и на небе начали появляться первые звезды, Саида стала напевать строки из стихотворения Миная, приветствующие восход солнца. Это вернуло ее к мыслям о беззаботном вечере в саду Прем-Ниваса и о последовавших за ним горестях и боли. В голосе ее звучали слезы, но глаза были сухими. К ней вошли Биббо и Тасним, чтобы послушать ее – такая возможность предоставлялась им теперь чрезвычайно редко. Тасним знала стихотворение наизусть, но не повторяла строки вслед за сестрой, зачарованная ее пением:
Собранье завершилось… Мотыльки,
прощайтесь с догоревшими свечами!
«Идти пора», – мигают светляки
последних звезд короткими ночами.
Они, мерцая из бездонной тьмы,
исчезнут, словно мысль о человеке.
Весь мир таков – один лишь миг, и мы
глубоким сном забудемся навеки.
18.33
Рашид шел вдоль парапета по стене Барсат-Махала. От голода и нервного истощения мысли его путались.
Темнота, река, холодная мраморная стена.
Где-то рядом ничего нет.
Ох, опять вокруг меня эти старцы из Сагала.
Ни отца, ни матери, ни жены, ни ребенка.
Как драгоценный камень над водой. Парапет и сад, а под ним течет река.
Ни Сатаны, ни Бога, ни Иблиса, ни Джибриля[255].
Бесконечные, бесконечные, бесконечные воды Ганги.
Звезды наверху, звезды внизу.
…некоторых из них поразил чудовищный вопль, некоторых из них по Нашему велению поглотила земля, а некоторых из них Мы потопили. Аллах не был несправедлив к ним – они сами поступали несправедливо по отношению к себе[256].
Покой. Без молитв. Молитв больше не будет.
Лучше спать, чем молиться.
Дорогой мой человек, ты слишком рано отказался от жизни. Я объявил твое пребывание в раю незаконным.
Весна в раю.
О Господи, Господи.
18.34
Ниже по течению реки в это время все внимание было сосредоточено на другом действе, производившемся с необыкновенной помпой.
Лингам Шивы был примерно такого размера, какой фигурировал в мантрах чандрачурского священнослужителя, и находился на дне Ганги примерно там, где указывали мантры, но был скрыт под слоями песка и ила. Потребовалось несколько дней, чтобы расчистить его в мутной воде, и еще несколько, чтобы вытянуть лебедками на нижний, достаточно широкий уступ кремационного гхата. Там он и лежал теперь над водами Ганги, в которых провел несколько столетий, – лежал, сперва облепленный глиной и песком, а затем, очищенный водой, молоком и гхи до зеркального блеска, засверкал на солнце всей своей черной гранитной громадой.
Люди приходили издалека, чтобы подивиться на это чудо, поразиться и восхититься, а также вознести ему молитву. Старые женщины совершали возле него обряд пуджи: пели, декламировали, украшали цветами объект поклонения и смазывали его сандаловым маслом. Лингам Шивы и река, вытекшая из волос Шивы, образовывали очень гармоничную пару.
Раджа Марха созвал историков и инженеров, астрологов и священников: следовало подготовиться к тому, чтобы поднять лингам по уступам кремационного гхата, провезти по кривым улочкам Старого Брахмпура на открытое пространство в Чоук и уже оттуда – в святилище восстановленного храма, где лингам, заново освященный, будет торжественно возвышаться во веки веков.
Историки собирали сведения о других аналогичных предприятиях – таких, как перевозка Фируз-шахом[257] колонны Ашоки из-под Амбалы в Дели, – но раджа с негодованием отверг идею подражать опыту мусульманского правителя при перемещении буддийской святыни. Инженеры подсчитали, что для поднятия по крутым ступеням гхата каменного цилиндра двадцати пяти футов длиной и двух футов диаметром, весом более шести тонн потребуется две сотни рабочих (использовать лебедки и блоки для этой уникальной торжественной церемонии раджа запретил). Астрологи определили благоприятное для перевозки время и сказали, что ее надо совершить в течение ближайшей недели или ждать подходящего момента еще четыре месяца. А священники, недавно назначенные в новый храм Чандрачур, готовились к отправлению соответствующих обрядов по всему пути лингама и к грандиозной церемонии водружения его в храме, совсем недалеко от того места, где он стоял во времена Аурангзеба.
Мусульмане пытались через комитет «Аламгири Масджид Хафазат» воспротивиться установке непристойного монумента у западной стены своей мечети, но без успеха. Правовой титул раджи на участок земли с храмом, переданный в доверительное пользование организации «Линга Ракшак Самити», руководство которой осуществлял раджа, был неоспорим.
Однако и среди индусов некоторые считали, что лингам следует оставить возле кремационного гхата, где уже десять поколений пуджари молились ему в скорби и отчаянии и где он должен был напоминать молящимся не только о творческой силе Шивы Махадевы[258], но и о его способности разрушать. Наследный пуджари, который, лишь завидев поднимаемый из реки лингам, принялся в экстазе молиться, теперь настаивал, что тот уже нашел свое место: лингам должен покоиться на уступе у самой воды, где будет всем виден, а при сезонном подъеме и опускании Ганги – то скрываться под водой, то опять представать людским взорам.
Но раджа Марха и «Линга Ракшак Самити» были не согласны. Пуджари выполнил свою функцию, он помог найти лингам и поднять его из реки. Теперь подъем лингама следует продолжить, и какой-то оборванный фанатик-пуджари не должен препятствовать осуществлению этого великого замысла.
На барже были доставлены обтесанные до ровных цилиндров бревна, которые уложили поверх уступов гхата четырьмя параллельными вертикальными рядами, образовавшими настил шириной десять футов. На высоте ста пятидесяти футов настил поворачивал вправо, в более узкий проход, и здесь бревна положили теснее, чтобы поворот был плавным. С этого места лингам собирались поднимать по диагонали, и для разворота нужно было придумать и отрепетировать сложную процедуру.
В назначенный день, задолго до того, как проснулись птицы, зазвучал торжественный, грустный и чарующий зов раковин. Лингам еще раз омыли и обернули сначала шелково-хлопчатобумажной тканью, а затем толстым слоем коричневой джутовой рогожи. Поверх нее лингам обвязали толстыми канатами, от которых расходились канаты и тросы потоньше. Десятки тысяч ноготков были воткнуты в рогожу или рассыпаны по ней вперемешку с лепестками роз. Маленький дамару[259] начал отбивать звонкий гипнотический ритм; священники завели непрерывную многочасовую песнь, накладывавшуюся через громкоговорители на волнообразный гул толпы, то звучавший приглушенно, то вспыхивавший с новой силой.
В полдень, в самое пекло, когда все стараются беречь силы, двести молодых людей, недавно посвященных в акхару Шивы, босые и обнаженные по пояс, встали по пять человек с каждой стороны настила на каждой из двадцати ступеней гхата и принялись тянуть лингам за веревки, перекинутые через плечи и врезавшиеся в кожу. Бревна затрещали, и лингам послушно пополз вверх. Поющая, приплясывающая, молящаяся и болтающая толпа разом издала трепетный вздох.
Рабочие кремационных
