и даже не за год. Можно исписать много страниц, прослеживая ее развитие с самого начала, показывая, как она впитала в себя некоторые черты, действуя по необходимости в каждом конкретном случае, как она справлялась с трудностями, обходила препятствия и т. д. Однако такое исследование было бы слишком длинным и утомительным. Поэтому мы попробуем дать общее описание развитой инквизиторской процедуры, какой она была, скажем, в конце XIII века.
Первым делом очень важно обратить внимание на несколько пунктов, связанных с работой Святой палаты, и хорошенько осознать их. Все действия, влекшие за собой наказания, можно разделить на три категории. Все несоблюдения моральных законов без исключения считались грехом против Бога; нанесение увечья человеку, преступление против государства или оба этих преступления, вместе взятые. Таким образом, позиция инквизиции была следующей: необходимо было выяснить, виновен ли обвиненный в определенном грехе, в грехе ереси или в неподчинении правде Господней. Инквизитор выступал в роли официального представителя духовной власти. Однако по соглашению с Церковью и государством конкретное преступление против Церкви могло также быть объявлено преступлением против государства. А поскольку преднамеренный мятеж против Господа не может быть наказан человеком, все карательные акции, направленные против еретика, приводились в исполнение светскими властями, которые наказывали светское преступление. Строго говоря, инквизиция вообще не имела к этому отношения; когда инквизитор передавал дело еретика в руки светских властей, он попросту лишал закостеневшего грешника защиты Церкви, заявляя, что тот самовольно вступил в противостояние с законом Божьим, а потому его может наказать лишь суд человеческий.
Однако если только еретик высказывал желание исправиться и был готов признать свои ошибки, то о светском суде и речи не заходило. Инквизиция была в первую и последнюю очередь институтом покаяния и привлечения людей в лоно Церкви, а не суровым трибуналом. Ее единственным желанием было добиться у обвиняемого обещания повиноваться Церкви. Без сомнения, именно эта черта инквизиции воодушевила де Местра объявить, что инквизиция была наиболее милосердным трибуналом во всей истории. Это заявление звучит фантастически и, разумеется, является невероятным преувеличением. Однако следует признать, что оно не лишено некоторых оснований. Потому что вся система светского правосудия направлена на установление вины обвиняемого, которое необходимо для назначения ему соответствующего наказания. С другой стороны, инквизиция желала только признания вины – признания того, что ересь была виной и вообще отвратительной вещью, – с тем, чтобы обвиняемый мог воссоединиться с Церковью. Инквизитор, как замечает мистер Никерсон, оказывался в уникальном положении судьи, который вечно пытается взять на себя роль отца-исповедника. Инквизиция вообще не налагала наказаний, все ее действия были направлены на покаяние, а не на наказание. В этом смысле все инквизиторы утверждали, что всего лишь отпускают грехи. Они старались обратить и вернуть людей в истинную веру, а не покарать их. С их точки зрения, ересь была даже не преступлением, а грехом, полностью признав который и покаявшись в нем, грешник мог получить оправдание.
Я уже говорил, что этот факт чрезвычайно важно осознать, для того чтобы понять методы и действия Святой палаты. Если этого четко не осознать, инквизиция будет казаться не просто чудовищем, но чудовищем неумным и бессмысленным. К примеру, у нас будет шанс позднее обсудить, с каким неодобрением инквизиция относилась к вмешательству в ее методы дознания адвокатов и юристов. Разумеется, как мы увидим, тому было несколько причин. Однако, с точки зрения инквизитора, уже сам факт отказа обвиняемого от помощи юриста говорил о том, что перед ним грешник, а не преступник. Зачем, собственно, грешнику адвокат, который будет защищать его? Обратите внимание на то, что это вовсе не предположение о вине осуждаемого; это всего лишь предпосылка, указывающая на то, что принятие простого решения виновен грешник или нет, лежит только на инквизиторе. Если он оказывался невиновным, то, разумеется, сказать больше было нечего. У виновного было два выбора. Либо он признается в своем грехе, и тогда получит оправдание и на него наложат епитимью; либо он будет настаивать на своих заблуждениях, и тогда его передадут в руки светских властей. В первом случае он возвращался в лоно Церкви – эдакая заблудшая овечка возвращается в стадо. Во втором случае он умирал, открыто выступив против Господа. С точки зрения инквизитора, каждый еретик, переданный в руки светских властей, был безнадежен. Ни инквизиция, ни священники не должны были больше им заниматься.
