— А поскольку полного понимания в таких вопросах быть не может, — закончила Лена, — вы намерены его убить. Или держать взаперти всю жизнь.
— А хоть бы и так? — Сикорский приподнял левую бровь. — Ваши переживания не стоят благополучия и спокойствия человечества. Можете сжимать свои маленькие кулачки и меня ненавидеть. Меня ведь так легко ненавидеть. Это моя работа. Мне можно прослыть дураком, злодеем, палачом и кровавой собакой. Мне одного не простят: если я недооценю опасность. И если в нашем доме вдруг завоняло серой, я просто не имею права пускаться в рассуждения о молекулярных флуктуациях. Я обязан предположить, что где-то рядом объявился чёрт с рогами. И принять соответствующие меры, вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах...
— Ваш стандартный монолог уже приелся, Рудольф, — Лена резко повысила голос. — Но я готова выслушивать его хоть каждый день, если Леонид Андреевич всё-таки проявит интерес к моим словам.
— Пока что я не услышал ничего интересного, — сказал Горбовский. — Или хотя бы важного. Например... Ещё никто не высказался, является ли обсуждаемая ситуация тайной личности.
— Да какая разница? — Лена нервно сглотнула, готовясь к нападению. — Человек лежит в клетке и вы потрошите ему мозги! Отпустите его! Верните к нормальной жизни! Сейчас же!
— Боюсь, это невозможно, — сказал Горбовский. — Сейчас Вандерхузе проходит реабилитационные процедуры. Когда он придёт в сознание, то отправится на Леониду. Недельки на две. Отдохнёт, наберётся сил. Заодно и войдёт в курс дела. Очередное заседание Комиссии по информатизации в следующем месяце. А Яков, уж простите за откровенность, в их тематике ни ухом, ни рылом... Ничего, разберётся. И вы, Лена, не обессудьте, но на Леониде я настаиваю. Иначе вы окружите его такой заботой, что он что-нибудь заподозрит, — старик тонко улыбнулся.
Завадская медленно, осторожно выдохнула. Потом быстро глотнула воздух ртом.
— Благодарю вас, Леонид Андреевич, — сказала она. Потом повернулась к молчащему Сикорски и добавила с ядом: — Извините, Рудольф.
— И вы меня извините, Руди, — вздохнул Горбовский. — Конечно, вы были правы.
— Я знаю, — сказал Сикорски. По его голосу невозможно было понять, что он чувствует.
— Но в данном случае правильное решение было бы ошибкой, — заключил Горбовский.
— Почему? — спросил Рудольф.
— Хотя бы потому, — Горбовский сделал значимую паузу, намекающую на сложность выбора из множества равно значимых аргументов, — что оно слишком очевидно. И если кто-то за всем этим стоит... — он прервался снова, с тем же значением.
— Вы все прекрасно знаете, кто за этим стоит, — грубо перебил Сикорски. — Вы просто не можете в это поверить.
— Поверить? С этим — не ко мне, Рудольф, — в тоне Горбовского отчётливо послышалось усталое снисхождение. — И хочу предупредить. Что ваша одержимость известной темой становится подозрительной.
— Что значит подозрительной? — уши Сикорски снова шевельнулись.
— Человек, видящий за всем одну причину, — наставительно сказал Горбовский, — может быть параноиком. Или фанатиком. А может быть, он не параноик и не фанатик. Возможно, он отвлекает своё и наше внимание от какой-то другой причины. Которую он почему-то хочет оставить в тени. Сознательно или бессознательно, как вы в таких случаях выражаетесь. Конечно, я так не думаю, — добавил он, отчётливо расставляя голосом вежливые кавычки.
— Если бы вы так думали, меня бы тут не было, — сказал Сикорски без уверенности.
— Ещё раз извиняюсь, коллеги, — перебила Лена. — У меня два вопроса к Леониду Андреевичу. Первый: я могу присутствовать при восстановительных процедурах? Второй: мне нужна путёвка на Леониду. Сейчас с этим, кажется, проблемы. Вы можете помочь?
— Да. Нет. — сказал Горбовский. — Я уже объяснил, почему. И вообще — пусть последний раз посмотрит на девушек. Вы же его на цепь посадите.
Завадская усмехнулась. Слабость прошла, она вновь чувствовала себя уверенно.
— Я не сомневаюсь, — сказала она, — что такого рода проблем у нас с Яшей не возникнет. Никогда. Так я могу присутствовать?
— Конечно, — улыбнулся Горбовский. — Я предупредил, вас пропустят. Вы знаете, где это.
Завадская встала.
— Тогда не буду тратить время. То, что мне сейчас нужно... — она не договорила, шагнув к двери.
— Лена, подождите. Я вас немного дезинформировал, — остановил её Леонид Андреевич.
— Процедуры ещё не начались, идёт предподготовка. Посидите пока с нами. Мы будем обсуждать вещи, которые вам следует знать. Как нас учит Валентин Петрович, перед принятием решения необходимо, чтобы все заинтересованные стороны получили всю значимую информацию по вопросу. Вы — заинтересованная сторона?
— Я прежде всего... — начала было Лена, потом осеклась. — Да. Я заинтересованная сторона.
— Хорошо. Так вот: мы очень тщательно проверили мозг Вандерхузе. Вплоть до прямой работы с нейронами. Запустили микрощупы в извилины. Процедура считается калечащей. Она используется только в самом крайнем случае. Но Сикорски настаивал, и я счёл его аргументы убедительными.
Лена почувствовала, как кровь отливает от лица. Она снова сделала вдох-выдох, собираясь с мыслями.
— Я опасаюсь, — сказала она, — что когда-нибудь наш Руди ошибётся. Люди всегда ошибаются, рано или поздно. И ему придётся подвергнуться аналогичной процедуре. Если это случится — пожалуйста, сообщите мне. А теперь я всё-таки пойду. Я хочу пообщаться с мужем и понять, что от него осталось.
— Ну зачем так пугать, Леонид Андреевич? — вступил Славин. — Калечащая процедура, крайний случай... Потеря интеллекта при такой операции — не более десяти процентов. Ну, двадцати. Но это максимум.
— Лена, — проникновенно сказал Григорянц, — какая теперь разница? Он же на складе работать не будет. Он в Комитете руководить будет. Тут не надо быстро думать. Тут надо иметь это, — он щёлкнул пальцами, — жизнь понимать. Это с возрастом приходит.
— С опытом, — поправил Славин.
— С опытом, да, — согласился Григорянц. — И Лену будет больше слушать, — добавил он задумчиво. — Всем хорошо.
— Плохо, — сказал Горбовский, укоризненно покачав головой. — Это очень, очень плохо — то, что вы говорите. Лена, не слушайте их. Теперь есть новые технологии ЦЭМ. Мы их использовали. Врачи говорят, что мозг Вандерхузе практически не повреждён. Не больше, чем после хорошей пьянки. Я им доверяю. А вы?
— Хотелось бы лично убедиться, — сказала Лена, не двигаясь с места.
— Ещё успеете. Или это я потерял ваше доверие? Лена, скажите, когда я вас обманывал? Хотя... — Горбовский потёр лоб, — ах да, точно. Вам было шесть лет. Я подарил на день рождения сборник задач по математике. Древний, бумажный. Две задачи были нерешаемыми. Вы очень расстроились.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
