Вот так «трудовое К. вступило на путь социалистического строительства».
Мне старики рассказывали про Бобовникова, до сих пор помнят этого садиста в кожаной тужурке. «Насажаю, говорит, казачат на лавку и расстреливаю». И еще смеялся, негодяй: «У детишек голова, как арбуз, разлетается». В его руки чуть было и не попал Митька Калиниченко, будущий председатель колхоза-миллионера. Другие казачатки менее сообразительными оказались...
Видел я и Копии выписок из протоколов заседаний тройки НКВД Северо-Осетинской АССР. И против каждой фамилии написано: «10 лет» или «расстрел».
Наверное, из-за Троцких, Свердловых, Орджоникидзе, бобовниковых и отличаются теперь у Феклы Павловны фотографии — те, что старые, и те, что совсем не старые. Простите меня, дорогие братья, потомки славного половецкого племени, но предки наши совсем иначе на фотокарточках выглядят — гордость у них была, чего на современных фото запечатлеть не удается.
Не пойму: то ли раньше фотоаппараты лучше были? То ли фотографы?
Уезжал я из Архонской той же зеленой дорогой. Но деревья уже стояли, как на кладбище, через которое тянулась дорога.
Станица Архонская Мурад Аджиев, наш спец.корр. Фото В.Семенова
Джеймс Шульц. Сатаки и я. Часть IV
Окончание. Начало в № 1, 2, 3/92.
— Нет, ты ошибаешься, — небрежно сказал я, хотя в мое сердце, как удар ножа, вошел неожиданный и безмерный страх. — Ты же знаешь, что у этого человека уже есть два вигвама — в них живут двадцать его жен, и обо всех он должен заботиться. Зачем ты ему?!
— Но, если он захочет взять меня к себе, мой отец ему никогда не откажет. Три Бизона богат и могуществен. О, Апси, как я боюсь!
— Но он ничего еще не говорил. Даже, если дело обстоит так, как ты думаешь, он может еще долго ничего не предпринимать. А завтра ночью твой брат и я уходим в поход против Раскрашенных в Голубое. Мы быстро вернемся с одним, а может быть, двумя или тремя их знаменитыми серыми жеребцами. Тогда твой отец, без сомнения, разрешит нам сделать то, что мы хотим. Постарайся быть мужественной.
— Да. Я буду, буду мужественной. Но, пожалуйста, возвращайся поскорей! — отвечала она.
К нам подошла ее мать.
— Люди стали поглядывать на вас, — сказала она. — Лучше, если вы закончите ваш разговор.
И мы расстались.
На следующее утро, когда лагерь уже был разобран и мы с братом пригнали наш большой табун, неожиданно прискакал кроу Красное Крыло. Мой отец подружился с ним во время переговоров с белыми. Они часто вместе пировали и курили трубку, и кроу в знак дружбы подарил отцу несколько лошадей.
Улыбаясь, Красное Крыло сказал знаками моему отцу:
— Друг мой, теперь мы расстаемся. Я очень сожалею, что теперь долгое время мы не сможем вместе пировать и курить трубку.
— Твои мысли — это мои мысли. Я также огорчен, что мы должны расстаться, — ответил мой отец.
— И раз мы теперь пойдем в разные стороны, я прошу тебя дать мне что-нибудь такое, что бы напоминало мне о тебе.
— Скажи что — и это будет твоим!
Кроу указал на моего жеребца, добытого у Раскрашенных в Голубое, и заявил знаками:
— Вот что я хочу.
Мой отец в удивлении ударил себя рукой по губам:
— Отдать тебе то, что мне не принадлежит?! Эта лошадь моего сына, и я не могу распоряжаться ею. Возьми любую другую.
Кроу посмотрел на меня. Я покачал головой и знаками передал, что не могу подарить ему жеребца, потому что он — выкуп за мою будущую жену.
Глаза кроу засверкали, он свирепо уставился на моего отца и яростно передал знаками:
— Скряга! Лжец! Я тебя ненавижу!
— Забери обратно тех лошадей, которых ты дал мне, — быстро ответил ему мой отец.
Кроу щелкнул перед ним пальцами правой руки — это был знак, выражавший крайнее презрение, и, резко повернувшись, помчался от нас, как стрела.
— Давай отгоним обратно в его табун тех лошадей, которых он нам подарил, — предложил я.
— Нет, пусть он сам за ними приедет, если захочет взять их обратно, — ответил мой отец.
Этот человек за лошадьми не приехал. Мы увидели, что кроу поехали вверх по долине в свою сторону. Вслед за ними выступили мы, сразу же за нами — каина. Вечером мы разбили свой лагерь, на Их Сокрушила Река (Так черноногие называли реку Армелл-Крик.), довольно далеко от Большой реки.
Наступила ночь. Я повесил за спину сумку с луком и колчан со стрелами, на бок — сумку с припасами, которые мать подготовила для меня, взял свое ружье и пару веревок, вышел из вигвама и стал ждать Маньяна. Скоро пришел и он, хорошо снаряженный для долгого пути. Мы осторожно вышли из лагеря и направились на запад, прямо через прерии. Я так и не смог еще раз поговорить с Сатаки, с прошлого вечера я даже ни разу ее не видел...
Мой друг нарушил затянувшееся молчание:
— Я забыл сказать тебе, Апси. Она велела передать тебе следующие слова: «Все время молись Бизоньему Камню. Когда встретишься с врагом, будь осторожен. И скорее возвращайся ко мне».
Это ненадолго подбодрило меня, но вскоре беспокойство опять овладело мною, и я спросил Маньяна:
— Что ты думаешь о великом вожде каина — Три Бизона, который часто посещает твоего отца?
— Да, он бывает у нас, а в чем дело?
— Сатаки говорит, что он все время смотрит на нее, когда гостит в вашем вигваме. Она уверена, что он хочет взять ее в жены.
Маньян рассмеялся.
— Этот человек не стал бы попусту тратить столько времени. Сатаки думает, что каждый мужчина, который приходит в наш вигвам, жаждет ее. Она их всех просто боится.
Я улыбнулся в ответ, но тягостное предчувствие беды не оставляло меня. Я просил Солнце, свой Бизоний Камень выручить нас и помочь нам совершить то, чего мы хотим.
В страну Раскрашенных в Голубое вело несколько путей, и нам нужно было выбрать, каким из них следовать. Самым прямым был путь через верховье Большой реки, и мы сначала хотели пойти этим путем.
Но потом мы переменили решение — ведь вражеское племя, которое Желтый Волк и его большой военный отряд изгоняли с наших равнин, могло и не уйти за горы. Вполне возможно, что, выждав некоторое время, оно снова вернулось, чтобы убить побольше наших бизонов. Поэтому мы отправились в юго-западном направлении, снова преодолели горы Белт и пошли к Другой Медвежьей реке, от истоков которой изгнал Раскрашенных в Голубое Желтый Волк.
Через несколько дней мы обнаружили то место, где они побежали от Желтого Волка и его воинов вверх в горы, в западную сторону гряды Белт. Направившись по их следам, мы к вечеру набрели на остатки лагеря врагов, в котором они жили несколько дней. Об этом свидетельствовало большое количество золы в кострищах. Они построили большие коррали из стволов деревьев, сучьев и кустов и в них держали своих лошадей. В одном из таких корралей мы остановились на ночь.
Ранним утром следующего дня мы направились к западной стороне лагеря, ожидая увидеть следы ушедших дальше в свою страну врагов, и ничего там не нашли. Мы сделали вокруг лагеря круг и, к нашему удивлению, обнаружили, что следы идут к северу. Теперь мы уверились, что должны найти врагов в нашей собственной стране — они продолжают охотиться здесь. Достаточно отчетливые следы показывали, что они скоро повернули на восток, затем на север. И, идя по ним, мы на третий день снова увидели лагерь Народа Раскрашенных в Голубое.
И где, вы думаете, он был? Точно на Реке Груды Камней (Реке Груды Камней — река Сан), там, где мы — пикуни — стояли несколько месяцев назад! Без сомнения, Раскрашенные в Голубое послали разведчиков и установили, что ни нас, ни наших братских племен в этой части нашей страны нет.
Лежа на краю обрыва и рассматривая их лагерь, мы сделали еще одно открытие. Мы увидели флатхедов — они, совсем недавно заключившие с нами и с белыми мир, — переправились через Большую реку, поднялись сюда и поставили лагерь поблизости от Раскрашенных в Голубое! Мы дали им разрешение охотиться и зимовать на Желтой реке. А они были здесь, далеко на севере от тех мест, вместе с нашими врагами. И было похоже, что с тех пор, как они прибыли сюда, прошло уже много времени.
Мы решили, что будет только справедливо, если мы заставим эти народы пожалеть о сделанном. Мы должны послать большой военный отряд из пикуни и каина, и они будут вышвырнуты вон с нашей земли.
