– Если в тридцать третьем году, то есть за восемь лет до войны, то скажет: «Да пошел ты на х… товарищ комиссар, с неведомым Кузнецкстроем и Магниткой вместе. А все разговоры про войну через восемь лет и про «газовые камеры» и «рабство в Германии» – про то тильки бис знае та ваша советска пропаханда…»
– Вот именно! А вот когда настал сорок первый год, когда к этому крестьянину во двор пришли немцы и стали требовать не только пшеницу, но и «млеко и яйки», стали кохать Оксан та Галь, стали гнать эшелонами в рабство Степанов та Опанасов да стрелять из пулемета Богданов та Мыкол, вот тогда хитрый украинский крестьянин вспомнил, что говорил ему комиссар в 1933 году, вспомнил и устыдился того, как он колол быков да не сеял хлеб, «только чтоб советам меньше досталось», вспомнил, как прятал пару мешков пшеницы, думая, что разговоры про немецкий плен и про голодающих рабочих Магнитки – это сказки и пропаганда… И тогда вставали украинцы и шли бить немецкую нечисть, чтобы собственной кровью искупить тот позор, который они совершили, когда прятали пшеничку от советской власти, и поэтому каждое воспоминание о пресловутом «голодоморе» вызывало в украинцах только более сильное желание покаяния за свое «несознательное», как тогда говорили, поведение. А когда в сорок четвертом на Украину пришли советские танки и гнали фрицев со всей дури, то чувствовал украинский крестьянин, что в броне этих танков есть и капля его пота и его труда, и капля крови умерших от голода родичей ПО ЕГО вине в 1933 году. И все это ЗНАЛО поколение, жившее тогда, и в войну, и после войны. И только когда умерло поколение, знавшее правду, стало возможным сочинять для нового поколения да и для западенцев-бандеровцев новую историю.
– Вот почему и Геббельс не хотел украинцам напоминать про «голодомор»…
– Вот именно поэтому. Прежнее поколение украинцев хотело забыть «голодомор» как свой позор, как свое несознательное поведение. Ведь сами же сократили посевы, чтобы меньше досталось большевикам.
– А насколько сократили эти посевы? И сколько все-таки погибло от голода?
– Я политтехнолог, а не экономист. Но одного специалиста порекомендовать могу, вот его координаты, скажите, что от меня.
Глава одиннадцатая
Июль 2004 г.
Будь-якi гiрськi велосипеди вiд iталiйських i корейських виробникiв.[32]
– ЦИК Украины зарегистрировал Ю. Ищенко кандидатом в президенты.
После смерти жены Евгений Васильевич решил завести в их осиротевшей и уменьшившейся семье такое правило: они с Васей будут делиться всеми печалями и радостями. Не будут иметь тайн друг от друга, что касается как личной жизни, так и бизнеса. Дружинин тогда, когда хоронили Катю, был настолько убит горем, что найти утешение он мыслил единственно только в тесном сближении с сыном. Дружинин потому потом, после смерти жены Кати, и в своей личной жизни объявил мораторий на встречу с иными женщинами, чтобы Вася не обижался и не ревновал мать. И именно тогда Евгений Васильевич установил в их с сыном отношениях такое правило, чтобы он – папа – рассказывал бы сыну обо всех своих делах, как муж, приходя домой, рассказывает жене о своей работе и своих друзьях. И делясь с Васей всем-всем-всем, Дружинин стремился не только открыться сыну, но таким образом вызвать Васю на взаимную открытость, что до конца сблизило бы их.
Вот и теперь…
После поездки в Ялту Евгений Васильевич все-все в подробностях Васе рассказал. И про то, как помощники Янушевича измывались и смеялись над ним, и про то, как Козак подал надежду, что не все еще потеряно. В общем, про все в деталях сыну рассказал.
Рассказал и встретил совершенно неожиданную реакцию.
– Папа, извини, но ты просто мазохист и идиот, если через этого Козака снова поползешь унижаться перед этими гадами, донецкими бандитами, – зло выговорил отцу Василий, – это двойное унижение, снова идти туда, где тебя умыли.
– Не смей мне так говорить, Василий! – не скрывая своей досады, ответил Дружинин. – В политике нет унижения, в политике есть только цели и выгода.
– С каких это пор, папа, ты превратился в политика? – вскинулся Василий. – А если ты говоришь про выгоду, то я тебе говорил: вложи свои средства в маму Анжелки, и деньги через год отобьются в моем бизнесе, да и в твоем – точно – верняк! Не будь лохом, пап.
– Я лох? – задохнулся Дружинин. – Что ты сказал?
– То, что слышал, – огрызнулся Василий, – я к тебе как к человеку тогда приехал, дай, папа, денег, мне на раскрутку Брумгильды надо, клипы, студию, промоушен оплатить, а ты мне про какие-то сраные проблемы с татарами басни принялся рассказывать, да еще и при Анжелке меня полным кретином выставил. Пойми, мама Анжелина могла бы сама в президенты пойти, но из-за того, что ты денег не дал и еще такие же, как ты, не дали, она вынуждена поддерживать этого размазню Ищенко. А ведь она сама могла бы победить! И тогда бы всех нас обогатила. Да и мы с Анжелкой счастливы были бы!
– Вася, ты потом пожалеешь… – горестно качая головой, сказал Дружинин.
– Я уже пожалел, что у меня папаша такой урод! – крикнул Вася, хватая со стола свою спортивную сумку и исчезая в проеме дверей.
* * *
Коли iншi батарейки видихаються, батарейки «Энерджай» продлжают працювати й працювати.[33]
– В Крыму распространено «Открытое письмо Ю. Ищенко к татарскому народу». В штабе кандидата назвали это письмо провокацией, – сообщает агентство «Крымская линия».
Павло Ксендзюка Евгений встречал в аэропорту «Борисполь», а оттуда повез его к себе в офис.
– Слушай, у меня есть тема интересная, ты умрешь, – интригующе подмигивая, Ксендзюк уже прямо в машине бросился компостировать Дружинину мозги, – я, кроме нашего консервированного сала, еще пару тем придумал.
– Ну, – Евгений Васильевич чисто из вежливости выразил готовность выслушать друга.
– Че ну! Тема классная на миллион быстрой прибыли, я тут все уже продумал.
И Ксендзюк принялся втолковывать ночь не спавшему Дружинину, как они могли бы очень быстро приподняться, если наладили бы розлив святой воды из Киево-Печерской лавры.
– Я тебе гарантирую, наши в Канаде эту воду за милую душу с руками отрывать будут, ты только им ее привези! – возбужденно сверкая глазами, тараторил Павло. – Я, между прочим, для наших эмигрантов уже сделал пробный привоз «тридцать третьего» портвейна и «трех семерок», знаешь, безо всякой рекламы у меня десять тысяч бутылок за две недели разошлись! Они же там все тупые, браток! Они же все идиоты там, мы им втюхаем липовый фуфел, а сами приподнимемся, как тебе? А?
От трескучей болтовни Ксендзюка у Дружинина разболелась голова.
В офисе на Дегтяревской их уже ждала верная Галочка.
– С вас премия за работу в выходной, Евгений Васильевич, – с показно-игривой обидой за то, что вместо пляжа на берегу Днепра она в воскресенье должна встречать шефа в офисе, надула губки Галочка, – и еще от Сипитого факс пришел, вот, почитайте!
– Володька Сипитый! – услыхав знакомую фамилию, воскликнул Ксендзюк. – Я его с Душанбе, как нас из-под Кандагара вывезли, не видел, как он тут у тебя?
– Да работает у меня, старшим прорабом в Бахчисарае, – вздохнув, ответил Дружинин, – сейчас вот с татарскими боевиками там воюет.
Евгений Васильевич пробежался взглядом по пришедшим по факсу бумагам и, снова вздохнув, обращаясь к Галочке, сказал:
– Слушай, придется тебе в Крым в командировку съездить, вот заодно там у Сипитого в Бахчисарае отдохнешь денек за счет фирмы, в компенсацию, так сказать, за работу в сегодняшний выходной.
– Скажете тоже! – ответила Галочка. – Дорога туда да обратно – больше умаешься.
– Галя, надо пакет Сипитому отвезти, очень важный, – сказал Дружинин, открывая ключом сейф.
– А что? Почтой нельзя? – поинтересовалась Галя.
– Если бы было можно, я бы тебя не посылал, – уже строго ответил Дружинин.
– Ну, если надо, то я уже звоню, заказываю билеты на завтра, – покорно согласилась Галочка.
Она вообще покладистой девушкой была, за то ее Дружинин у себя и держал.
– Слушай, а ты с ней спишь? – хмыкнув, спросил Павло, когда, подав шефу и его гостю кофе, цокая по паркету каблучками, Галочка удалилась из кабинета.
– Ты что? Ошалел, что ли?! – возмутился Дружинин. – Совсем ты там в Канаде сексуальным маньяком стал.
– А что такого? – пожал плечами Ксендзюк. – Все начальники со своими секретаршами спят. Во всем мире.
– Может, во всем мире оно и так, – сердито пробурчал Дружинин, – но я на работе шашни ни с кем не завожу.
– Ну, дело хозяйское, – развел руками Павло. – Ладно, братка, скажи лучше, как наши дела с тушенкой, замутил? И вообще, как обстановка политическая? Чем дышите?
– Да вот летал я тут в Ялту на встречу с Янушевичем, – начал Дружинин.
– Это который у Кушмы премьер-министр, что ли? – перебил Ксендзюк.
– Ну, это теперь уже один из главных кандидатов на президентский пост, – сделав значительное лицо, сказал Дружинин. – Я на него огромные надежды возлагаю.
