— Горячая и отчаянная, да?
— Да, я в полном твоём распоряжении, если ты хочешь поделиться. Никогда не стоит держать что-то в себе.
Она недоверчиво покачала головой.
— Давай, не стесняйся. Нет ничего постыдного в том, чтобы признать, что тебе трудно передо мной устоять.
— Ну, со всем этим извращённым очарованием, как я могла не устоять? — сказала она сухим голосом.
— Вот именно. Но, эй, ничего страшного, если ты не хочешь разговаривать. Вместо этого мы могли бы поиграть в игру.
— Игру? Я почти боюсь спросить, что за игру придумал твой грязный ум.
— Как насчёт… Титаника?
— Титаника? — эхом повторила она, нахмурив брови.
Да. Когда я кричу «Айсберг», ты идёшь ко дну. — Он наблюдал, как её улыбка стала шире, а морщины напряжения на лице разгладились. У него возникло тёплое, неясное чувство от осознания того, что он может вот так снять с неё напряжение. Он заправил её локоны за ухо, думая о том, какая она чёртовски красивая.
Давай, Мила, я обещаю отплатить тебе тем же. — Он наклонил голову и поцеловал её в шею. — Мы друзья. Друзья заставляют друг друга кончать.
Она усмехнулась.
— Нет, это не так.
— Особенные друзья бывают. — Он поцеловал её в шею с другой стороны и глубоко вдохнул, наполнив лёгкие её ароматом. — Уступи мне, Мила, — уговаривал он, его голос был глубоким и хриплым от желания. — Позволь мне доставить тебе удовольствие.
Борясь с растущим внутри неё искушением, Мила зажмурилась.
— Почему ты настаиваешь на этом? — к её большому смущению, это было почти нытье. — Мой отказ бросил тебе вызов, я понимаю, но…
— Ты не первая девушка, которая мне отказала. В чем разница между тобой и ними? Они играли в игру, желая одержать верх, чтобы водить меня за член. Но ты… с тобой нет никаких интеллектуальных игр. Никаких манипуляций. Ты просто слишком уважаешь себя, чтобы быть для кого-то безликой. Мне это нравится. Уважаю это. Уважаю тебя.
Проведя большим пальцем по её скуле, он поцеловал мягкий изгиб её сочных губ.
— Ты никогда не смогла бы быть для меня безликой шлюхой.
Может быть, и нет, подумала Мила, но она все равно никогда не будет чем-то большим, чем обычный трах, не так ли?
— Да, ну, я уверена, что у тебя полно особых друзей. Тебе не нужен ещё один.
— Несмотря на то, что ты можешь подумать, я не из тех, кто будет трахать все, что движется. — Но Доминик не обиделся, что она могла так подумать — он тщательно культивировал этот образ. — У меня столько же стандартов, сколько и у любого другого человека. Мной не управляет мой член. На самом деле, у меня больше самоконтроля, чем у большинства. Я просто не беру на себя обязательств. Это делает меня плохим человеком?
— Я никогда не говорила, что ты плохой человек. И я не прошу тебя об обязательствах…
— Тогда перестань бороться со мной. — Он прикусил её губы своими, искушая её, дразня. — Разве ты не хочешь, чтобы я был внутри тебя, Мила? Разве ты не хочешь почувствовать, как мой член растягивает тебя… наполняет тебя… трахает тебя?
Он прикусил её нижнюю губу зубами, а затем провёл языком по небольшой ране, чтобы унять жжение. Её тело слегка прижалось к его, и он почувствовал, что она близка к тому, чтобы уступить ему, но ещё недостаточно близко.
Он вспомнил, что сказала Тарин ранее. Мила знала, что он хорош в словах, на неё не повлияют комплименты. Ему нужно было дать ей то, чего он не давал женщинам в своём прошлом. Он сделал это раньше, когда рассказал ей и её родителям правду о своей семье. Сейчас он расскажет ей другую правду.
Доминик обхватил её лицо руками.
— Я не прикасался к другой женщине с тех пор, как впервые увидел тебя на сцене. Я не хотел этого. Не нашёл ни одной даже отдалённо соблазнительной. Я хочу тебя так чёртовски сильно, что в моей голове как будто ни для кого другого нет места. Я должен знать, каково это — быть внутри тебя.
Если бы Мила не смотрела прямо ему в глаза, не видела там чистой искренности, она, возможно, не поверила бы ему. В нем была также явная решимость, и она знала, что он не собирается приподнимать шляпу и отступить. Но если она, наконец, даст ему то, что он хотел, он вполне может потом уйти. Острые ощущения от погони будут утолены, и тогда она, возможно, не будет представлять для него никакого сексуального интереса. Возможно, они время от времени сталкивались бы друг с другом, и, возможно, он бы даже немного безобидно пофлиртовал, но, вероятно, на этом все. И эта мысль была достаточно печальной, чтобы заставить её тяжело сглотнуть.
Продолжать бороться с ним из-за этого бессмысленно, признала Мила. В какой-то момент она уступит. Теперь она это знала. Знала, что слабеет. Почему бы просто не насладиться одной ночью с ним? Если бы это повторилось, здорово, но если нет… что ж, как он однажды сказал, им было бы весело.
Ходило много слухов о сексуальном мастерстве Доминика. Она слышала, что он был хорошо одарён, прекрасно восстанавливался и ни в коем случае не был эгоистичным любовником. Все указывает в его пользу. И это означало бы, что у неё останутся какие-то порочно весёлые воспоминания, которые согреют её, когда он уйдёт.
Доминик выругался, когда она попятилась, и ему пришлось сжать руки в кулаки, борясь с желанием дотянуться до неё и притянуть к себе. Он не собирался уходить. Пока нет.
— Мила… — Она сняла рубашку, обнажив очень красивые груди, выглядывающие из чёрного кружевного лифчика. — Чёрт.
— Ну, я полагаю, мы можем сделать это, — сказала Мила, нуждаясь в том, чтобы было ясно, что он не соблазнял её действовать вопреки её здравому смыслу. Нуждаясь в том, чтобы было ясно, что это было её решение. Губы её изогнулись, она попятилась, намереваясь отвести его в свою спальню. Он следовал за ней шаг в шаг, следуя за ней, не сводя с неё глаз. Она расстегнула молнию на ширинке, и звук словно сработал как спусковой крючок. Он сделал выпад.
Запустив руки в её кудри, Доминик полностью завладел её ртом. Доминировал. Восхищался. У неё был вкус шоколада и потребности, которая бушевала в нем, утолщая его член и проверяя его контроль. Мгновенный ощутимый жар вспыхнул между ними и искрил воздух, как статическое электричество.
Крепко держа её за волосы, Доминик наклонил её голову, погружая язык глубже. Впиваясь в её рот, упиваясь её вкусом. Он был чёртовски изголодавшимся по ней. Не мог думать ни о чем, кроме того, что был по самые яйца внутри неё.
Подняв её, он прижал к дверному косяку, чувствуя, как её соски впиваются в него через лифчик. Он подался бёдрами вперёд, грубо потираясь о её клитор, поглощая этот рот, которым был абсолютно одержим. Его волк подстёгивал его, подталкивая взять и овладеть ею прямо здесь и тогда.
Обхватив ногами его талию, Мила пропустила его волосы сквозь пальцы, царапая ногтями кожу головы. Его поцелуй был жадным, опьяняющим и неприкрытым требованием капитуляции. Его язык лизал и переплетался с её языком. Его зубы покусывали и царапали, но не оставляли следов. Она не могла набрать в лёгкие достаточно воздуха, но ей было все равно. Только хотелось большего.
Она была влажной, горячей и такой чёртовски нуждающейся. Восхитительные эндорфины затопили мозг и пронеслись по телу. Неукротимая сексуальная энергия захлестнула её, увлекая туда, где не было места логике или рациональному мышлению.
Она откинула голову назад, когда он схватил её за задницу и прижал свой толстый член к её клитору. Сексуальная агрессия исходила от него волнами, и он продолжал издавать негромкие рычания, которые полностью заводили её. Гортанные звуки пробудили в ней кошачью потребность.
Мила прикусила его губу.
— Трахни меня.
Его рот ухватился за её пульс и пососал. Она растаяла в нем, шёпотом указывая дорогу к своей спальне, пока он нёс её дальше в квартиру. В тот момент, когда он опустил её на матрас, она потянула его за рубашку.
— Сними.
Он подчинился ей, и, да, она была почти уверена, что почти кончила. Крепкие плечи, твёрдая грудь, пресс как стиральная доска. Каждый дюйм отточенных мышц. И когда он сбросил остальную одежду, обнажив ещё более подтянутую кожу, чётко очерченный V-образный торс и чёртовски впечатляющий член, она, возможно, слегка застонала от чистого удовольствия.
