и я едва сдержался, чтобы не ответить. – У меня всё схвачено. Лучше занимайтесь своими сказками. И следите, чтобы наша Клара не скучала. Только не разбейте ей сердце. Она девица неопытная.
В первое мгновение я задохнулся от возмущения. Как можно было так прямо, так грубо обсуждать чужие чувства, да ещё в присутствии самой девушки?
– Да что вы такое говорите, граф?! – Я поднялся с кресла и, честное слово, хотел уже вызвать его на дуэль, но тут Клара подскочила с места и выбежала из гостиной.
Настасья Васильевна тут же последовала за ней.
– Не стоит, – только и сказала она. Не уверен, к кому она обращалась: ко мне или к графу.
– Остыньте, студент, – поднял руку Ферзен. – Ничего ужасного не произошло.
– Вы задели чувства девушки…
– Кларе будет лучше избавиться от глупых иллюзий как можно скорее. Это вредно для здоровья. Она с первого вечера смотрит на вас замутнённым взглядом, а вы скоро уедете. А кому придётся приводить девицу в чувства? Правильно, её отцу. Нет уж, Кларе лучше обратить внимание на Стрельцова.
– Он ей неприятен.
– Глупости. Девушки сами не знают, что для них лучше. Для такой, как она, сын потомственного дворянина – подарок судьбы. Стрельцовы бедны, зато у них есть имя. Лучше партии Кларе не сыскать. Не заберёте же вы её с собой в Новый Белград?
Конечно же, я этого делать не собираюсь. У меня и в мыслях не было, что Клара… да нет, граф придумывает. Она просто очень милая и отзывчивая, к тому же мы так удачно совпали в интересах. Представляю, как образованной девушке вроде Клары скучно в Великолесье без балов и суаре. Хотя, учитывая её происхождение, всё это осталось бы для неё недоступным и в столице. Граф прав: Стрельцов и вправду отличный вариант для дочери доктора. И он так искренне влюблён в Клару. Впрочем, это не моё дело.
– Чувства, студент, вообще лишние. Они только мешают. Каюсь, и я был дурак. Влюблялся по молодости, причем в крайне неподходящих женщин. Когда вернулся с Пальмарской кампании, увлёкся безумно одной танцовщицей из императорского театра. Вы вряд ли сможете меня осудить. Эти танцовщицы в их беленьких пачках, с их локонами, пуантами, лентами… ох, она была прекрасна. А я – чисто дурак. Что вы так смотрите?
– Извините моё недоверие, граф, но не могу представить вас дураком.
– И влюблённым? – Он усмехнулся весьма зло.
– Это тоже.
Кажется, я ни разу не описывал графа, но всё в нём – от прямого носа и острого подбородка – как будто отражение его характера, манеры речи, поведения. Он резкий, широкоплечий, прямой, какой-то совершенно несгибаемый, и от одного его присутствия в комнате становится тесно, хотя Ферзен подтянут. Но… будто тень его заполняет собой всё пространство и пожирает свет. Может, дело в тяжёлом взгляде тёмных глаз и острых чертах лица, подчёркнутых такими же острыми, чёткими усами и бакенбардами.
– Не поверите, студент, но когда-то я был совсем как вы. – Граф откинулся на спинку кресла, сложил руки под подбородком и обернулся к камину. – Наивным, преисполненным добрых намерений, очень светлым, невинным даже. Не верите?
Я промолчал.
– Если не повторите моих ошибок и не свернёте на дурной путь, то станете целомудренным, почти безупречным. Таким мог бы стать и я. Но не буду завидовать чистоте вашей души, пусть, пожалуй, это и дарит вам покой. Я сделал свой выбор и не собираюсь о нём жалеть. Такой человек, как вы, студент, не создал бы Курганово. Вы будете писать свои книжечки и вдохновлять юных барышень. Но для борьбы с миром нужен иной характер. Такой же жёсткий, жестокий и непробиваемый.
Никогда ещё меня так изощрённо не называли дураком и слабаком. Отцу стоило бы поучиться.
– И первое, что стоит выжечь в сердце, – это чувства. Любовь – мерзкое и весьма въедливое чувство, которое делает слабым и мягким. Избавляйтесь от него, если хотите добиться величия.
Смотреть на графа с его прямым, точно выточенным в граните профилем было словно глядеть на дикого зверя, что проходит мимо, пока сидишь в засаде. Кажется, что власть в твоих руках, но одна ошибка – и конец.
В камине трещали дрова, и огонь отбрасывал тёплый свет на лицо Ферзена, но даже это не делало его черты мягче и приятнее. Всё в графе отвергало свет и тепло.
– И вы заставили себя… разлюбить ту танцовщицу?
– Она и сама приложила для этого немало усилий. Постаралась на славу. Должен сказать, в некотором смысле я даже ей благодарен. Преподала глупому юнцу урок, который он запомнил на всю жизнь. Это изменило меня, но в лучшую сторону. Практичную, будет вернее сказать. Я отбросил глупые напрасные мечты и стал тем, кем я стал. – Он развёл руками, как если бы мысленно пытался обхватить всё Курганово.
– А что…
Хотелось спросить, чего такого ценного в очередном поместье, каких по всей Ратиславии пруд пруди. Но это было бы грубо. Впрочем, граф и сам продолжил:
– Дело же не только в усадьбе, студент. Не в храмах, которые я построил в округе, не в налаженном хозяйстве, даже не в работе доктора Остермана, хотя, если исследование его увенчается успехом, мы изменим весь мир. Нет. Дело в Великом лесе. Разве вы не видели карты? Хотя бы раз вы отрывались от своих сказок, чтобы посмотреть на карту империи?
Объяснять графу, что я получил достойное короля, а может, и императора образование, пожалуй, бессмысленно. Ратиславцы настолько презирают нас, рдзенцев, что в упор не видят превосходства нашей культуры над их варварским образом жизни. Поэтому я кратко ответил, что знаком с картой империи.
– А видели ли вы, какую часть всех земель занимает Великий лес? Представляете, сколько это древесины, угля, торфа, золота, железа? Там горы, реки, бескрайние территории. И всё это недоступно человеку. Империя будет купаться в золоте, если мы наконец-то покорим Великий лес.
– И вы хотите…
– Император поручил мне освоить Великолесье. Ни у кого до меня это не получалось. Наводнения, пожары, несчастные случаи: экспедиции терпели неудачи одну за одной. Но я здесь уже второе десятилетие и версту за верстой покоряю лес, заставляю его отступить. Он сдаётся. И однажды он покорится мне целиком. Теперь я знаю, как найти на него управу…
– Эти… лесные ведьмы…
– Откуда вы о них знаете?! – воскликнул граф и едва ли не впервые показался мне не наигранно самонадеянным, а почти испуганным.
Не знаю, почему не решился рассказать о Стрельцовых. Но почти уверен, что граф не простил бы моим милым старушенькам их сплетни.
– Деревенские болтают… я же собирал сказки.
– И от кого вы услышали об этих ведьмах? – Ферзен сел в кресле прямо, вцепившись пальцами в подлокотник и не отрывая от меня пронзительного взгляда.
– Я… не помню…
– Клара же ходила с вами?
– Да.
– Отлично. Она должна помнить всех. Хотя бы дом укажет…
– Что вы с ними…
– Так вот, о любви. – Граф вдруг отвернулся снова к огню, откинулся в кресле и продолжил как ни в чём ни бывало: – Если не хотите оставаться слабым, вырезайте эту гадину из груди.
Растерянный, я не сразу смог прийти в себя и поддержать разговор. Сказал совершенную чепуху:
– И вы смогли отказаться от своей любви?
– Конечно.
– Чем пахли её волосы? – вдруг спросил я, невольно вспоминая запахи крапивы и осенней листвы.
Но граф… граф, как всегда, со свойственным ему скотским поведением ответил так грубо, что я даже здесь, на бумаге, отказываюсь это передавать. Но если перевести на язык приличных людей, то он сказал:
– Понятия не имею.
В таком случае, раз он даже не помнит аромат волос той танцовщицы, не думаю, что это была любовь. Не думаю, что граф вообще способен на такое чувство. До чего же омерзительный, грубый человек.
Мерзко и печально осознавать, что ему досталась такая жена, как Настасья Васильевна. Видит Создатель, она заслуживает куда лучшего мужа.
21 студня
Это уже… у меня нет слов. У меня не хватит слов, чтобы описать кошмар, что здесь происходит.
Нужно уезжать из Курганово. Дождусь денег от Лёшки, найму извозчика для Матрёны и уеду побыстрее домой.
Но не буду отступать от хронологии повествования. Итак, сегодня утром мы отправились на Русалий остров.
Наступила уже настоящая зима, и даже сугробы лежат, но река до сих пор не покрылась льдом, и иного выбора, кроме как найти лодку, у нас не оставалось. Маруся договорилась с кем-то из кметов, что работают в саду, чтобы
