я повез ее к раненной милиционерше. Лиля открыла мне сама. Я ввалился в прихожую, чувствуя себя Дедом Морозом с подарками. Красавина дома была не одна. Это мягко говоря. В трехкомнатной квартире оказалось полно народу. И все родственники. Честно говоря, я даже запутался, кто чей племянник, а кто кому тетка.
Само собой, на вечерок, с глазу на глаз, я не рассчитывал, но в такой ораве даже и поговорить толком было нельзя. Впрочем, люди оказались не вредные и не назойливые. А даже душевные.
Накрыли на стол и тут же вывалили на него все, купленные мною, деликатесы. Не стали ныкать по холодильникам да буфетам. А попив чайку, расточились, кто куда, оставив нас с Лилей наедине. Красавина подлила мне еще чая и положил на блюдце кусок торта. Ну вот теперь можно было поболтать по душам.
— Слушай! — спохватился я. — Ведь мне нужна твоя помощь!
Глава 5
— Если опять надо ехать брать кого-нибудь с поличным, то с меня сейчас мало толку, — улыбнулась Лиля.
— Нет, этого пока не требуется.
— Мне нравится слово «пока», — сказала она. — Ну, я тебя слушаю.
— Понимаешь, мать Сереги Зимина вроде за ум взялась… Да вот только ее не хотят на работу брать.
— Погоди, она же вроде больная!
— Больная, — кивнул я. — Есть такая болезнь — женский алкоголизм.
— Ну мне, конечно, известно, что Тамара Мироновна выпивала…
— К счастью, ты не видела, что там у них дома творилось. Пришлось разбираться. А вот их участковый, если и готов принять меры, то исключительно — к самой Зиминой. Надо как-то помочь ей с устройством на работу, иначе она опять сорвется. Я попробую разузнать в школе, а ты, если можешь, по своим каналам.
— Конечно, я постараюсь выяснить, хотя мои возможности не столь уж велики, — проговорила Красавина.
— Вот и отлично!
Мы помолчали некоторое время, затем Лиля вздохнула и произнесла:
— Честно говоря, за все время службы инспектором по делам несовершеннолетних никогда не встречала такого учителя, как ты.
— Какого такого?
— Заботливого.
— Да ладно…
— Не скромничай, — сказала она. — Чаще всего учителя прячутся за кого угодно — за родителей, за пионерскую и комсомольскую организации… Норовят прикрыться разными бумажками, лишь не нести ответственности за своих воспитанников.
— А что, так можно было? — усмехнулся я и добавил: — Это я от педагогической неопытности. Вот подрасту, тоже начну прикрываться…
— Очень не хочется, чтобы ты подрос, — почти нежно проговорила Лиля.
Мне, конечно, приятно было слышать это, но разговор стал сползать на тему, которой лучше избежать. Не люблю разговоров обо мне самом. Большинство людей живет, зная о себе все или почти — все, а я живу, почти ничего не зная о человеке, телом и некоторыми навыками коего я поневоле пользуюсь. А то, что я знаю о самом себе, в этой жизни почти непригодно. Поэтому любой разговор по душам, касающийся прошлого Санька Данилова, мне придется пресекать, не зависимо от того, как я отношусь к собеседнику.
Наверное, потому мне будет трудновато ужиться с женщиной, которая, в конце концов, станет моей женой. Ведь у женщин нюх на то, что мужчины пытаются скрыть от них. Начнутся подозрения, упреки, слезы, скандалы. А может вообще не жениться? У холостяка больше степеней свободы. Я и в прошлой жизни большую часть отведенного мне времени был в свободном поиске, так что какой никакой опыт у меня по этой части имеется. Впрочем, никогда не говори никогда. Жизнь может повернуться по-всякому.
— О чем ты задумался? — спросила моя собеседница.
— О — жизни.
— И к какому пришел выводу?
— К такому, что никогда не говори никогда.
— Мудрый вывод.
— Спасибо!
Разговор наш иссякал. Я вообще не люблю пустопорожней болтовни. Есть что обсудить — обсудим. Поспорить — поспорим. Поругаться — поругаемся. А так — чего зря языком трепать? И допив чай, принялся собираться. Лиля проводила меня к выходу, поблагодарила за гостинцы и обещала позвонить, если что-нибудь удастся придумать для матери Сереги. На чем мы и расстались. Я не спеша вышел из подъезда, шуганул пацанов, ошивающихся возле моей тачки.
Вообще надо быть осторожнее. Могут снять «дворники», зеркала боковые, колпаки и даже — колеса. Не ребятня, конечно, а какие-нибудь местные жулики. Запчасти в СССР в дефиците. А богатых народ не жалует. Даже если что-нибудь не скоммуниздят, то проколоть шины или нацарапать гвоздем слово из трех букв могут запросто. Так что береженого бог бережет. Не мешает противоугонку поставить. Интересно, есть они в СССР? Надо на этот счет с Митрофанычем перетереть. И прав Сидорыч, о гараже тоже следует подумать. Негоже такую ласточку все время под открытым небом держать.
С этими мыслями я и вернулся домой. Хорошо, что побывал в гостях. Можно было не возюкаться с ужином. Не мыть потом посуду и вообще. Лучше лишний раз перед сном книжку почитать.
Утром я пошел в школу пешком. Вернее — бегом, дабы совместить полезное с необходимым. Причем — намеренно удлинил путь. Выдвинулся заранее и потому успел принять душ, который был при школьных мастерских. Встретив Курбатова, я с ним поздоровкался и сказал, что ничего нового ему сообщить не могу. Илья Ильич больше пока на связь не выходил.
Занятия шли своим чередом. Постепенно я стал превращать уроки в тренировки для участников будущей спартакиады. Остальные ребята занимались по программе. Может это не слишком педагогично, но другой возможности подготовить нашу школьную сборную у меня не было. Думаю, остальные ученики не слишком-то обижались на меня за то, что я им меньше уделяю внимания. Особенно — те, кто привык выполнять обязательные упражнения с полноги. Сам я тоже воспользовался шансом поработать над мышцой.
Вечером у меня секция, а надо было еще достать обои, краску, олифу для Зиминых. Я же обещал. Хозяйственный магазин, где продавали некоторые стройматериалы находился в центре. Пришлось добежать до дому, взять машину и отправиться. К счастью, магазин еще не закрылся. Я решил купить все, что там было пригодного для ремонта. Уж лучше приобрести больше, чем потом окажется, что чего-то не хватает. У Сереги еще не кончились уроки, поэтому мне пришлось все закупленное перетаскивать самому.
Хозяйка квартиры уже даже не ахала, а только молча забирала у меня банки, рулоны обоев, кисти и прочее. Похоже, она считала
