На митинге в Ленинграде отец отвел душу, сказал о своих, теперь уже бывших оппонентах все, что думал.
Напомню, что все описанные выше баталии прошли мимо моего сознания. Когда я субботним вечером 22 июня приехал из Загорска на выходные, все уже встало на свои места. В воскресенье отец вел себя, как обычно: гулял, затем сел на весла и катался по Москве-реке, после обеда читал бумаги.
Моя практика окончилась 29 июня одновременно с завершением Пленума ЦК. Домой я вернулся, все еще пребывая в полном неведении. Никаких официальных сообщений о Пленуме пока не публиковалось. Отец мне тоже ничего не рассказал. О происшедшем узнал я только в среду, 3 июля, из газет. Почему-то мне запомнилось солнечное летнее утро. Только что на дачу привезли почту: разноцветные пакеты, скрепленные сургучными печатями, и газеты. Отец расписался на квитанциях фельдъегерской связи и, сложив бумаги стопками на круглом плетеном столике, сначала принялся за прессу. Я сел рядом и через плечо увидел на первой странице «Правды» официальное сообщение о состоявшемся Пленуме. В конце текста обычно сообщалось, кого избрали, кого убрали. На сей раз перечень фамилий занял целый абзац. Среди исключенных я увидел такие имена… Вожди! К тому же друзья… Не поверил своим глазам. Совсем недавно все сидели за одним столом на моей свадьбе, и вот тебе на! Когда отец работал, его не отрывали. Такой порядок завели давно, и он свято соблюдался. Сегодня я не мог терпеть, засыпал его вопросами. Он в подробности вдаваться не стал, сказал только, что бывшие соратники заняли неправильную позицию, вот Пленуму и пришлось их поправить.
— Они осознали свою неправоту и сами проголосовали за свое осуждение, — в голосе отца проскользнула презрительная нотка. — Один Молотов воздержался.
Единственное, что я узнал от него в то утро: против отца выступили не только четверо упомянутых в газете членов «антипартийной группы»: Маленков, Молотов, Каганович и примкнувший к ним Шепилов, но еще некоторые другие члены Президиума ЦК, в том числе Булганин и Ворошилов.
— Мы решили не называть их фамилий. На Пленуме они покаялись. Происшедшее послужит им хорошим уроком. Да и для внешнего мира так лучше, — закончил отец и погрузился в свои бумаги.
Постепенно противники отца, не названные в официальном сообщении, один за другим покидали Президиум. Одни, как Сабуров и Первухин, раньше, другие задержались чуть подольше.
Июньский Пленум расширил состав Президиума ЦК. Членов стало пятнадцать, а кандидатов — девять. Список формировал отец, естественно, из своих сторонников. Игнатов тоже вошел в состав Президиума.
Участники «антипартийной группы» обреченно и смиренно ждали решения своей судьбы. Не выдержал лишь Каганович, он позвонил отцу.
Об этом телефонном звонке отец вспомнил через несколько лет, на XXII съезде партии. Приведу их диалог по стенограмме, хотя, судя по рассказам отца, разговаривали они проще, без пафоса и напыщенности.
— Товарищ Хрущев! Я тебя знаю много лет. Прошу не допустить, чтобы со мной поступили так, как расправлялись с людьми при Сталине… — взывал к отцу Каганович.
— Товарищ Каганович! Твои слова еще раз подтверждают, какими методами вы собирались действовать для достижения своих гнусных целей. Вы хотели вернуть страну к порядкам, которые существовали при культе личности, вы хотели учинить расправу над людьми. Вы и других меряете на свою мерку. Но вы ошибаетесь. Мы твердо придерживаемся и будем придерживаться ленинских принципов. Вы получите работу, сможете спокойно жить и работать, если будете честно трудиться, как трудятся все советские люди, — парировал отец.
Оставлять своих противников в Москве отец не хотел. У них тут связи, отыщутся если не сторонники, то сочувствующие. Всегда существует опасность, что они начнут плести новую паутину. Правила политической борьбы неумолимы: проигравшего следует изолировать тем или иным образом.
Когда я поинтересовался судьбой членов «антипартийной группы», отец ответил, что им подыскивают работу, но подальше от столицы.
Нужно сказать, что решение отца рассматривалось в те годы всеми как весьма прогрессивное и гуманное. Никого не расстреляли, никого не посадили. Более того, каждого определили с учетом склонностей и, если позволительно сказать, специальности.
Каганович слыл энергичным руководителем широкого профиля, никакой конкретной профессией, кроме сапожной, он не владел. Его отправили на Урал директором Соликамского калийного комбината. Должность немалая.
Маленкова, как бывшего министра энергетики, назначили директором крупной Усть-Каменогорской ГЭС на Иртыше.
Примкнувшего к ним Шепилова определили директором Института экономики Академии наук Киргизии.
Наибольшие трудности возникли с Молотовым. Его решили назначить послом.
Почему-то до сих пор столь важная для укрепления взаимопонимания должность используется если не как ссылка, то как способ без помех избавиться от неугодного высокопоставленного чиновника. Выбрали подходящее государство не из первого десятка, такое, с которым особых дел у нас не предвиделось. Запросили согласие на аккредитацию и получили отказ. Пришлось искать новое место. Опять ничего не получилось: не просто не дали согласия, а попеняли за неуважение — как можно назначить послом человека, которому его собственное правительство не доверяет?
Министр иностранных дел Громыко пришел к отцу за инструкциями. Отец вначале даже рассмеялся: «Так-таки и отказывают?» Сложившаяся ситуация, казалось, его забавляла. Но он тут же посерьезнел.
— Они правильно рассуждают, — выговорил он то ли себе, то ли Громыко, — следовало предвидеть реакцию. На самом деле обидно получить послом человека, о котором заранее известно, что он не только не пользуется в своей стране уважением, но и вообще вряд ли сможет связаться с руководством.
Отец сказал, что подумает. Конечно, не о том, чтобы оставить Молотова в Москве. Он решил попытаться уговорить принять послом Молотова кого-нибудь из руководителей социалистических стран.
Первым делом отец позвонил Новотному в Прагу, ему казалось, что тот согласится. Недавнее сооружение на холме над Влтавой огромного монумента Сталину свидетельствовало об определенных симпатиях в чехословацком руководстве. Однако Новотный категорически отказал. Пришлось стучать в иные двери. И все без результата. В конце концов с трудом удалось уговорить Юмжагийна Цэдэнбала, и только в виде личного одолжения. Вскоре пришел агреман на аккредитацию нового советского посла, и Молотов отправился в Улан-Батор.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
