– Я говорила тебе, что так и будет. Говорила, – радовалась она. – Интересно, кто купил ее? Он не пишет?
Я взглянула на записку еще раз и покачала головой.
– Неважно, – сказала бабушка. – Теперь многие люди увидят ее, многие состоятельные креолы придут в Галерею Доминика посмотреть твои работы, а он расскажет им, кто ты, он расскажет, что художник – это Руби Ландри, – добавила она и кивнула головой.
– Теперь послушай, Grandmere, – решительно заявила я. – Мы будем тратить эти деньги, будем жить на них, а не прятать в твоем сундуке для какой-то будущей оказии.
– Может, только какую-то часть из них, – согласилась бабушка, – но большая сумма должна быть отложена для тебя. В один прекрасный день тебе потребуется более приличная одежда, обувь и другие веши, понадобятся деньги для поездки, – с убеждением проговорила она.
– Куда это я поеду, Grandmere?
– Прочь отсюда. Прочь отсюда, – пробормотала старушка. – Ну а сейчас давай устроим праздник. Давай сделаем гамбо из шримса и особый десерт. Испечем королевский пирог. – Это был один из моих любимых: круг дрожжевого теста, покрытый разноцветной сахарной глазурью. – Я приглашу миссис Тибодо и миссис Ливоди на обед, чтобы похвастаться своей внучкой, и пусть они лопнут от зависти. Но прежде мы отправимся в банк и обменяем твой чек.
Возбуждение и счастье бабушки наполняло радостью и меня. Я так не радовалась уже долгие месяцы. Мне хотелось отпраздновать это событие с каким-нибудь другом, и я подумала о Поле. Кроме церкви, я видела его только один раз за все лето, это случилось, когда я шла в город за продуктами. Уже выходя из магазина, я увидела его сидящим в машине отца и ожидающим, когда тот выйдет из банка. Поль посмотрел в мою сторону, и мне показалось, что он улыбнулся, но в этот момент появился его отец, и он резко повернул голову и стал смотреть вперед. Огорченная, я наблюдала, как он уехал, ни разу не обернувшись.
Мы с бабушкой сходили в город и обменяли чек. По пути зашли к миссис Тибодо и миссис Ливоди и пригласили их на наш праздничный обед. Затем бабушка принялась варить и печь с удивительным для последнего времени энтузиазмом. Я помогала ей, а потом накрывала на стол. Бабушка решила установить хрустящие двадцатидолларовые купюры в сноп посреди стола, обернув их резинкой, чтобы произвести впечатление на своих старых приятельниц. Когда дамы увидели купюры и услышали, как я их получила, они были просто в шоке. Некоторым людям на протоке и за месяц работы не удавалось получить такие деньги.
– Да, но меня это не удивило, – заявила бабушка. – Я всегда знала, что в один прекрасный день Руби станет знаменитой художницей.
– О Grandmere, – сказала я, чувствуя неловкость от такого внимания. – Мне еще далеко до знаменитой художницы.
– Пока да, но когда-нибудь ты будешь знаменита. Вот увидишь, – предсказала бабушка.
Мы подали гамбо, и женщины начали обсуждать различные рецепты его приготовления. На протоке столько рецептов этого блюда, сколько кайенов, подумала я. Слушая спор бабушки и ее подруг по поводу того, какое сочетание продуктов является лучшим и что именно делает соус самым вкусным, я развлекалась. Их оживленный разговор стал еще более темпераментным, когда бабушка решила подать свое домашнее вино, которое она обычно приберегала для совершенно особых случаев. Один стаканчик этого напитка сразу ударил мне в голову. Я почувствовала, что лицо мое стало пунцовым, но бабушка и ее приятельницы наливали себе стакан за стаканом, будто это была вода.
Вкусная пища, вино и смех напомнили мне о более счастливых временах, когда мы с бабушкой отправлялись на праздники и собрания в общине. Особенно мы любили ходить на свадьбы и участвовать в обряде приветствия новобрачной. Каждая женщина при этом приносила курицу, чтобы молодая хозяйка обзавелась своим птичником. Как весело бывало тогда, сколько вкусного ели и пили приглашенные, как много было музыки и танцев. А так как бабушка Катрин была знахаркой, она всегда была почетным гостем.
Наконец мы покончили с пирогом и с крепким, густым кайенским кофе, я попросила бабушку вместе с миссис Тибодо и миссис Ливоди выйти на галерею, чтобы позволить мне убрать со стола и вымыть посуду.
– Нам бы не следовало оставлять виновника торжества выполнять эту работу, – заметила миссис Тибодо, но я настояла на своем. Убрав посуду, я заметила, что деньги все еще стоят в снопе. Я вышла и спросила бабушку, куда их положить.
– Сбегай наверх и положи в мой сундук, Руби, милая, – ответила она.
Я удивилась. Бабушка Катрин никогда не разрешала мне раньше открывать ее сундук и копаться в нем. Иногда, когда она открывала его, я заглядывала через плечо и любовалась тонко вытканными полотняными салфетками и носовыми платками, серебряными бокалами и нитками жемчуга. Помню, что мне очень хотелось исследовать все примечательные вещи. Но бабушка хранила свои сокровища как святыню. Мне и в голову не приходило прикоснуться к ним без разрешения.
Я поспешила наверх, чтобы спрятать свое нежданное богатство. Но когда открыла сундук, увидела, каким он стал пустым. Исчезло красивое полотняное белье и все остальное, кроме одного серебряного кубка. Бабушка отдала и заложила значительно больше, чем я предполагала. Мне было очень грустно видеть, как много из ее сокровищ исчезло. Я знала, что каждый предмет имел для нее особую ценность, намного большую, чем его денежное выражение. Я встала на колени и разглядывала то, что осталось. Ожерелье, браслет, несколько вышитых шарфиков и стопка документов и фотографий, перевязанных резинкой. Среди документов находились справки о моих прививках, школьный аттестат бабушки Катрин и несколько старых и таких выцветших писем, что их трудно было разобрать.
Я посмотрела несколько фотографий. Бабушка все еще хранила снимки дедушки Джека в молодости. Каким красавцем он был в свои двадцать с небольшим лет – высокий, смуглый, с широкими плечами и узкой талией. Очаровательная улыбка ярко сверкала с фотографии, дед стоял такой стройный и гордый. Легко понять, почему бабушка Катрин влюбилась в этого мужчину. Я нашла другие фотографии, выполненные в коричневых тонах, фотографии бабушкиных матери и отца, старые и выцветшие, но сохранившиеся достаточно, чтобы я могла рассмотреть, какой хорошенькой женщиной с милой мягкой улыбкой и мелкими изящными чертами лица была моя прабабушка. Отец бабушки выглядел полным достоинства, крепким серьезным человеком с плотно сжатым ртом.
Я положила обратно пачки документов и старых фотографий, но, прежде чем спрятать деньги в сундук, увидела уголок еще одного снимка, высунувшийся из старой, в кожаном переплете Библии бабушки Катрин. Я медленно подняла книгу, осторожно обращаясь с потрескавшимся переплетом, тихонько открыла сухие страницы, начинавшие расслаиваться по уголкам, и взглянула на старую фотографию.
