«К сожалению, не записаны его изустные истории. Кто знал, что этого уже не успеть, что этот род его творчества так и останется единственно невосполнимым в воспроизведении… Да и как записывать на магнитофон, если эти истории рождались спонтанно, вдруг, только по ему ведомой логике… Иногда история повторялась „на бис“: „Володя, расскажи, ну расскажи про то… про это…“ Но и тут в голову не приходило включать аппарат…
Вот Брежнев с камарильей в баню собирается ехать, и полное ощущение, что идет настоящий «мужской» разговор про «какие будут девочки? да чтоб не такие, как в прошлый раз… да завезли ли „Пльзенского“? и чтоб венички, венички отмоченные… уж постарайтесь»…
Подбирал убийственно точные образы и словесные характеристики персонажей. Для этого надо было превосходно знать предмет пародии и еще вкладывать свое отношение к происходящему. Вы становились не только свидетелем происходящего, но и при каждой новой фразе могли безошибочно узнать реакцию самого рассказчика…
Сатира могла быть убийственной, показывая маразматиков Политбюро, разыгрывая очередной «победоносный» съезд; была смешной и по-своему доброй — театр, киношники; горемычно-жалкой — «как я попал к Хрущеву»; но никогда — просто позубоскалить, унизить…»
С последними словами можно было бы поспорить. В них явно угадывается попытка простить своему кумиру любое действие, даже то, которое подпадает под категорию сомнительного. Например, разыгрывать интермедии про маразматиков из Политбюро для любого мало-мальски профессионального артиста — дело, в общем-то, нехитрое (этим баловались тогда многие, вплоть до студентов творческих вузов). Но было ли такое право у Высоцкого? Ведь сам-то он тоже был не без греха. Разве он не посещал такие же «баньки», где пиво пльзенское лилось рекой и пьяные девочки висли на шеях? Разве не выступал с «квартирниками» перед власть имущими (перед той же дочерью «маразматика Брежнева» Галиной), чтобы поиметь после этого определенные блага для себя и своих друзей? Не заискивал перед министром культуры П. Демичевым, которого так зло высмеял в одной из своих «зарисовок»?
Однако подобные факты своей биографии Высоцкий в интермедиях собственного сочинения старался не упоминать, предпочитая выставлять в дураках противную сторону. Вот как М. Златковский описывает то, как Высоцкий разыгрывает сценку с участием П. Демичева. В ней министр культуры, встретившись на одном из приемов с Мариной Влади, пытается за ней «приударить».
«С трудом сдерживаемая скабрезно вожделенная улыбка, подход, реверанс, готов бы сцапать (баба!), да „энтот этикет тут развели“… „Этого, того“ — завязывается беседа, в конце которой даже, может быть, будет: „А не поехать ли нам вместе?..“ И… о ужас! Министр вдруг обнаруживает здесь же, рядом — этого наглеца Высоцкого… Оторопь на лице у министра: и „тет-а-тет“ сорвался с бабой, и за руку, таскающую икорку, не схватишь… „Ну, погоди до Москвы, стервь… бард проклятый!“
Не станем подвергать сомнению сам факт подобной встречи министра с певцом и его женой. Однако все остальные нюансы случившегося — явный плод фантазии Высоцкого. Причем фантазии злой, мстительной, в которой министр выставлен в весьма неприглядном виде — ограниченным и сексуально озабоченным мужиком, запавшим на чужую жену, что называется, «посреди шумного бала». Однако зададимся вопросом: а сам Высоцкий святой ли? Он никогда так же не «западал» на баб, не уводил чужих жен у мужей? К тому же Министерство культуры СССР, которое возглавлял П. Демичев, не только палки в колеса вставляло Высоцкому, но и много хорошего для него сделало: те же концерты по всей стране в огромных Дворцах спорта проходили под его «крышей». И съемки в фильмах, а также зарубежные поездки певца тоже осуществлялись не без ведома этого министерства и лично министра П. Демичева.
Отметим, что сам Высоцкий чужую критику на свои поступки воспринимал крайне болезненно. Например, впереди нас ждет рассказ о том, как он обиделся на пародию на себя, которую сочинил Аркадий Хайт, а озвучил Геннадий Хазанов в своем спектакле «Мелочи жизни». Выходит, про других можно, а про себя — ни-ни? Про «маразматиков из Политбюро» остри сколько хочешь, а про «злобствующую черепаху» нельзя? А почему нельзя, если кому-то из коллег (да и не только) вдруг показалось, что глаза Высоцкому буквально застит злоба на окружающую его действительность. Ведь написал же другой известный артист следующую эпиграмму на Высоцкого: «Ему велели слогом бойким повсюду сеять гниль и плесень и черпать из любой помойки сюжеты ядовитых песен».
В этой эпиграмме обратим внимание на слово «велели», поскольку именно такое впечатление порой складывалось у многих людей от деятельности Высоцкого: дескать, его широкая гастрольная деятельность явно поддерживается определенными силами во власти, заинтересованными в существовании такого певца-бунтаря. Это, во-первых, поднимает престиж СССР на Западе как демократического государства, во-вторых — способствует приближению долгожданных реформ.
Между тем эпиграмма говорила и о другом. О том, что у Высоцкого доминировал однобокий взгляд человека, который видел лишь одну сторону бытия, да и ту оценивал неверно, поскольку плохо разбирался и в политике, и в экономике (то, о чем говорил сам певец еще в 74-м). Например, его оценка страны как «дырявого кузова» — привычный либеральный штамп, который был характерен для представителей его класса. На самом деле страна, как уже отмечалось выше, даже несмотря на все издержки, была достаточно сильна, чтобы по-прежнему сохранять статус сверхдержавы. Другое дело, что внутри советской элиты под влиянием многих факторов (в том числе экономических) уже набирала силу определенная прослойка людей, которые видели в широкой капитализации советской системы единственно верный путь дальнейшего развития страны. В итоге именно эти люди вместо того, чтобы залатать дыры в кузове, примут решение вообще выбросить его на помойку. А все потому, что именно такой путь гарантировал им попадание из кастового сословия в класс собственников. Высоцкий, судя по всему, развала страны не хотел, однако по воле судьбы играл на стороне тех людей, которые этот развал всячески приближали. Видимо, потому, что его личное благополучие во многом зависело от процветания именно этого класса — людей, заточенных под западные стандарты бытия. Эти стандарты только внешне выглядели безупречно, но внутри были гнилыми.
Судя по всему, Высоцкий интуитивно это понимал, однако изменить ничего не мог, поскольку был фаталистом. Еще в 72-м году из-под его пера родилось стихотворение, где он с абсолютной точностью выразил этот свой фатальный взгляд на вещи:
