Лена слышала песню и ее любила — как раз за слова. С уважением покосилась она на своего спутника: интересно было слушать его.
— А теперь? — спросила она: — Вы говорите, «великие старики».
— Теперь все в прошлом; кого здесь только нет, — безнадежно махнул рукой писатель. — Сначала сдали коттеджи — в одном из них практикует некий гомеопат. Правда, коттедж на отшибе, в глухой тени, у забора, иномарки, подкатывающие к нему, на территорию не въезжают, но я думаю это пока, на новенького. Другие коттеджи сняли какие-то фирмы. Стоят пустые до пятницы, приезжают на то, что называется у них «викенды». Приезжают и безобразничают: пьют, врезают на полную мощность магнитофоны, оставляют где ни попадя пивные бутылки, приходят в столовую, когда вздумывается, говорят официанткам «ты»… Эх, да что там! — Он прижал к себе локоть Лены. — «Вы только нас не бросайте, — просят наши симпатичные подавальщицы. — Мы к вам привыкли: вы такие культурные!» А нас все меньше и меньше.
— Почему?
Лена повернула голову, заглянула в посерьезневшие глаза.
— Дорого, — коротко сказал писатель. — Ну вот, я благополучно перевел вас через железную дорогу, разделившую мужчину и женщину, то есть нас. — Он слегка поклонился. — Мужчине пора возвращаться. На ужин мы никогда не опаздываем: наши милые официантки спешат домой. — Он задержал руку Лены в своей. — Когда я вас снова увижу?
Он так уверен, что они снова встретятся? — хотела возмутиться Лена, но не успела, потому что обрадовалась.
— В следующую субботу, — сказала она.
— Так нескоро… — разочарованно протянул писатель.
— По будням я в институте, — объяснила Лена, только сейчас отметив рассеянно, что спутник за всю их встречу ни о чем ее не спросил.
И опять — никакого заинтересованного внимания: что за вуз, на каком она курсе. Вместо этого — сразу в бой.
— Ну и что? — Михаил Сергеевич крепче сжал ее руку. Серые глаза смеялись. — Я, например, на лекции вообще не ходил: скукотища!
— Ничего подобного! — горячо возразила Лена. — У нас лекции интересные. А еще есть коллоквиумы, семинары…
— А в среду? — неожиданно спросил писатель.
— Что — в среду? — не поняла Лена.
— В среду что-нибудь такое есть — типа семинаров, коллоквиумов?
— Нет, — с ходу соврала Лена. — Никаких семинаров.
— А с лекций сам бог повелел сбегать, — по-мальчишески подмигнул ей Михаил Сергеевич, — даже с интересных. Оно того стоит: последние теплые деньки! Впереди зима, успеете насидеться в аудиториях. Идет? Часов в двенадцать, на мостике.
Он сжимал руки Лены, заглядывал ей в глаза. Лена молча кивнула: невозможно было сказать ему «нет».
Понедельник и вторник тянулись медленно и лениво, как волы в арбе. На занятиях Лена то и дело поглядывала в окно: светит ли еще ненадежное осеннее солнце? Дома с особым пристрастием прислушивалась к прогнозу погоды, хотя что могло измениться за три, к примеру, часа?
— Что с тобой? — толкнула ее локтем Катя на лекции по культуре античного Рима.
— Ничего, — шепотом ответила Лена.
— Да уж, — не поверила Катя. — Ни фига не записываешь, о чем-то все думаешь. Хотелось бы знать, о чем?
— О том, что вдруг завтра пойдет дождь.
Шепот Лены упал до чуть слышного.
— Ну и что? — удивилась Катя, и карие, с золотинкой, глаза воззрились на Лену. — На то и осень. Нормально!
— А кому неинтересно, — возвысил голос тучный, страдающий отдышкой профессор, — кто в отличие от меня, грешного, про античный Рим знает все досконально, тот может с чистым сердцем покинуть аудиторию.
За бликами его очков невозможно было определить, куда он смотрит, но передние ряды разом повернулись к Лене и Кате — должно быть, для себя незаметно они заговорили довольно громко, — и подружки испуганно пригнулись к столу и вжали головы в плечи. А когда профессор, выдержав не хуже мхатовской паузу, стал читать дальше, усердно застрочили в тетрадках, тщетно стараясь наверстать упущенное…
Дождь начался, по закону подлости, именно в среду, на рассвете. Сквозь зыбкий, тревожный сон Лена слышала, как стучат по жестяному желобу крупные капли; засыпая и просыпаясь, печально думала, что это, значит, судьба: не придется сегодня идти к деревянному мостику, потому что нечаянные знакомые разве встречаются под дождем?
Выходит, не случится то огромное в ее жизни, чего она страшилась и о чем мечтала, из-за чего потеряла Диму — что теперь его письма? — о чем они с Михаилом Сергеевичем молчаливо договорились там, у переезда, — если только все это ей не пригрезилось. «Я, что ли, влюбилась? — спросила себя Лена. — Не знаю… Но меня как-то странно тянет к нему…»
Лена закрыла глаза. Дождь равномерно, настойчиво шумел за окном. Как же ей отчаянно не везет! Что ж, не судьба… Но и в институт она не поедет, с непонятным ожесточением решила Лена. Так и будет лежать в постели до самого вечера. Лежать и страдать. Пусть другие сидят на лекциях!
Она слышала, как ходила туда-сюда мама, как щелкнул замок — мама ушла, — дождь превратился в мизерную водяную пыль; эта пыль все летела, летела, и не было ей конца. Вставать по-прежнему не хотелось — так бы вот и провалялась весь день, — но почему-то Лена все поглядывала на лежащие рядом часики и в одиннадцать вдруг вскочила и, не думая ни о чем, не колеблясь и ни в чем больше не сомневаясь, побежала в душ. Оттирала себя так рьяно, будто вылезла из забоя, вымыла новым шампунем волосы, хотя были они абсолютно чистыми, высушила их феном — завивать было уже совершенно некогда, — торопливо и, как потом поняла, слишком ярко «нарисовала лицо» — так называла макияж смешливая Катя — и заметалась по комнате, с треском распахивая шкафы и с грохотом выдвигая ящики.
Из одного вытащила кружевной, с белым атласом лифчик, купленный только вчера в дорогом бутике, тонкие колготки, короткую, соблазнительную маечку — из того же бутика, — из шкафа выволокла за рукав сиреневый свитер — тот самый, что ей так шел, — одним махом натянула его на себя, надела брюки, кроссовки, куртку, сдернула с вешалки зонт и бросилась вон, к переезду.
Она спешила — времени не оставалось совсем, — но идти приходилось медленно, выбирая места почище, особенно когда жилые кварталы кончились и Лена вышла на финишную прямую — к переезду. По унылой колонне машин, выстроившейся в неровный ряд, поняла, что горит красный свет: вот-вот к станции подойдет электричка. Можно, конечно, перебежать, взглянув направо-налево, но тетка с флажком однажды так наорала на Лену, что нарываться снова на этот безобразный ор не хотелось.
— Куда, шалава, несешься? — грозила она Лене флажком и даже ногой топнула от негодования. — Ростишь вас, ростишь… Успеешь еще на тот свет!
