— Любите каффиров, красношеие ублюдки?
Иэн понял слово, которым презрительно называли англичан, и почувствовал, что дело плохо. Он покачал головой.
— Нет, мы американцы. Послушайте, мы просто выполняем свою работу.
Даже ему самому это показалось малоубедительным. Четверо коричневорубашечников угрожающе приближались.
Вдруг Иэн услышал у себя за спиной шаги.
— Не оборачивайся, но мне кажется, мы окружены, — прошептал Ноулз.
Здоровенный бур протянул к ним огромную, мозолистую лапу.
— Давайте-ка сюда вашу чертову камеру, и может, мы отпустим вас подобру-поздорову. Чертовски выгодная сделка, ja?
Его дружки заржали.
Отлично. Просто отлично. Прищурившись, Иэн разглядывал мужлана-африканера. Ну, он наглец. А сам-то ничего особенного. Иэн не сомневался, что легко сможет его уложить. Правда, оставалось еще трое впереди и неизвестно, сколько сзади.
Но лежащая в камере видеокассета хранила самый интересный репортаж за все время его пребывания в ЮАР. Неужели вот так просто ее отдать? Нельзя сдаваться без боя, хотя бы и словесного. Он медленно покачал головой.
— Послушайте, ребята, я бы и рад подчиниться, да камера принадлежит не мне. Это собственность компании. Кроме того, ваше же собственное правительство дало нам разрешение на съемки в этой стране. Так что, пытаясь нас остановить, вы нарушаете собственные законы. — Он замолчал в надежде, что они клюнут на приманку и вступят с ним в пререкания. С каждой минутой росла надежда, что появится какой-нибудь полицейский чин, и молодчики ретируются, независимо оттого, у кого на службе они состоят.
Но тех было не так-то легко провести. Иэн увидел, как громила кивнул кому-то, стоящему сзади, и мгновение спустя услышал, как Ноулз вскрикнул от боли и возмущения. Иэн повернулся на крик.
Сзади стояли еще двое подонков в коричневой форме и самодовольно ухмылялись. Один победоносно размахивал перед лицом Ноулза его видеокамерой, другой заламывал оператору руки за спину. Из разбитой губы американца текла кровь.
Это было слишком! Иэн сделал шаг к ним, зубы плотно сжаты, лицо перекошено от гнева.
Ноулз выплюнул небольшой сгусток крови и быстро произнес:
— Не надо, Иэн. Они только того и ждут.
Иэн. покачал головой: ему больше нечего терять. Кто-то из них еще пожалеет, что вывел его из себя. Но стоило ему поднять руку…
Краем глаза он заметил какой-то взмах. Дубинка? Он попытался увернуться, понимая, что заметил ее слишком поздно.
Приклад громилы-африканера обрушился ему на голову, отозвавшись пульсирующей, горячей волной боли. У Иэна помутилось в глазах, все закружилось, и он почувствовал, что падает. Господи, почему так больно? Ему никогда не приходилось испытывать такую боль. Солнечный свет, только что казавшийся смутным, теперь нестерпимо резал глаза.
Он слышал, как Ноулз что-то кричал, но из-за шума в ушах не мог разобрать слов. Попытавшись приподнять голову, он увидел тяжелый башмак, нацеленный ему в лицо.
На этот раз судьба была милостива к нему, и он потерял сознание.
19 ИЮЛЯ, ТЮРЬМА ДЛЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ ЗАКЛЮЧЕННЫХ, ПОЛИЦЕЙСКИЙ СУД КЕЙПТАУНАДлинные, пустые коридоры тюремного корпуса никогда не погружались в темноту; тень не падала на стальные решетки и бесконечные ряды маленьких, квадратных камер. Под потолком здесь всегда горели люминесцентные лампы, распространявшие вокруг резкий беспокойный свет. Этот вечно горящий свет лишал заключенных, равно как и стражей, ощущения времени.
Лежа на спине на бетонном возвышении, служившем кроватью, Иэн вдруг заметил, что белый, в трещинах потолок, наконец перестал кружиться и встал на место. А голова, хотя и по-прежнему болела, уже не напоминала раздувшийся, наполненный болью воздушный шар. Он улыбнулся от этой пришедшей ему на ум неожиданной метафоры. Может, ему досталось больше побоев, чем он помнил?
Но главный симптом улучшения, решил он, — это возвратившаяся способность размышлять. В течение нескольких часов он находился в каком-то бредовом состоянии, и в голове его возникали только разрозненные обрывки разумных мыслей, теряясь и появляясь вновь среди мешанины воспоминаний, снов и полузабытых песен. Но теперь он мог собрать все эти осколки воедино и выстроить из них более-менее реальную картину того, что с ним произошло и как он оказался в этой маленькой и безобразно грязной конуре.
Он вспомнил, например, что видел, как Сэма Ноулза посадили в такую же конуру дальше по коридору. Иэн снова улыбнулся, припомнив, какой поток проклятий и изощренных ругательств извергали уста его оператора. Даже истекая кровью, Ноулз оставался несломленным.
Это воспоминание было приятным, в отличие от мрачных, гнетущих мыслей о том, что их ждет в будущем. У Иэна не было никакой надежды на то, что его начальство проявит великодушие или хотя бы сочувствие. Репортер, избитый и высланный из страны с сенсационным репортажем, был бы принят с распростертыми объятиями. Но репортер, выкинутый властями и вернувшийся домой ни с чем, за исключением разве что пары синяков, был отработанным материалом, годящимся лишь для свалки.
Иэн тихо застонал. Мало того, что его вышибут из ЮАР, и он больше никогда не увидит Эмили, но еще и зашлют куда-нибудь в Нижнюю Лимонию читать сводки погоды! Эта мысль была для него просто невыносима.
— Эй, ты! Amerikaan! Вставай! С тобой хочет познакомиться новый начальник.
Иэн повернул голову: в дверях камеры стоял надзиратель, на его жирной руке болтались ключи.
Иэн медленно сел и затем с трудом поднялся со своей цементной лежанки; в голове снова застучало. Дверь камеры распахнулась.
— Давай, выходи. Не заставляй начальника ждать. Ты и так попал в незавидное положение. — Надзиратель вывел его в коридор, где уже ждал Ноулз в сопровождении еще троих охранников.
Пятнадцать минут спустя арестанты стояли перед блестящим полировкой, огромных размеров столом начальника тюрьмы. По обе стороны от него вытянулись два стражника, по виду напоминавшие медведей. Интересно, подумал Иэн, неужели они, правда, думают, что он с Сэмом может совершить покушение на жизнь их бесценного шефа, или эти детины поставлены здесь для вящего устрашения? Скорее последнее, решил он.
На первый взгляд новый начальник больше напоминал какого-нибудь младшего референта, добродушного малого с приятными манерами, нежели работника тайной полиции. Но при более близком знакомстве иллюзия исчезала. Бледно-голубые, как у рептилии, глаза не мигая глядели из-за толстых очков. На одутловатом лице с тонкими губами застыло мрачное выражение. На его обычного покроя форме не было никаких знаков различия, только на мундире красовался красно-бело-черный значок. Листая папку с документами, лежавшую перед ним, африканер барабанил пальцами по столу.
В глазах Иэна все еще стоял туман, но он напряг зрение, пытаясь разглядеть, что изображено на значке. С минуту изображение расплывалось, а потом он узнал трехцветную свастику Африканерского движения сопротивления, АДС. О Боже! Он сделал над собой усилие, чтобы ничем не выдать своего удивления. АДС была лишь небольшой группой фанатиков, к которой относилась с презрением не только правящая Националистическая партия, но и все в ЮАР. Так какого черта высокопоставленный чиновник нацепил этот знак? И он не просто носил его, а носил с гордостью, — решил Иэн, глядя на самодовольный профиль тюремщика.
Теперь ему открылась вся страшная правда. Избившие их коричневорубашечники — не кто иные, как члены хорошо вооруженной военизированной организации АДС «Брандваг», или «Часовой». Лидеры АДС когда-то поклялись, что будут использовать собственную армию штурмовиков против тех, кого они заклеймили как смутьянов и коммунистов. Похоже, они начали выполнять свое обещание, и к тому же при активной поддержке нового кабинета.
Перед мысленным взором Иэна предстала картина, как тупоголовые молодчики из АДС с зажженными факелами врываются в тауншипы, маршируют по улицам городов, и он внутренне содрогнулся. Какой же безумец может дать этим негодяям карт-бланш? Подняв глаза выше, Иэн увидел суровое, неулыбчивое лицо Карла Форстера, глядящее с портрета на стене.
Господи, пронеслось у него в голове, они уже успели растиражировать льстивые портреты новоиспеченного президента! И впервые он вдруг осознал, что Форстер может оказаться гораздо страшнее, чем выглядел на первый взгляд, а не просто прямолинейным сторонником жесткой линии.
— Ай-ай-ай, господин Шерфилд, да у вас тут целый букет преступлений! Нарушение полицейского кордона, драка с представителями законной власти, несоблюдение положения Закона о чрезвычайном положении относительно ограничения деятельности прессы… Что же мне с вами делать? — Сухой и язвительный голос начальника тюрьмы вернул Иэна к размышлениям о собственной судьбе.
