— Завтра же мы переезжаем в Сент-Чарлз, — сообщил дядя Габриэл сразу и жене, и Гарри. — Собери свои лучшие платья, Хани, худая пора миновала.
Мисс Хани поджала губы, скрестила руки на груди, слегка откинулась в качалке.
— Мне уже приходилось жить в Сент-Чарлзе и приходилось жить здесь, и уж больше я с места не двинусь, благодарю покорно, — сухо, с нажимом ответила она. — Чем возвращаться сюда через три месяца, предпочитаю остаться. Я уже привыкла, здесь я дома, — договорила она, бросив беглый взгляд на Гарри; в блеклых глазах ее вспыхнул недобрый огонек, она так плотно сжала губы, что их обвело белой чертой.
Девочкам было до отчаяния неловко, они старательно отводили глаза. Бабушка уверяла, что не видывала на своем веку детей, которым так трудно что-либо втолковать, как дочкам Гарри; однако один урок, хоть и преподанный косвенно, они усвоили прочно: приличные люди не ссорятся перед посторонними. Семейные ссоры священны, их ведут скрытно, яростным свистящим шепотом, придушенным отрывистым бормотаньем, негромко ворча. А если уж вопят и топают ногами, так непременно за наглухо закрытыми дверями и окнами. Вторая жена дяди Габриэла взбешена, того и гляди набросится на него, а он сидит, как собака, на которую замахиваются плетью.
«Она ненавидит и презирает всех нас и притом боится, вдруг мы этого не поймем, — холодно подумала Миранда. — Напрасно беспокоится, мы это с первой минуты поняли». Хоть бы скорей отсюда уйти, но отец не двигается с места, хотя лицо у него стало такое — есть на что посмотреть. Видно, никак не придумает, что бы сказать приятное. Мария, сама не зная почему, чувствовала себя виноватой и наскоро соображала про себя: «Да ведь она вторая жена дяди Габриэла, только и всего, а дядя Габриэл был раньше женат на тете Эми, только и всего, так, слава Богу, никакая она нам не родня». И Мария села свободнее, стиснутые руки разжались, спокойно легли на колени: конечно же, через несколько минут мы все трое отсюда уйдем и никогда больше не вернемся.
А потом отец сказал:
— Не будем вам докучать, мы только на минутку заглянули. Хотели посмотреть, как вы живете.
Мисс Хани не ответила, только чуть развела ладони, будто хотела сказать: ну вот и посмотрели, как я живу, а дальше что?
— Я должен отвезти девочек обратно в школу, — прибавил отец.
И дядя Габриэл сказал очень глупо:
— Как по-твоему, Хани, похожи они немножко на Эми? Особенно Мария, особенно есть сходство в глазах, как по-твоему, Гарри?
Отец быстро глянул на Марию, потом на Миранду.
— Трудно сказать… — Девочки поняли, что теперь он уж вовсе смущен и растерян. Он повернулся к мисс Хани: — Я столько лет не видел Габриэла… мы думали немного поговорить, вспомнить старые времена. Знаете, как это бывает.
— Да, знаю, — ответила мисс Хани, слегка покачиваясь в кресле, и это ее знание сверкало мертвенным огнем такой неистощимой ненависти и горечи, что казалось, сейчас она, худая, долговязая, в ярости взовьется с качалки. — Я знаю, — повторила она и уставилась в пол. Губы ее дрогнули, потом плотно сжались. Настала гнетущая тишина, ее нарушил отец — он поднялся. Девочки сразу тоже встали, они с трудом сдержались, чтобы не кинуться со всех ног к двери.
— Я должен их отвезти, — повторил отец. — Хватит с них на сегодня впечатлений. Они ставили на Мисс Люси и выиграли по сто долларов каждая. Очень хороши были скачки, — докончил он, совсем расстроенный, он явно никак не мог выпутаться из неловкого положения. — Ведь правда, Габриэл?
— Великолепные скачки, — с убитым видом подтвердил дядя Габриэл. — Великолепные.
Мисс Хани поднялась и шагнула к двери.
— Вы что же, в самом деле возите их на скачки? — спросила она и прищурилась на девочек, будто на каких-то мерзких насекомых (так подумалось Марии).
— Да, когда они заслуживают небольшого развлечения, — сказал отец словно бы непринужденно, но при этом нахмурился.
— Я предпочла бы, да, я бы предпочла, чтобы мой сын упал мертвым к моим ногам, чем болтался бы у ипподрома, — отчеканила мисс Хани.
Еще какие-то минуты тягостной растерянности — и наконец всё позади, они спускаются по лестнице, пересекают внутренний двор, дядя Габриэл провожает их до извозчика. Он осунулся, лицо увядшее, словно плоть сползла с костей, веки опухли и посинели.
— До свиданья, Гарри, — говорит он совсем трезво. — Долго ты пробудешь в городе?
— Завтра уезжаю, — отвечает Гарри. — У меня тут было одно дело, да еще вот девочек навещал.
— Что ж, — говорит дядя Габриэл, — может, я вскорости попаду в ваши края. До свиданья, детки, — и он огромными теплыми лапищами пожимает руки Миранде и Марии. — Славные у тебя девочки, Гарри. Я рад, что вы поставили на Мисс Люси и выиграли, — ласково говорит он им. — Только не потратьте деньги на ерунду. Ну, до скорого, Гарри.
Коляска, подскакивая на выбоинах, покатила прочь, а он все стоял, толстый, обмякший, и прощально махал им вслед.
Мария сняла шляпу, положила на колени.
— О Господи, — сказала она самым взрослым своим тоном, — как я рада, что с этим покончено.
— Нет, я хочу знать, дядя Габриэл и правда настоящий пьяница? — осведомилась Миранда.
— Помолчите, — сердито оборвал отец. — У меня изжога.
Девочки почтительно присмирели, точно перед каким-нибудь памятником. Когда у отца изжога, надо быть тише воды, ниже травы. Экипаж, громыхая, покатил дальше, выехал на чистые, веселые улицы, где в ранних февральских сумерках уже зажигались фонари, мимо сияющих витрин, по гладким мостовым, дальше и дальше, мимо красивых старых домов, окруженных садами, все дальше, дальше, к темным монастырским стенам, над которыми нависали густые кроны больших деревьев. Миранду так одолели раздумья, что она совсем забылась и, по своему обыкновению, неосторожно ляпнула:
— Все-таки я решила: не буду я жокеем.
Как всегда, она чуть с досады не прикусила язык, но, как всегда, было уже поздно.
Отец повеселел и понимающе подмигнул Миранде, будто услышанное совсем для него не новость.
— Так-так, — сказал он. — Значит, в жокеи ты не пойдешь! Очень благоразумное решение. Я думаю, ей надо бы стать укротительницей львов, как по-твоему, Мария? Такое милое, чисто женское занятие.
Тут Мария вдруг переметнулась на сторону отца, с высоты своих четырнадцати лет она вместе с ним начала смеяться над сестрой, но Миранда мигом нашлась и тоже засмеялась над собой. Так лучше. Посмеялись все втроем — какое облегчение!
— А где мои сто долларов? — озабоченно спросила Мария.
— Положим их на текущий счет в банке, — сказал отец. — И твои тоже, Миранда. Будет вам запас на крайний случай.
— Только не надо на них покупать мне чулки, — сказала Миранда, ее давно не отпускала досада оттого, как бабушка распорядилась деньгами, подаренными Миранде на Рождество. — У меня уже столько чулок, за целый год не сносить.
— Мне хочется купить скаковую лошадь, — сказала Мария, — но ведь этого не хватит. — Она приуныла, не так уж велико это богатство. Сказала капризно: — Что особенного можно купить на сто долларов?
— Ровно ничего, — сказал отец, — Сто долларов просто деньги, которые кладут на текущий счет.
И Марии с Мирандой стало нелюбопытно. Ну было дело, выиграли они по сто долларов на скачках. Это уже далекое прошлое. Они принялись болтать о другом.
Послушница выглянула из-за решетки и, потянув длинный шнур, отворила им дверь; Мария с Мирандой молча вступили в хорошо знакомый мир натертых до блеска голых полов и здоровой пресной пищи, умыванья холодной водой и обязательных молитв в назначенные часы; в мир бедности, целомудрия и смирения, раннего укладыванья в постель и раннего вставания, строгих мелочных правил и мелких сплетен. На лицах девочек выразилась покорность судьбе, они подставили отцу щеки для поцелуя.
— Будьте умницами, — сказал он странно серьезно, даже как-то беспомощно, так он всегда с ними прощался. — Да смотрите пишите своему папочке славные длинные письма.
Он быстро крепко обнял их — одну, потом другую. И ушел, и послушница затворила за ним дверь.
Мария и Миранда поднялись в спальню: надо вымыть перед ужином лицо и руки и пригладить волосы. Миранда порядком проголодалась.
— Мы так ничего и не ели, — проворчала она. — Хоть бы шоколадку с орехами погрызть. Бессовестные. Хоть бы дали по двадцать пять центов, купить чего-нибудь.
— Ни крошки не ели, — подтвердила Мария. — И хоть бы десять центов получили.
Она налила в таз холодной воды и закатала рукава.
Вошла еще девочка, примерно ее ровесница, и направилась к умывальнику возле другой кровати.
— Где вы были? — спросила она сестер. — Весело провели время?
— Ездили с отцом на скачки, — ответила Мария, намыливая руки.
