Но утро всегда было серым, ветреным и безжизненным.
Постепенно планета приближалась к солнцу. Стало теплее. Солнечные лучи порой уже прорывались сквозь сизые тучи, и тогда на глазах оседали сугробы, стихала на минуту пурга. И тут же вновь с яростью бросалась на город, как только тучам удавалось упрятать солнце. Глеб Бауэр притащил откуда-то ветку с разбухшими почками и уверял меня, что она расцветет до нашего отъезда.
– Завтра-послезавтра, – сказал он, разлегшись на ковре, – Мозг одолеет их язык.
– Откуда знаешь?
– Он сам сказал.
– Послезавтра кончается наша вахта.
– Ничего, придут другие. А нам пора приниматься за дело. Мы не археологи, а моряки. И еще меня смущают Синие башни. Хотел бы я узнать, что в них спрятано. Это единственные строения на планете, которые нам так и не удалось открыть.
– Отвечу твоими же словами: придут другие. Ведь мы не археологи, а моряки. Кстати, а вдруг люди скрывались в них?
– Спрашиваешь, а сам знаешь, что чепуха.
– Ладно, это я так. Чай пить будешь?
– Сейчас поставлю.
Но он не успел этого сделать. Включился динамик, и капитан сказал:
– С экватора идет теплая волна. Часа через два у вас начнется черт знает что. Такой бури мы еще не видали. Катер надежно укрыт?
– Сейчас проверю, – сказал Глеб, нагибаясь за башмаками. – Наверно, мне лучше подняться к кораблю.
– А я останусь, – решил я. – В доме мне ничего не угрожает. Камера у меня с собой – сниму бурю.
– Отлично, – согласился капитан. – До связи.
– Вот и весна идет, – сказал Бауэр. – Куда же я шлем положил?
Буря поднялась через час. Бауэр еле успел вырваться с планеты. Буря не утихла и к утру. Скорость ветра достигала восьмидесяти метров. Температура поднималась на глазах, и по снегу неслись, вгрызаясь в него, бурные ручьи. Водяная пыль смешивалась со снежной пылью. Под вечер второго дня город затопило, вода поднялась вровень с окнами, и потоки рушились вниз, к озерам и морю.
В ту ночь я допоздна засиделся за сводками и списками. Спал я тяжело, просыпался. Ночью почему-то меня вызвал Бауэр – он восторженно кричал о том, что Мозг расшифровал наконец их язык, что он теперь все знает, что тайны никакой нет, но мне очень хотелось спать, и я сравнительно вежливо попросил его сообщить мне все завтра и не стал его слушать. Отключил рацию, нарушив тем самым важное правило поведения на неисследованных планетах. Но я очень хотел спать.
…Было утро. Я лежал, прислушиваясь, как всегда, к шорохам дома. У двери раздались голоса. Потом кто-то засмеялся. Смеялась Кристина. Я не открывал глаз, потому что не знал, сон это или Кристина в самом деле вернулась домой. Я ждал, когда в прихожей раздадутся легкие шаги.
Хлопнула дверь. Кристина замешкалась в коридоре. Конечно же, там висит мой скафандр. Я хотел сказать, чтобы Кристина не боялась, но вспомнил, что она не поймет. Так я и лежал, не открывая глаз.
Кристина вошла в комнату и остановилась у двери. Сейчас она увидит белого волчонка и свой портрет на столике. Кристина не двигалась. Комната наполнилась жужжанием – она включила шторы. Стало светлее. Даже сквозь сомкнутые веки солнце било в глаза. Тогда я понял, что это не сон.
Кристина стояла у двери. Я открыл глаза и постарался улыбнуться ей. Окна были открыты, и сквозь них виднелось синее небо. Ветка на столе распустилась, и цветы оказались такого же цвета, что и глаза у Кристины.
– Доброе утро, – сказал я. – Извините, что я напакостил в вашем доме.
– Доброе утро, – отозвалась Кристина. – Я не обижаюсь.
Только тут я заметил у нее на груди коробочку лингвиста.
Из-за ее спины неожиданно возник Глеб.
– Мы не спали всю ночь, – сказал он. – А ты отключил рацию, и за это тебе влетит от капитана по первое число.
– Пожалуйста, – сказал я, не отрывая взгляда от Кристины.
…В день отлета я спросил Кристину:
– Ты что сегодня делаешь?
– Работаю, – сказала Кристина. – Ты же знаешь. Первую неделю мы приводим город в порядок. Все работают.
Лингвист точно переводил смысл слов, но совершенно не умел передать интонации и оттенки эмоций.
– Если бы ты остался, – сказала Кристина, – я бы научилась говорить по-русски.
Лингвист опять перевел только формальную суть ее слов.
– Я не могу, – сказал я. – Но прилечу, как только станет возможно.
– Я не верю, – сказала Кристина.
– Можно, я возьму на память твой портрет и белого волчонка?
– Зачем?
– Я возьму.
– Как хочешь.
Мы стояли у летнего кафе. Несколько человек помогали машине натягивать над ним полосатый тент. Пахло свежей краской. Бауэр рискованно обогнал автобус и затормозил рядом с нами.
– Я знал, где тебя искать, – сказал он. – Доброе утро, Дели.
– Кристина, – поправила она.
– Мы едем в Синюю башню, – сказал Глеб. – Хочешь с нами?
– Зачем? – удивилась Кристина. – Я совсем недавно там была. Я не люблю их. Тошнит.
– Сегодня придут последние. Те, кто задержался осенью, консервируя энергостанцию.
– Ты рассказывал мне про «Марию Целесту», – сказала Кристина. – А может, там случилось то, что у нас?
– Вряд ли. Случайно такие вещи не случаются.
– У нас сначала тоже было случайно. Потом только появилась теория. И первые машины времени.
– Любое открытие вызывается необходимостью. На Земле это еще не необходимость.
– У нас необходимость.
– Еще бы, – сказал Бауэр. – Зима отнимала у вас половину жизни. На шесть месяцев планета вымирала. Можно терпеть мороз, можно изобрести валенки, но это лишь защита, а не нападение.
– Вот мы и напали на зиму, – сказала Кристина. – Простите, мне пора.
– Мы подвезем тебя, – сказал Бауэр.
– Мне близко, спасибо. Увидимся перед отлетом.
Кристина запахнула накидку и убежала.
Мы успели к Синей башне. Техник провел нас к временным камерам как раз тогда, когда из них выходили рабочие с энергостанции.
Было странно смотреть, как открываются двери в ничто, во время, в прошлую осень. И странно сознавать, что через эту башню за последние три дня прошло население всего города. Сейчас выйдут последние, и башня заснет до осени. Осенью, когда зарядят дожди, когда первый снег брызнет из сизых туч и ветры начнут срывать с деревьев бурые листья, вновь загорятся контрольные приборы, загудят генераторы, создавая временное поле. И, убрав за собой дома, заперев все двери, смазав станки, загнав в гаражи машины, выключив свет, захватив с собой домашних зверюшек, жители города соберутся у Синих башен, взглянут в последний раз на хмурое сизое небо и войдут во временные камеры. На мгновение замутится сознание, охватит дурнота, потом вновь вспыхнут лампы под потолком: можно выходить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
