А на другой 23 августа 2019 года прошло без происшествий — обычный пасмурный день: местами наводнения и землетрясения, местами погромы, теракты и геноцид — ничего экстраординарного, ничего такого, что могло бы оторвать от просмотра телесериала или футбольного матча. Просто гроздья гнева еще не созрели.
Может, где-то вместо всеобщей бойни 23-го августа состоялось тихое упразднение «этой страны» с последующей оккупацией ее силами цивилизованного мира, который продлит этим собственную агонию. Итог все равно неминуем, даже если отсрочить его на сто лет, убив девять из десяти с помощью этнического биологического оружия. Замены углеводородам никто не придумал, сколько бы не брехали про термоядерный синтез. А ведь есть еще проблема почв, пресной воды, редкоземельных металлов… Нарастание числа аномалий в геноме. Физическое вырождение. Наконец, СПИД, лекарство от которого невозможно на этом уровне развития науки.
Лекарством могли бы стать комфортные гетто для инфицированных или даже их физическое уничтожение. Если бы такое проделали в середине восьмидесятых, это спасло бы жизни десятков миллионов. Когда Александру исполнилось двадцать, в Африке был заражен уже каждый третий, а в некоторых странах — две трети. Люди умирали на улицах. Еще немного, и то же самое началось бы и в развитых странах. Даже этот вирус мог бы стать могильщиком современного мира, если бы у того хватило ума до конца играть в толерантность.
В целом сонме альтернативных вселенных земная цивилизация будет медленно рушиться под собственным весом, перерабатывать себя в экстазе потреблятства, пока последний баррель нефти и кубометр газа не будут сожжены во славу его величества Вещи. Хотя конец может быть и другим. Вроде взбесившихся нанороботов, перерабатывающих все живое в однородную серую слизь.
Но какое ему до этого дело? Данилова больше интересовало другое: где-то там мог быть один-единственный мир, где судьба дала бы ему время. Хоть немного, хоть двадцать лет, если уж Черный день в одной из его ипостасей неизбежен. Время для счастья и нормальной человеческой жизни.
Ага. А после десяти лет брака твое счастье уйдет к шкафообразному владельцу торговой точки; а ты, уже кандидат бесполезных наук, останешься и без детей, и без квартиры. Или не уйдет, но заставит возненавидеть весь белый свет.
Даже если этот мир — не единственный, в других ни ему, ни людям тоже ничего не светило. А если нет разницы, зачем платить больше?
День семьдесят девятый
На следующий день он снова шел. Большой город на юге манил его, но селиться там он не собирался. Хорошим вариантом было бы остановиться за его пределами и присмотреть безопасное логово, откуда можно будет делать вылазки в Новокузнецк.
И хотя этот город наверняка не избежал общей участи, там можно будет много чего найти.
Саша свернул к шоссе и уклонился к западу. Поселок с оптимистичным названием Рассвет подходил почти идеально.
На этот раз он подошел к разведке гораздо основательнее, убив на нее почти день. И узнал многое. Трудно сказать — пристало ли называть это везением, но Александр в первый момент подумал именно так.
Все, кого он находил, были мертвы, причем умерли не естественной смертью. Кто-то прошел тут как Мамай, убивая, грабя и сжигая дома.
Данилов никого не встретил. Лишь спокойно бежала посреди улицы стая из пяти некрупных собак. Агрессивности они не проявили, но и не испугались.
Если тут и были живые, они хорошо прятались. Весь поселок оказался в его распоряжении, но Данилов был осторожен. Он не стал занимать лучшие здания, хотя среди них были прекрасные кирпичные коттеджи. Слишком уж опасным показалось ему их расположение. Те, кто устроил тут резню, могли вернуться.
Кажется, он догадался, почему в домах ему попадались только мертвые тела, когда наткнулся в одном из них на два трупа мужиков средних лет, руки которых щедро покрывали воровские наколки. Один имел с десяток ножевых ран, у другого был раскроен череп.
В области, особенно в районе Междуреченска, но и под Новокузнецком тоже было много учреждений ГУИНА. Больше разве что в Мордовии. После огненной гибели городов среди уцелевшего населения области доля заключенных должна была быть значительной. В ИТК запасов не делают, вот и прошлись зэки по селам, как орды гуннов…
Саша остановился в домике на самой окраине, вдали от дороги, похожем на воплощение идеи Столыпина о хуторах и отрубах. Первым делом он предал земле — или лучше сказать «снегу» — прежних хозяев. Они почти ничего не весили. И дед, и бабка находились на последней стадии истощения, это было ясно по птичьим чертам лица и болезненной одутловатости. Он таких навидался вдоволь. Люди теперь в основном умирали двумя способами — или на обочинах заснеженных дорог, в тщетных поисках еды, или в собственных постелях, слабея от голода или лучевой болезни, пока не приходил день, когда они не могли подняться. Сам он предпочел бы пройти третьей дорогой — умереть от пули или ножа в борьбе за хлеб насущный.
Он знал, что дом защитит от любых животных, кроме тех, что ходят на двух ногах. От этих никакие запоры не помогут.
С трудом Александр преодолел соблазн положить в снежок у дверей один из капканов. Все они были нужны для главного дела — добывания пищи, да и не ахти какая это защита. Только покалечит и разозлит непрошенного гостя, а не убьет.
Для маскировки он изо всех сил старался поддерживать нежилой, заброшенный вид у своего жилища. Это было нетрудно, достаточно ничего не делать: не сбрасывать снег с крыши, не чистить дорожку, не чинить покосившийся забор. Короче, никак не бороться с подступающей энтропией. Все пять окон были закрыты ставнями, кроме незаметного окошка со стороны палисадника — с улицы его прикрывал разлапистый куст чего-то вроде черемухи. Запасной выход, чтоб крепость не превратилась в западню.
Здесь парень намеревался зимовать, делая короткие рейды в город.
Вечер того дня был отмечен радостным событием. Александру удалось добыть первую собаку, причем без единого выстрела. Он и сам не понял, как это у него получилось. Вроде все делал как раньше…. Это была не просто еда — вернулась вера в собственные силы. Он надеялся, что больше не будет жрать падаль, как шакал.
Облезлого и такого же тощего, как он, пса, ему удалось изловить при помощи капкана — по всему поселку, двигаясь от дома к дому, он насобирал восемь разномастных — от лисьих до медвежьих. Приманкой послужили остатки крысы.
Капканы Данилов расставил в радиусе ста метров от своего дома — отходить дальше было незачем. Потом Саша каждое утро обходил ловушки, двигаясь так, чтобы всегда в пределах досягаемости был забор или невысокий сарай. Это для того, чтобы не быть подкарауленным теми, на кого сам ведет охоту. Но раз от раза наживки оказывались нетронутыми.
Жаль, капканов маловато…. Найти бы еще штук десять… Магазины охотничьего снаряжения ему еще не попадались, да и те наверняка разграблены подчистую. Каждый раз, идя на проверку, он втайне боялся, что найдет совсем не ту добычу, на которую рассчитывает. Двуногую… Вероятность была ничтожной — занесенные снежком, капканы находились там, куда человек вряд ли сунется — но оно была.
Однако раз за разом все ловушки оказывались пустыми.
«Наверное, если какая живность и шляется в здешних местах, она успела набраться ума», — думал парень. Он совсем уже отчаялся, когда фортуна сжалилась над скитальцем, и во время очередного обхода Данилов наткнулся на издыхающую собаку. Псина была сантиметров пятьдесят в холке, но тянула всего килограмм на десять. Судя по всему, это была одиночка. Саше повезло, будь она в стае, недавние товарищи уже не оставили бы от нее и костей. Как это по-людски, черт возьми. Вот тебе и чувство локтя.
Данилов добил ее лопатой-штыковкой. Потом был настоящий пир. Теперь он мог честно говорить про охоту: «я на этом деле собаку съел». Саша изжарил и съел большущий кусок того, что в прежней жизни сошло бы за вырезку, но вместо чувства насыщения испытал адские муки: желудок отвык от работы. Корм оказался не в коня. Он знал, что после долгого голодания нельзя сразу налегать на пищу, но не мог пересилить себя.
Скоро от собаки остались рожки да ножки. На костях был сварен «корейский» суп с картошкой, точнее, очистками. Данилов хлебал получившееся варево, чувствуя, как по всему телу разливается приятное тепло. Вкус, как ни странно, был неплохой — делал свое дело содержащийся в приправе глютамат натрия. С ним можно съесть хоть галошу. С тех пор ему удавалось лишь чуток заморить червячка белковой пищей. По примеру Бенедикта из «Кыси», он готов был ловить даже мышей и крыс в подполе, но их не было. Как и тараканы, все грызуны давно повывелись.
***
Он был совершенно один. На километры вокруг — мертвая снежная пустыня, занесенные снегом вымерзшие поселки, где, как ему казалось, не осталось ни души. И здесь, после конца света он обрел то, чего не имел никогда — покой. Вместе с опустошением пришло что-то еще, в чем ему сначала стыдно было себе признаваться. Чувство освобождения. Противоестественная легкость: когда знаешь, что некому о тебе плакать, сам перестаешь себя жалеть. Строки сами всплыли в голове, как отголосок былого.
