— Мамут, мне кажется, нам нечего сказать друг другу.
Лицо Джондалара сначала побледнело, а затем вспыхнуло, словно его ударили. Значит, она действительно избегает его! Она даже не захотела поговорить с ним.
— Ну что ж… ну… Я… Извините, что побеспокоил вас, — сказал он, отступив в сторону. Затем он развернулся и стремительно пошел прочь, желая провалиться сквозь землю.
Мамут, прищурившись, наблюдал за Эйлой. Она смотрела вслед Джондалару, и взгляд ее был полон не меньшего смятения, чем у него. Старик покачал головой, но не стал обсуждать ее поведение, и они молча направились к Рогожной стоянке.
Когда они ступили на свою территорию, Эйла заметила, что им навстречу идут Неззи и Тули. Неззи тяжело переживала смерть Ридага. Только вчера она принесла Эйле пакет с его целебными травами, и они вместе поплакали, вспоминая мальчика. Неззи не хотелось хранить этот пакет, вызывающий печальные воспоминания, но и выбросить его казалось неразумным. Это заставило Эйлу осознать, что теперь, когда Ридаг умер, ей уже не надо помогать Неззи ухаживать за ним.
— Мы ждали тебя, Эйла, — сказала Тули.
Она явно пребывала в приподнятом и даже восторженном состоянии — так обычно выглядит человек, задумавший потрясти чье-то воображение, — совсем необычном для этой властной и сдержанной женщины. Неззи помогла ей развернуть какую-то аккуратно сложенную вещь. Эйла изумленно распахнула глаза, а стоявшие перед ней женщины усмехнулись, обменявшись удовлетворенными взглядами.
— У каждой невесты должно быть свадебное платье. Обычно его шьет мать жениха, но мне захотелось помочь Неззи.
Это был великолепный наряд из золотисто-желтой кожи, затейливо и богато украшенный; плотные узоры вышивки местами практически скрывали исходный материал, и эта отделка была выполнена из мелких бусин, выточенных из бивня мамонта и отполированного янтаря.
— Какая красота! Чтобы сшить такой наряд, нужно затратить уйму времени. Над одной только вышивкой можно просидеть всю зиму. Как же вы успели справиться с такой работой? — спросила Эйла.
— Мы начали этот наряд сразу после того, как вы объявили о помолвке, а закончили уже здесь, пару дней назад, — сказала Неззи. — Пойдем в палатку, ты должна примерить его.
Эйла взглянула на Мамута. Он улыбнулся и кивнул. Его давно посвятили в этот план, и он даже помогал сохранить все в тайне. Три женщины вошли в палатку и направились в спальный отсек Тули. Эйла разделась, но стояла в нерешительности, не зная, как следует носить это платье. Женщины помогли ей одеться. Особенностью этого наряда было то, что он имел откидной лиф, прикрепленный к талии с помощью узкого кушака, сплетенного из рыжеватой мамонтовой шерсти.
— Пока ты можешь носить его так, как обычное платье, если захочешь показаться в нем на людях, — объяснила Неззи, — но во время церемонии тебе надо убрать эту деталь. — Развязав кушак, она откинула переднюю часть лифа. — Груди — это гордость женщины, и она должна показать их во время Брачного ритуала, принимая на себя обязанности хранительницы домашнего очага.
Обе женщины отступили назад, чтобы полюбоваться на будущую новобрачную. «Ей есть чем гордиться, — подумала Неззи, — настоящие материнские груди. Она сможет выкормить много детей. Как жаль, что ее родная мать не видит этого. Любая женщина могла бы гордиться такой дочерью».
— Ну что, теперь нам можно войти? — спросила Диги, заглядывая в палатку. Все женщины Львиной стоянки пришли полюбоваться на Эйлу в ее новом наряде. Похоже, они все были в курсе тайного плана Неззи и Тули.
— Теперь опустим верх, чтобы можно было выйти и показаться мужчинам, — сказала Неззи, опуская перед лифа и закрепляя его на талии. — Тебе не следует носить свадебный наряд открытым до свадебного ритуала.
Когда Эйла вышла из палатки, мужчины Львиной стоянки встретили ее одобрительными и восхищенными улыбками. Однако среди них были и сторонние наблюдатели. Винкавек знал о предстоящем вручении этого подарка и не преминул заглянуть к соседям по такому случаю. Увидев Эйлу, он решил, что не отказался бы от своего предложения, даже если бы она привела к их домашнему очагу еще десяток мужчин.
Среди наблюдателей был еще один посторонний мужчина, хотя большинство людей привыкли считать его членом Львиного стойбища. Быстро оправившись от смущения, он тоже направился к Рогожной стоянке, все еще надеясь вызвать Эйлу на разговор и не желая верить в категоричность ее отказа. Дануг сообщил ему о причине сбора, и он остался ждать вместе с другими. Когда Эйла появилась, то он какое-то время просто не мог оторвать от нее восхищенных глаз, но потом вдруг резко помрачнел и опустил голову. Ему стало понятно, что он окончательно потерял ее. Примерив свадебный наряд, она ясно показала, что готова соединиться с Ранеком. Джондалар глубоко вздохнул и сжал зубы. Представив себе на мгновение, как она проходит Брачный ритуал с темнокожим резчиком, он решил, что не сможет присутствовать на этом празднике. Настало время отправляться в путь.
После того как Эйла переоделась в свою повседневную одежду и ушла куда-то вместе с Мамутом, Джондалар поспешил в палатку. Он был рад, обнаружив, что там никого нет. Разбирая свои дорожные принадлежности, он еще раз мысленно поблагодарил Тули за подарки, затем собрал все вещи, которые хотел взять с собой, и накрыл их меховым покрывалом. Он решил, что завтра утром попрощается со всеми и уйдет сразу после завтрака. До тех пор он не собирался никого посвящать в свои планы.
Остаток дня Джондалар провел в общении с новыми друзьями и собратьями по ремеслу, с которыми познакомился на этом Летнем Сходе; он ни с кем не прощался, но намекал, что ему пора отправляться в дорогу. Вечером он побеседовал с каждым членом Львиного стойбища. Долгое время все они жили как одна семья. Ему трудно было думать о предстоящей разлуке, осознавая, что он больше никогда не увидит их. Но гораздо труднее оказалось найти в себе силы, чтобы сделать еще одну попытку поговорить с Эйлой. Он долго наблюдал за ней и, заметив, что она вместе с Лэти направилась к лошадиному навесу, быстро последовал за ними.
Разговор получился поверхностным и натянутым, Джондалар казался таким напряженным, что Эйла почувствовала смутную тревогу. Вскоре она вернулась к костру, а он задержался возле жеребца и расчесывал его, пока совсем не стемнело. Он вспомнил, что когда впервые увидел Эйлу, она помогала Уинни разрешиться от бремени. Разлука с Удальцом очень печалила его. Джондалар даже не представлял, что может так сильно привязаться к какому-то животному.
В конце концов он вернулся в палатку и тихо улегся на свою постель. Он закрыл глаза, но беспокойные мысли не давали ему уснуть. Он думал об Эйле и о себе, об их уединенной жизни в долине, о том, как медленно зарождалась их любовь. Хотя не так уж и медленно. Он полюбил ее с первого взгляда, просто медлил признаться себе в этом, он слишком поздно понял, как сильна его любовь, настолько поздно, что потерял ее. Он отказался от ее любви и будет расплачиваться за это всю оставшуюся жизнь. Как мог он быть настолько глупым? Ему никогда не удастся забыть Эйлу, пережить боль этой утраты. Он сознавал свою вину и понимал, что никогда не сможет простить себя.
