— Это дает основания предположить, — пробормотал про себя Киприан, — что Тейн должен был давно знать об аннексии, задолго до того, как был предпринят этот шаг, хотя притворялся, что удивлен не меньше, чем все мы. Фактически, это был первый этап их проклятой всеобщей Европейской войны, и он отправил меня в самое ее пекло, где я не мог шагу ступить по пути, который не вел бы меня к разрушению. Да, я должен немедленно убить этого чертова ублюдка, действительно, должен.
Пока интересы Англии и Австро-Венгрии требовали, чтобы Россия не приобрела слишком много власти на Балканах, Тейн, по-видимому, находил оправдание для любого объема сотрудничества с Баллхаузплац, ходатайствуя о Македонском вопросе и таким образом оставаясь свободным от каких-либо подозрений в государственной измене.
Кроме того, в 1906-07 гг неисчеслимое количество времени и денег, не говоря уже о причиненном дискомфорте, вплоть до незаметных смертей в безлюдных уголках Европейских городов, понадобилось для того, чтобы понять: Англия и Россия никогда не достигнут взаимопонимания. Германии необходимо, чтобы Англия и Россия всегда оставались врагами, наиболее активными агентами были немцы или их марионетки — австрийцы, в том числе, без сомнения, ручные преторианцы Тейна. Но Антанта была в силе, должно быть, Тейн со своим обычным даром терпения, свойственным хищникам, ждал нового назначения. Вероятно, действовать нужно было быстро.
Насколько Киприан отточил свои навыки слежки на оселке Европейского кризиса, настолько же Тейн их утратил в чрезмерной неге и роскоши, включая наслаждение Венской кухней. Киприан никогда не стал бы Венецианцем, но понял несколько вещей, в том числе: чего бы ни стоили слухи в других городах, здесь, в Венеции, им доверяли как научно доказанному факту. Он выходил на Кастелло, сидел в кафе и бакари, и ждал, вскоре появлялся Тейн в сопровождении парочки своих бандюганов. Киприан произносил соответствующую формулу и становился невидим. Он очень быстро, в этом затейливом, но несогласованном танце, начинавшемся вслед за тем, изучил каждую минуту расписания Тейна на день, ему удавалось парить незаметно на расстоянии плетения интриг, нанимая карманников, чтобы те умыкнули бумажник, договариваясь на рыбном рынке, чтобы на Тейна набросились с сомнительной треской, сам забирался на кровли Венеции, чтобы украдкой сбросить кусок черепицы на голову Тейна.
Однажды ночью ему удалось тайно проследовать за Тейном в палаццо в Сан-Марко неподалеку от Рио ди Сан-Джулиан. Это было консульство Австро-Венгрии, боже мой. Что может быть более вопиющим? Киприан решил материализоваться.
Он держал наготове свой пистолет Уэбли, ровно наполовину высунув его из тумана. Тейн, чувствуя себя в безопасности под каким-то покровом отстранения, кажется, не был удивлен:
— О, это Лейтвуд. А мы думали, ты мертв.
— А вот он я, Тейн, преследую тебя.
— Доклады в Бельведер о твоей миссии были просто блестящи, сам Крон-Принц...
— Избавь нас обоих от этих подробностей, Тейн, и приготовься.
Тейн наклонился, защищаясь, но Киприан исчез.
— Ну ты и шустрый, как для ленивого содомита! — крикнул Тейн в пустой двор. Тут Киприан мог испытать приступ сожалений от этого обращения к их прошлому.
По мере приближения кризиса он начал замечать, что ему всё сложнее выносить повседневность. Он не спал. Когда он пил, чтобы уснуть, просыпался снова спустя час судорожного сна, в котором Яшмин предавала его снова и снова в лапы некой государственной машины, в рамках сна известной как «Австрия». Но даже во сне он знал, что это не может быть правдой. Он просыпался, воображая, что истинное имя было раскрыто, но шок пробуждения стер его из памяти.
— Это произойдет сегодня, если всё будет хорошо, с— казал Князь с улыбкой, унылость которой была вызвана скорее беспокойством, чем раскаянием. Они с Киприаном договорились встретиться тайно поздно вечером в Джакомуцци.
— Вы имеете полное право присутствовать.
— Знаю. Но поскольку братья Оттициан в городе, сейчас лучше не стоять у них на пути и позволить осуществить возмездие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Князь посмотрел на него с сомнением:
— Может быть, вы хотели бы чего-то еще?
— Лишь поблагодарить Ваше Высочество за усилия в этом вопросе.
Принц владел присущим царственным особам даром понимания, когда и как нужно скрывать свое презрение. Необходимое в мире умение, не только потому, что по-настоящему кровожадные люди могут оказаться чувствительны к оскорблениям, но и, хотя сложно представить, он сам то и дело ошибался. Человек, не знающий, сколько просить, несомненно, заслуживает презрения, но иногда, хоть и нечасто, он может просто ничего не хотеть для себя, и это заслуживает уважения, хотя бы как редкий факт.
— Вы придете на следующей неделе на остров, на наш ежегодный бал?
— Мне нечего надеть.
Он улыбнулся, позволяя Киприану думать, что это ностальгия.
— Принчипесса подберет для вас что-нибудь.
— У нее утонченный вкус.
Князь щурился на солнце сквозь свой монокль из Монтепульчиано.
— В некоторых вопросах, вероятно.
В то самое мгновение, когда Тейн вышел с вокзала на Понте дельи Скальци, он понял, что должен остаться в Венеции. Под защитой, если не в безопасности. Сейчас его преторианцы разъехались с поручениями на разные границы его владений, но в случае необходимости сама Венеция обнимет и защитит его. Он попытался представить, что было бы, если бы он не приехал в Венецию, возможно, в последний раз, по какой-либо причине, связанной с Киприаном Лейтвудом. Это пламя, конечно же, объединяло их с давних пор. Но он не желал оставить последний ход за бледным маленьким содомитом. Лейтвуд был исключительно, непозволительно удачлив, но он был в игре не настолько давно, чтобы заслужить эту удачу.
Сначала отсутствие Винченцо и Паскуале Тейна скорее разозлило, чем обеспокоило. Они обычно встречали его на платформе, а в этот раз он предупредил их намного заранее. Когда он поднимался на мост, его озарил холодный свет подозрения: возможно, он отправлял им весточки слишком быстро, нежелательные силы могли их перехватывать и мобилизоваться.
— Синьор Тейн, думаю, вы кое что забыли на твердой земле.
— Незнакомцы стояли на вершине моста. Опускалась ночь. Он не мог толком рассмотреть ни одно из лиц.
Его привели на заброшенную фабрику на краю Местре. Союзники окружили помещение, держась в тени.
— Призраки, — сказал Вострослав. — Промышленные призраки. Ваш мир их отвергает, поэтому они преследуют его, бродят, поют, при необходимости будят от оцепенения.
— Ржавые блоки и карданные валы с протертыми кожаными ремнями, свисавшими с них, повсюду над головой. На полу черные пятна от бивачных костров временных гостей. На железной полке различные инструменты, включая бурав, пилу мясника и черногорский револьвер Гассера калибром 11 мм, который принес Златко на случай, если понадобится быстрый конец.
— Избавим всех нас от лишних неудобств, — сказал Вострослав, — ты ничего не можешь нам сказать. Ничего не можешь нам заплатить. Для тебя начинается долгая история крови и покаяния, и монета в этих платежах выбита не из металла, а из Времени.
— Давайте не тянуть резину? — сказал Тейн.
Они вырезали его правый глаз плотницким долотом. Показали глаз ему, прежде чем швырнуть крысам, поджидавшим в тени.
— Одного глаза не хватало в теле Владо, — сказал Златко. — Мы заберем оба твоих.
— Два ока за око, — безжалостно ухмыльнулся Златко, — это принцип «Ускока», мы ведь дикари, видишь ли, хотя минуту спустя, — приближаясь с долотом, — уже не увидишь.
— Когда вы, люди, пытаете, вы просто стараетесь искалечить, - сказал Вострослав. — Оставить какую-то отметину диспропорции. Мы предпочитаем симметрию ущерба — даруем благодать. Оставляем отметину на душе.
Вскоре боль превратила последние слова Тейна в артикулированный крик, словно он пребывал в каком-то экстазе. Златко стоял у полки с инструментами, его раздражал философский подход брата. Он сразу использовал бы пистолет и провел бы оставшуюся часть вечера в баре.
