зданий вполне приличного вида. Мазур даже удивился: неужели заключенных здесь держат в таких хороших условиях?
– Административные помещения, – объяснил Спасский, – бараки дальше пойдут.
Бараков, впрочем, впереди не было видно – только пустое поле, по колено залитое непролазной грязью. Правда, чуть подальше Мазур разглядел светлые столбики дыма, почти вертикально поднимавшиеся в низкое ночное небо. Когда колонна заключенных подошла поближе, стало ясно, что дым шел как раз из бараков, просто находились они чуть дальше, в низине.
Оскальзываясь на грубых кирпичных ступенях самодельной лестницы, ведущей вниз, к баракам, осужденные двинулись вперед. Кто-то из иван иванычей поскользнулся, шлепнулся в грязь, ударился, заохал от боли – ему помогли подняться идущие рядом.
– Гнилая интеллигенция, – с неодобрением заметил Спасский. – Тут тебе не богадельня, а «Дальстрой». Сам упал, сам и поднимайся. Человек человеку – бревно, слышал такое, лейтенант?
Мазур не стал вступать в дискуссию, только заметил коротко, что вместе выживать сподручнее.
– Это на воле, а здесь – Севвостлаг, – отрезал Спасский.
Всю их небольшую партию загнали в карантинный барак. Он был рассчитан на восемьдесят человек, сейчас вместе с их партией там разместилось около тридцати. Обстановка была самая скудная, администрация даже на матрасы не расщедрилась, нары сияли деревянной наготой. В середине барака стоял зачем-то стол и несколько табуреток, над столом висела тусклая лампа в 25 свечей.
При входе в барак имелась небольшая закрытая кабинка на манер купе, сейчас оттуда на заключенных злобно пялился маленький чернявый нарядчик. В другом конце помещения располагалась печка, возле нее – сушилка для вещей.
– Ничего, жить можно, – весело сказал профессор Рождественский, обозревая пространство.
У лейтенанта на этот счет было несколько иное мнение, но он предпочел на эту тему не распространяться.
Заключенные выбирали себе нары, занимали тумбочки, потихоньку обустраивали скудный быт. Все тут сейчас были политические, за недолгие месяцы тюрьмы и допросов люди не отвыкли от вежливых вольных манер. Там и сям раздавались фразы «прошу вас», «будьте добры», «спасибо» и «не стоит благодарности».
– Видишь, – сказал лейтенант Спасскому. – Не такие уж мы бревна.
Спасский только скорчил рожу в ответ. По его мнению, все это было фуфло, посмотрим, что за песни он запоет, когда явятся уголовники.
– А они точно явятся? – со страхом спросил молодой кадыкастый парнишка, судя по виду учащийся ФЗО[17].
Спасский посмотрел на него с брезгливой жалостью.
– Учись забиваться в щели, мышонок. Таких, как ты, первыми оседлают.
Мазур видал блатных и раньше. Исходя из своего опыта, он знал, что те сильны, когда их больше или когда противник не уверен в себе. Но если человек опытный и бесстрашный, никакой уголовник ничего с ним не сделает. Во всяком случае, лейтенант был в этом твердо убежден, об этом говорил весь его предыдущий опыт.
– Посмотрим, – сказал он беспечно, – поглядим, что тут за блатата.
Спасский бросил на него быстрый взгляд – серьезно говорит, не шутит ли? Понял, что не шутит, понял, что даже этот бывалый и храбрый человек не понимает, где он оказался. Ничего не сказал, только сплюнул и отошел подальше: стоять рядом с дураком – себе дороже выйдет.
Но лейтенант не был таким уж дураком. Он знал слабые места блатных: тщеславие, жадность, желание покрасоваться. А еще он знал, что блатные отступают перед силой. Только сила должна быть решительной и беспощадной, нужно, чтобы уголовники ужаснулись. Скорее всего, придется покалечить одного-двух, зато другие сразу станут покладистыми.
– Дяденька, можно я с вами? – спросил кадыкастый учащийся, его, как выяснилось, звали Коля Васнецов.
Мазур замешкался с ответом. Он действительно полагал, что вместе выживать легче, и правило это верно даже для лагерного барака. Другое дело, что держаться надо было рядом с опытным взрослым человеком вроде Спасского, а уж никак не со вчерашним школяром. Но Коля так жалобно на него глядел, так тянулся к нему всем своим существом, что он лишь махнул рукой – располагайся.
Тот радостно кивнул и полез было на верхние нары, но невесть откуда взявшийся нарядчик согнал его оттуда:
– Куда ломишься, дефективный? Рылом не вышел, таракан!
Коля шмыгнул носом и с обидой посмотрел на Мазура. Тот хотел было вступиться за парнишку, однако потом вспомнил, что, согласно лагерной иерархии, верхние места называются центровыми и традиционно принадлежат блатным. Блатных пока не было, но, если появятся, вполне могут предъявить претензию Коле Васнецову. А лишнее внимание со стороны уголовников парнишке совершенно ни к чему. Выходит, нарядчик своей грубостью фактически спасал Колю от гнева уголовников. Да, тут, в лагере, как и в разведке, прежде чем что-то сделать, иногда надо подумать…
Он и сам решил не лезть на верхние нары, чтобы не провоцировать урок, если те вдруг объявятся в бараке. Вечер, впрочем, прошел спокойно, в степенных разговорах о том о сем. Заключенные знакомились, рассказывали друг другу про прошлую жизнь и, кажется, очень были рады, что рядом с ними, в общем, такие же точно люди, как и они сами. Если и дальше так пойдет, то что же, жить вполне можно. Конечно, их заставят работать, но, в конце концов, они ведь и на воле работали. Разумеется, тутошняя работа будет потяжелее, чем та, что на воле. Еще Марк Твен говорил, что самая трудная умственная работа все равно легче физической. Но ничего, ничего, в конце концов, они ведь не отказываются. И если государству нужно золото, они, конечно, будут его добывать. Закончилась такая страшная, такая жестокая война, страна обескровлена, а золото ускорит ее восстановление. Да и, может быть, действительно через месяц-другой выйдет постановление об амнистии, и тогда их, если не отпустят на все четыре стороны, то хотя бы переведут на поселение.
– Тьфу, балбесы, – плюнул Спасский, сидевший неподалеку от Мазура и слушавший простодушные разговоры иван иванычей. – Точно тебе говорю, из нашего барака дай Бог три человека доживут до освобождения. Остальных на волю вынесут вперед ногами. Точнее сказать, прямо тут и похоронят, в безымянной могилке.
Однако на Спасского уже никто не смотрел. Нарядчик не лез в дела заключенных, его время начиналось только утром, так что зэки вскипятили воду и наслаждались спокойствием и тишиной.
Улеглись далеко за́ полночь и крепко спали до самого подъема, когда в пять утра зазвонила рельса. Это был их второй день в лагере, и в этот же день этап развели по бригадам.
Мазур вместе со Спасским, профессором Рождественским, Колей Васнецовым и пятью иван иванычами попали в одну бригаду, в барак номер 3. Барак был хороший: костяк его составляли бытовики, а уголовников в нем не было совсем. Это почти сразу определил Спасский, окинув опытным взором устройство барака. Это же подтвердили и жившие в нем заключенные.
– Это ведь хорошо? – с робкой надеждой спросил один из иван иванычей. – С
