Ландсбергис был отслежен на углу Лигоуского проспекта, названного так в свое время из уважения к знаменитому литератору и реформатору Сунской династии Ли Гоу, и Расставанной улицы, где в старину была городская застава, и отъезжающие, расставаясь с провожающими, в последний раз обменивались с ними стихами и чарками вина. Подозреваемый, не обращая внимания на промозглый ветер, размашистой походкой двигался от своего дома к лавочке, торгующей трубочным табаком.
– Вот он, злодей, – Баг первым заметил Берзина. – Смотрите, вот он.
Жанна подняла голову с плеча Богдана и кинула быстрый взгляд сквозь затемненное стекло.
– Противный, – убежденно сказала она то ли от души, то ли чтобы сделать приятное супругу.
– Как шагает бесстыдно… – протянул Богдан, внимательно глядя на остановившегося перед витриной Ландсбергиса. Тот разглядывал табаки и вертел в руке складной зонтик. – Походка человека с совершенно спокойной совестью. Сворачивай, еч Баг!
Цзипуче завернул за угол.
Настал черед Жанны. Озорно посмотрев на Богдана, она погляделась в зеркальце, провела помадой по губам и выпорхнула из повозки. Мягко захлопнулась дверца. Баг снова тронул цзипучэ и, развернувшись, снова выехал на проспект шагах в сорока от предполагаемого места действия. Притормозил.
Верная молодица сработала виртуозно, словно всю жизнь только и занималась тем, что навешивала микрофоны-невидимки на разных лиц, по тем или иным причинам того заслуживающих. С гордой грацией молодой лани проходя мимо погруженного в созерцание Ландсбергиса, она подломилась на высоком каблучке, потеряла равновесие и для обретения оного была просто-таки вынуждена пару раз взмахнуть руками и ухватиться за стоявшего к ней спиной Берзина.
Не ожидавший этого Ландсбергис чуть было и сам не свалился – сначала назад, на Жанну, а потом, качнувшись в противоположном направлении, личностью прямиком в витрину; Баг, внимательно наблюдавший за действием (мучимый совестью Богдан, стоило Жанне приблизиться к подозреваемому, несколько малодушно отвернулся), успел ясно представить себе поток осколков стекла и облака выпущенного на свободу и взметнувшегося к насквозь отсыревшим небесам нюхательного табака. Но, к счастью, до того не дошло. Ландсбергис извернулся и ухватил Жанну обеими руками («Хорошо, что Богдан не смотрит, – подумал Баг, – а руки я Берзину лично оборву… позже»), Жанна же с видом «э, нет, это рановато» Ландсбергиса отодвинула. Подозреваемый послушно отступил («Воспитанный!» – с отвращением продумал Баг), и уж тогда между ним и юной чаровницей завязался, похоже, некий разговор: Ландсбергис, что-то тараторя, поклонился Жанне, поцеловал ей на западный манер ручку и даже вручил визитную карточку. Жанна смущенно улыбнулась, что-то ответила и покинула негодяя при первой возможности; Берзин же остался стоять у витрины, потрясенно глядя ей вслед. Зонтик его валялся на брусчатке. Младшая жена Богдана явно произвела на пожилого сердцееда неизгладимое впечатление.
Дело было сделано.
Баг облегченно вздохнул.
– Ну что? – подняв голову, спросил Богдан. – Как там?
– Порядок! – улыбнулся Баг, подстраивая аппаратуру; откинул экран «Керулена». – Сейчас проверим.
– Все-таки некрасиво, что мы ее не взяли обратно в повозку, – запоздало принялся расстраиваться Богдан.
– Ей, конечно, до смерти интересно, что тут будет, – примирительно ответил Баг. – Но, во-первых, мы можем проездить целый день, а то и всю ночь караулить в зоне слышимости, а во-вторых, нам может срочно потребоваться обсудить тот или иной связанный с расследованием вопрос, что при ней делать несообразно.
– И, в-третьих, Фирузе в ее положении не следует оставлять надолго одну, – вздохнув, закончил Богдан.
Внутри повозки отчетливо хлопнула дверь и коротко тренькнул звонок входного колокольчика. Потом раздались шаги.
– Что угодно преждерожденному?
Продавец.
Ландсбергис спросил пачку ароматического табаку. Голос его раздавался громко и отчетливо – видимо, Жанна всадила булавку куда-то в воротник.
– Ты записываешь? – от волнения сглотнув, спросил Богдан. Ему вдруг нестерпимо захотелось пить. – Все надо записать. Все его разговоры.
– А как же, еч Богдан! – отвечал Баг. – Еще бы я не записывал! Даже наш Учитель Конфуций говорил: «Благородный муж лишь записывает и передает то, что говорили совершенные мужи древности…».
– «…И тем умножает гармонию мира», – закончил Богдан и нервно рассмеялся.
Ландсбергис между тем купил свой табак, поинтересовался ценами на трубки из вишневого дерева, минут пятнадцать обстоятельно и неторопливо беседовал с продавцом о преимуществах трубок с длинными мундштуками перед трубками с мундштуками короткими, а затем покинул лавочку.
– И куда его теперь понесло? Мы его не потеряем? – заволновался Богдан.
– Обижаешь, напарник… – Баг вызывал на экран «Керулена» схематическую карту Александрии, по которой маленькой красной точечкой двигался Берзин. – Куда он от нас денется…
Некоторое время не происходило ничего существенного.
Богдан, на минутку выскочив из повозки, купил себе мангового сока и выпил его.
Баг выкурил полпачки «Чжунхуа».
«Керулен» послушно записывал дыхание и шаги.
По крыше цзипучэ снова забарабанил мелкий дождь, и снова пришлось включить дворники. Надежды на то, что сильный ветер разнесет тучи, пока не оправдывались.
Позвонила Жанна и сообщила Богдану, что она благополучно добралась до дома, что Фира чувствует себя хорошо, отдохнула и снова продолжает собираться, и что Ландсбергис, по его словам, бывал в Париже. Он пытался назначить мне свидание около Медного Всадника, всучил свою визитную карточку, ах, как это все интересно, дорогой! Как захватывающе! Я сделала все как надо, да? Вам его теперь слышно? Какой ужасный у него одеколон! Ты когда домой сегодня вернешься? Фирюзе будет учить меня готовить пилав!
Ландсбергис между тем в одиночестве шлялся по улицам.
– Этак он весь день будет прогуливаться, – нетерпеливо сказал Богдан.
– Ну, напарник, – ехидно отвечал ему Баг, гася в откидной пепельнице окурок очередной сигареты, – так обычно и происходит деятельное расследование. Бывает, сидишь дни напролет в засаде, чтобы получить крупинку нужных сведений. Это тебе не Танские уголовные уложения листать – раз, два… И ведь еще наш Учитель Конфуций говорил, что скоро только кошки производят на свет потомство – а благородному мужу не приличествует уподобляться кошке.
– Ну да, ну да, – махнул рукой Богдан, – только время-то уходит. И быть может – крест.
– А я однажды почти целый вечер простоял на карнизе, – Баг удобнее откинулся на сидении и скрестил руки на груди. – На карнизе за окном у одного нехорошего, гм, преждерожденного. На шестом этаже. И ветер дул, между прочим. Может, три-четыре человека в мире способны на такое…
– И зачем тебя туда понесло?
– А затем, что этот нехороший человек внезапно вернулся домой, когда я уже совсем было занес ногу над его подоконником. Пользуясь служебным положением он, видишь ли, присваивал неограненные алмазы. Но осторожный был – неимоверно. Вот я и решил, с благословения шилана, посетить его жилище с целью сбора решающих доказательств. Неофициально посетить. А у него неучтенный черный ход оказался. Но ничего, я упорный. Я подождал.
Богдан хмыкнул.
Ландсбергис зашел в ресторан «Кирилл и Мефодий», что на проспекте Вознесения. Ресторан был известен тем, что в нем подавали блюда западной кухни, а половых именовали исключительно гарсонами или, на худой конец, официантами. Этакая своеобразная экзотика для любителей этнографии народов Европы.
Баг завернул в тихий переулок шагах в двухстах от ресторана и остановился.
Некоторое время были слышны шумы обеденного зала, звон посуды, приглушенные голоса, негромкая музыка.
– Дзержин! – Это Ландсбергис.
Приветственные возгласы: «Рад тебя видеть, брат!» – «Хорошо, что выбрался». – «Да о чем ты! В такой день…» – «Ну проходи, проходи, я тут отдельный кабинет занял, вон там. Как же хорошо, что ты сумел приехать».
– Пошли в кабинет, кажется.
– Что за персонаж этот Дзержин? – поинтересовался Богдан.
Баг уже стучал по клавишам.
Из микрофона слышалось, как Дзержин придирчиво заказывает блюда и напитки.
– Так… Он сказал – брат. Так. Вот оно… Дзержин Ландсбергис, сорока четырех лет, житель Даугавского уезда, промышленник, владеет табачной фабрикой «Лабас табакас»… о… здоровенная фабрика… – На экране «Керулена» появился план какого-то крупномасштабного производства, затем несколько красочных фотографий заводских корпусов. – Фабрика расположена на берегу речки Лиелупе, близ ее впадения в Даугава-хэ. Красивые места! Так, пойдем дальше. Родственники. Мать, отец, младший брат… Ну вот, круг замкнулся. Младший брат – Берзин Ландсбергис, цзюйжэнь искусствоведения. Ага. Братья, стало быть.
