Ко мне, молодому лейтенанту, на каникулы жена приехала, студентка пятого курса. Хотя лейтенант я был тогда уже не молодой, год прослужил, аж погоны помялись, но с парохода выходил редко и чаще всего только на ночь, а утром, опережая собственный визг, и не к подъему флага, а к зарядке, да-да, рысью, галопом, скачками.
Спасибо заму соседей – он в отпуск уехал и нам квартиру оставил, только рыбок, говорит, кормите. Ну, кормим, конечно, только жене все равно скучно дома одной. Служили мы в Балтийске, а кругом лето, солнышко, если облепиху пальмами заменить – курорт просто. И решила как-то моя благоверная сходить на городской пляж. Ну правильно, чего дома-то париться? А пляжи на Балтике (для тех, кто не был) – это полоса песка шириной метров восемьдесят, с одной стороны море, с другой дюны, и так до горизонта.
Ну, вышла моя девушка на пляж, смотрит – загорают человек десять, и все (Балтийск тогда закрытым городом был). Думает, чего я буду в такой толпе валяться, отойду я чуть в сторонку и, о чем-то девичьем задумавшись, вроде бы недалеко и отошла. Прилегла на песок, море, солнышко, народу никого, красота да и только. Лежит и изредка горизонтом любуется.
Через некоторое время появились на горизонте две маленькие точки. Еще через некоторое время точки стали больше. Потом послышался нарастающий рев, свист и грохот, и точки превратились в два больших десантных корабля типа «Зубр» на двух воздушных подушках соответственно. Кто близко видел, а главное слышал, что это такое, меня поймет. Тот, кто не видел и не слышал, пусть представит себя висящим под вагоном несущейся электрички. Представил? Так вот, «Зубры» еще хуже.
И тут два этих крокодила выходят на траверз моей тихо залегшей жены и, обойдя ее с флангов, лихо выскакивают на берег (они и это могут), опускаются аппарели, и сначала выходит техника, а потом, как рассказывала изумленная жена, из них высыпаются черные человечки и, что-то закричав, убегают в дюны. Крокодилы, обменявшись победным рыком, разворачиваются и исчезают в море, а пляжа на месте их стоянки не остается, сдувает его на фиг. И все это происходит за каких-то три-четыре минуты. Когда жена сейчас все это вспоминает, у нее такие глаза, как будто видела она высадку инопланетян…
А интересно было бы послушать диалог командиров «Зубров», когда они, глядя в оптику на берег, примерялись к месту высадки десанта. М-да.
Пушка корабельная, АК-720, скорострельность неимоверная и вообще – ствол, башня, короче, самый наглядный атрибут военного корабля, легко идентифицируемый и издалека видный. Вообще-то автоматическая, но есть возможность и ручного управления, а для этого есть специальный лючок в башне, а там кресло бомбардира с педалью стрельбы, прицелом, в общем, все честь честью. Кстати сказать, педаль эта снабжена хитрым фиксатором, который может обеспечивать стреляние, даже если на педаль уже не давит нога убитого комендора.
И очень любили матросы, особенно подлежащие скорой демобилизации, в этом кресле пушкаря фотографироваться, приосанившись и ручки и ножки на приборы управления артиллерийским огнем корабля положив. Не нравилось это комбату Сереге Персичкину и гонял он личный состав от пушки и от греха подальше часто и с упоением.
И вот как раз перед одним из очередных приказов министра обороны, как-то в воскресенье, дежуривший по дивизиону Серега выгнал из своей пушки штук пять полупьяных дембелей с фотоаппаратом. Одного успел поймать. Пока возился с ним, пока вызывал комендатуру, пока сдавал его с рук на руки свирепым морпехам комендантского взвода, то-се, закрутился, в общем, и внутрь сбереженной пушки заглянуть забыл.
В понедельник утром, отцепившись от пистоля и сдав дежурство, Серега у себя в каюте тихо собирался смыться домой, используя рельеф местности и занятость командира и старпома на проворачивании машин и механизмов. Оно шло вовсю. Сыграли тревогу, разбежались по боевым постам, перешли на питание собственных генераторов, осмотрели и провернули все, что осмотрелось и провернулось, и… выполнили команду «Подать питание на цепи стрельбы!»
И тут пушка (с нажатой педалью) сказала свое «Тррахх!» над головами кормовой швартовной команды. Команда, враз испачкав говном казенное обмундирование, перестала выполнять свои обязанности.
Ну не готовы оказались люди, не готовы. Да.
А очередь снарядов, просвистев над крышей штаба бригады, ушла куда-то на материк.
Первым от всеобщего оцепенения очнулся в своей каюте притаившийся Серега. Через полторы минуты он, выскочив на верхнюю палубу с банником в одной руке и матросом-комендором в другой, уже лихорадочно чистил еще теплый орудийный ствол. Зачем, спросишь, а вот зачем.
Через полчаса вдоль стенки медленно ехал «УАЗик» с особистами. (Штаб бригады еще медленней выходил из столбняка.) Все кормовые пушки бригады осматривались, нюхались, многозначительно обходились вокруг, с пристрастием допрашивались попавшиеся под руку матросы. Оказалось, что никто ничего не видел, не слышал, а что на «Метеоре» внеплановую помывку личного состава организовали, так это потому, что в субботу не успели – в аварийной партии дежурили люди.
Артпогреба на всей бригаде не вскроешь, опечатаны они, да и снаряды все не пересчитаешь, много их, блин.
По всему выходило, что не было ничего, не свистело ничего над крышей удивленного штаба, не залегал в придорожную канаву поспешавший куда-то начальник ГСМа, не лежал на полу пугливый дежурный по КПП.
А на окраине Балтийска почетный садовод Федорыч участок под картошку вскапывать собирался. Совсем заела его супруга Мария Захаровна, пора, дескать, Федорыч, все уже копают, один ты лентяйничаешь.
Попил садовод почетный с утра чайку, собрался, лопату поточил и на участок вышел. Глядит, а все четыре его сотки, что под картошку предназначались, вскопаны аккуратно, будто тимуровцы поработали. Федорыч лопатой ковырнул – не идет в землю лопата. Еще ковырнул – железный звяк услышал. Хорошо легла очередь, аккурат на картофельник и даже пугало огородное не сбила.
Вот так вот.
На дворе девяносто третий год, денежная реформа, а мы в КУГе сидим. КУГ – это корабельная ударная группировка, пятнадцатиминутная готовность к выходу, сходу – дробь, стоим у стенки, изредка проворачивая. Была такая форма боевого дежурства в условиях трудностей переходного периода. И тут, в самый разгар боевого дежурства, зарплата – детский смех, безобидные шутки и вообще – всеобщая любовь и ликование.
На берег срочно снаряжается мичман Петя Малышкин, в миру – старшина команды электриков, а по совместительству еще и выдавальщик зарплаты – «финик». К Пете прилагается чемодан и общее благословение. Умчался Петя и через двадцать минут вернулся с чемоданом, радостно в руках его перехватывая. Деньги принес, кормилец.
Чуть ли не на руках внесли Петю на пароход, и начал он священнодействовать, то есть с ведомостью в одной руке и чемоданом в другой обходить всех, начиная, естественно, с каюты командира, важный вид при этом сохраняя и проливая золотой дождь согласно штатному расписанию. А деньги новенькие, будто только что из печатни (ну или монетного двора, какая разница?), разноцветные, как фантики, и типографской краской пахнут. Рвал Петя госбанковские упаковки и, заглядывая внутрь чемодана, взыхал почему-то.
Начал он, как уже говорилось, с каюты командира, продолжил собой любимым, ну а потом уже облагодетельствовал старпома, командира БЧ-раз, два, три и так далее до последнего матроса. И везде открывались ему двери, везде встречали его как родного, и везде были рады ему, как никогда. И вот, неумолимо приближаясь в ведомости к финишной черте, под которой уже маячила чья-то незнакомая фамилия «Итого», взволновался Петя. Не хватило денежных средств, ТЫСЯЧИ РУБЛЕЙ не хватило, и небо упало на землю, померкло солнце и отворились врата чистилища, как сказали бы раньше. В Пете как будто лампочка погасла. Перетряхивание чемодана, заглядывания под него, за него, неоднократные открывания и закрывания ощутимых результатов не дали.
Ведомость нужно было возвращать в финчасть.
Бедный «финик» бродил по пароходу, как тень отца Гамлета, пока смятение чувств и мыслей не прибило его к каюте механика. Мех со штурманом уже отмечали получку. Были возвращены и получены почти все долги, накрыта поляна, извлечена на свет добытая еще до начала сидения в КУГе бутылка «Столичной» (да, да!) и происходил процесс рассматривания только что полученных новеньких бумажек. Даже вид «Столичной» не взбодрил Петю. Свою беду он излагал долго, сбивчиво, размахивая незакрытой ведомостью, как белым флагом капитуляции.
Мех сказал, что дело пахнет расстрелом на краю долговой ямы, а штурман, поковыривая спичкой в зубах, уселся напротив Пети и, ласково улыбаясь, сказал, что сходу на берег – дробь, значит, все на борту; ведомость, а следовательно, порядок выдачи денег у Пети на кармане; а главное (да не дрожи ты!) ПАЧКИ БЫЛИ НОВЫЕ, а это значит, что купюры в них лежали строго по номерам, и, пройдя сейчас согласно ведомости по всем осчастливленным и сверив номера купюр, Петя вычислит того (только не в губы, Петечка!), кого он так щедро проавансировал.
