И наконец, огромную роль в перевороте и в судьбе династии Романовых сыграл образ дочери Петра Елизаветы, не столько она сама, сколько ее образ. Она была на редкость красивой женщиной, это признают все современники, элегантной, необычайно сызмальства чувственной, легкомысленной, ленивой и малообразованной. После смерти своей матери, Екатерины I, она жила при сменяющих один другого дворах — Петра II, Анны Иоанновны, Ивана Антоновича, занимаясь балами, любовными увлечениями, стараясь держаться в тени и не принимая участия в интригах, даже демонстративно от них отстраняясь — за ней, особенно при Анне, постоянно следили. В глазах же гвардейской среды, особенно простонародной ее части, она постепенно становилась идеалом, полной противоположностью развращенному, коррумпированному, находящемуся под засилием иноземцев двору. К тому времени в памяти народной ужасы петровской эпохи отошли на задний план, и Елизавета, с ее (отцовской) простотой обращения, красотою, приветливостью, веселостью, крестная мать десятков гвардейских чад, а следовательно, кума многих гвардейцев, была в их глазах живой связью с прошлым величием и надеждой на будущее. Именно поэтому переворот удался так легко. Он отвечал пусть еще не вполне сформировавшимся и осознанным настроениям российского общества и был встречен с большим энтузиазмом.
Энтузиазм, однако, как это обычно бывает, оказался преждевременным. Царствование Елизаветы трудно отнести к благополучной поре российской истории — достаточно вспомнить пугачевщину. Но правление Елизаветы — не наша тема. Нас интересует Иоанн Антонович, его судьба.
28 ноября вышел манифест, в котором, вопреки фактам, пространно и мудрено обосновывалась законность прав на престол Елизаветы Петровны. В том же манифесте Елизавета объявила, что «хотя принцесса Анна, и сын ее, принц Иоанн, и дочь принцесса Екатерина, ни малейшей претензии и прав к наследию всероссийского престола ни по чему не имеют, но, однако, в рассуждении их, принцессы и его, принца Ульриха Брауншвейгского, к императору Петру II по матерям свойств и из особливой нашей природной к ним императорской милости, не хотя никаких идо причинить огорчений, с надлежащей им честью и с достойным удовольствием, предав все их вышеописанные к нам разные предосудительные поступки крайнему забытию, всех их в их отечество всемилостивейше отправить повелели»[10].
Так обещала новая императрица, но обещания своего не выполнила.
АКТ IVВремя: 26 ноября 1756 года.
Место: Холмогоры Архангельской губернии.
Главное действующее лицо: Иван Васильевич Зубарев, он же Иван Васильев, тобольский посадский человек и конокрад.
Летом 1755 года на русско-польской границе была задержана шайка конокрадов. В одном из них, именовавшем себя Иваном Васильевым, свидетель опознал посадского человека из Тобола Ивана Васильевича Зубарева, разыскиваемого властями за мошенничество. На следствии Зубарев рассказал историю, даже по тем авантюрным временам фантастическую.
Бежав из-под стражи в 1754 году, мошенник (он пытался под предлогом, находки золотых и серебряных руд получить деревню с крестьянами якобы для устройства горноплавильного завода) добрался до Ветки под Гомелем (тогда это была Польша), где находились поселения и скиты раскольников, выходцев из России. Оттуда он поехал в Кенигсберг, где на улице его остановил прусский офицер, зазвал в трактир и стал вербовать на военную службу. Когда Зубарев отказался, его арестовали и доставили к фельдмаршалу Левальду (Зубарев назвал его Ливонтом), а потом познакомили с… К. Манштейном, тем самым Манштейном, который, будучи адъютантом Миниха, когда-то арестовал Бирона.
Манштейн повез Зубарева в Потсдам, а по дороге познакомил с неким принцем, оказавшимся родным дядей бывшего императора Иоанна, Фердинандом Брауншвейгским. Манштейн уговорил Зубарева, выдававшего себя за бывшего гвардейца, поднять раскольников на бунт, чтобы вернуть престол Иоанну Антоновичу, он познакомил его с офицером, который весной будущего, 1756 года должен был прибыть с купеческими кораблями в Архангельск. В задачу Зубарева входило пробраться в Холмогоры, где находилось брауншвейгское семейство, подкупить стражу (или напоить ее) и доставить Ивана вместе с отцом на прусский корабль.
В Потсдаме с Зубаревым разговаривал сам Фридрих II, он пожаловал ему чин «регимент-полковник», дал тысячу червонцев на дорогу и две золотые медали с портретом Фердинанда, которые проходимец должен был показать Антону Ульриху. Однако в Польше его ограбили, а медали он продал.
Иван Зубарев исчезает со страниц этой истории, как и полагается по сценарию, написанному судьбой Иоанна Антоновича. Был он, вероятно, сродни Пугачеву, по крайней мере, по живости ума и способности верить в собственные вымыслы. Конечно, он врал в Тайной канцелярии, но кое-где в его рассказе мелькают и реальные обстоятельства. Безусловно, он встречался с Манштейном, который покинул Россию и стал в окружении прусского короля специалистом по русским делам. Интересно, что Зубарев (как позже Пугачев) был связан с раскольниками — врагами режима царя-антихриста (Петр I) и его дочери, а среди раскольников существовал миф о заточенном в Холмогорах истинном царе, пострадавшем за веру. Вероятнее всего, Зубарев на свой страх и риск или по сговору с веткинскими раскольниками вошел в какие-то контакты с приближенными прусского короля, а быть может, даже встречался с Фридрихом II.
Для Пруссии надвигалась война с Россией, и вполне возможно, что, не придавая персоне Зубарева серьезного значения, но будучи свидетелем неожиданных (и удачных) переворотов в России, Манштейн мог убедить короля пожертвовать тысячей червонцев — на всякий случай.
А вот для Елизаветы Петровны дело Зубарева было тревожным сигналом, и она немедленно приняла меры. Сгоряча пообещав выпустить младенца-императора и его семью из России, Елизавета изменила решение. 29 ноября генерал-поручик В. Ф. Салтыков повез все семейство в Митаву, столицу Курляндского герцогства, но очень скоро получил новую инструкцию: не торопиться, задержаться в Нарве, а затем — в Риге.
Взойдя на престол, Елизавета спешно старалась подвести основание под свое шаткое право престолонаследия. Из Голштейна был вызван племянник Карл Петер Ульрих, которого обратили в православие и нарекли наследником. Состоялся скорый и неправедный суд над недругами Елизаветы — Минихом, Остерманом и их «сообщниками». Бывшие соратники низверженных идолов, а ныне судьи — Черкасский, Трубецкой, Ушаков — соревновались в ужесточении казни и наконец приговорили Миниха к четвертованию, а Остермана — к колесованию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
