построили — а точнее, увидели — их авторы. Это такой «новодел»: «Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас». Читая, мы пытаемся увидеть то, что видит автор, но не может показать, а потому лишь рассказывает. Иными словами, читать книжки по философии — это пытаться оказаться в другом варианте реальности, прорваться в неё, увидеть этот
новый мир (хотя он, конечно, останется при этом тем же самым). Изучать философию — это обучаться
видеть концепты.
С другой стороны, философский труд напоминает работу врача-диагноста: по обрывкам каких-то разрозненных признаков, отсылок, намёков, образов и метафор мы пытаемся увидеть то, что принципиально скрыто от нашего взора, скрыто, потому что отсутствует. Болезнь — это же, строго говоря, некая фикция, абстрактное представление из учебника. В действительности нет такой вещи — «болезнь», есть лишь определённое состояние организма, но умение видеть в организме «болезнь», а не просто «состояние» и делает человека врачом, как умение видеть неупорядоченный обыденным сознанием хаос реальности, но организующие его концепты, делает человека философом.
Делёз и Гваттари сотни страниц напролёт пытаются вызвать в нас видение (понимание) концепта «концепт». Хотя всё, мне кажется, куда проще. Речь по сути идёт о том, как мы с вами в принципе думаем: всё наше мышление — эта игра «концептов» («вещей») и «мнений» («отношений»). И я не говорю сейчас о философии, я говорю о нашей с вами обыденной мыслительной деятельности: всё, что нам кажется реальным (или, если угодно, является таковым), — это «концепты», а поскольку мы как-то относимся ко всему, что есть (то есть к «концептам»), вторая часть нашего мышления — это наши «мнения». «Дом» — это концепт, «мама» — это концепт, «работа» — это концепт, «любовь» — это концепт, «смерть» — это концепт… Все эти понятия по сути являются «концептами»: чем-то, чего объективно нет в реальности, но тем, что обнаруживается в ней благодаря тому, что эти концепты есть у нас.
А эти концепты, в свою очередь, организуют дискурс, они остов, костяк, скелет, на котором он держится. И если дискурс — это всё, что может быть сказано о некоей «вещи» (предмете, явлении), то концепты — это собственно то, о чём идёт речь в рамках этого дискурса. Можно сказать, что концепты — это точки фиксации (мышцы обретают силу, лишь будучи прикреплёнными к костям, в отдельности от них они лишь мясо, не более того). И если мы хотим понять не просто то, о чём мы говорим, но то, что именно мы говорим, мы должны понимать концепты, а не просто слова.
Вот простой пример организации конкретного дискурса через набор базовых для него концептов: дискурс семьи организован концептами — собственно «семья», далее — «муж», «жена», «дети», «брак», «родители», «любовь», «совместное хозяйство» и т. д. А теперь давайте представим себе некоего воображаемого инопланетянина, который прилетел на Землю, чтобы составить представление о том, как тут живут её аборигены. Он при всём желании увидит не «семью» (и далее всё прочее по приведённому списку концептов), а мужчину и женщину, их приплод, которые зачем-то живут под одной крышей, ведут общее хозяйство, вместе проводят праздники и выходные… Его доклад инопланетному начальству будет выглядеть как сущая нелепость, не имеющая никакого логического объяснения, — «почему-то люди живут такими группами».
Но для нас — всё иначе, само слово «семья», или «муж», или «мама», или «наши дети» значит нечто совершенно особенное, нечто большее, чем простой функционал (интенсионал понятия), каждое из этих слов — целый мир, в котором заключён особый смысл. Когда жена говорит мужу-изменнику: «А ты о детях подумал?!» — она говорит не о том, что надо вообще «думать» что угодно о каких-то абстрактных «детях» («африканских», например), она сообщает ему нечто совершенно иное, что нам понятно, если мы, в отличие от нашего воображаемого инопланетянина, осознаем концепт «наши дети». И ведь — возьмём другой пример — «мама», согласитесь, — это не просто «женщина, которая меня родила», «мама» — это вселенная смыслов, подтекстов, переживаний и ценностей. И это — концепт, а не просто слово, и даже не «объективная реальность», которую, прощу прощения, можно «пощупать» — вы можете пощупать, извините, женщину, но не «мать». Это нечто, что есть, при этом объективно отсутствуя.
И теперь внимание, вопрос: устраивает ли нас тот мир, в котором мы живём? Ответ на самом деле сейчас не так важен (можно поразмыслить об этом на досуге, тем более что мы постоянно только этим и заняты). Важно другое: кто ответствен за те концепты, которые и есть наша с вами реальность, наш мир? Ответов на этот вопрос, например, в той же французской философии, если мы говорим о Делёзе и Фуко, предостаточно (особенно у Фуко) — общество, культура, традиция и т. д., и т. п. Но это ведь всё — воля случая: общество, в котором мы родились, культура, в которой мы воспитывались, традиция, к которой мы принадлежим, могли быть другими — и мы жили бы тогда в другом мире, в другой реальности. А потому это все случайность и условность, и значит, всегда есть другой способ думать: другие концепты, являющие нам реальность, и другие мнения в отношении них.
Другая реальность и другая жизнь — это вполне возможно, это не бред и не смелая фантазия безумца. Мир вокруг нас может измениться до неузнаваемости, если, конечно, мы готовы трудиться над тем, чтобы видеть в нём нечто, что прежде оставалось незамеченным («отсутствовало»), готовы отказаться от тех устойчивых концептов, которые кажутся нам незыблемыми и безусловными, да и вообще хотим себе другой жизни (тем более что эта, как мне почему-то кажется, нас не слишком устраивает). Весь вопрос, таким образом, в ревизии сознания… Точнее, не так: сначала в понимании того, как оно в принципе работает, а затем уже да, в ревизии и поиске новых концептов. Новой жизни.
Впрочем, Делёз не предлагает нам искать новые концепты и новый мир (это, вообще говоря, не в духе «стариков» — куда-то устремляться и что-то надсадно советовать), он лишь констатирует факт, методологи-зирует, так сказать, ситуацию, показывает, где мы оказались после очередного витка «философской мысли». Благодаря Платону Античность «известна нам» как время Идей (Эйдосов): именно этот концепт раз и навсегда разделил реальность на «видимое» и «невидимое», на «Истину» и её предельно разнообразные проявления, а также нас самих — на идеалистов и всех остальных. Благодаря Делёзу XX век, безусловно, будет известен будущему как век «концептов»: именно такой — сотканной из «разных способов думать», «дискурсов», «концептов» — предстала нам реальность в XX
