Матрос, которому было поручено играть роль индикатора подъема, замер у кормы, упершись ногой в борт и натягивая на себя сигнальный конец, словно пытаясь вытянуть на поверхность ракету весом в несколько тонн.
Джамал внимательно наблюдал за ним. Как только понтон оторвется от грунта и начнет свое движение, натянутый сигнальный конец должен ослабнуть.
Стрелка манометра подвинулась еще чуть-чуть. А матрос все еще изображал из себя мраморную статую.
«Ничего не понимаю, – начал беспокоиться сириец. – Неужели ракета оказалась тяжелее, чем я думал? Но у понтона приличный запас плавучести, он должен выдержать массу и побольше! Тогда в чем же дело? Давление держится… правда, набегает слабовато, может, даже утечка где-нибудь есть… Что за дьявол!»
Джамал легонько постучал пальцем по стеклу прибора, измеряющего давление. Тот отозвался глухим недовольным звуком.
Матрос будто именно этого и ждал. Сначала медленно, а потом все быстрее он стал выбирать конец, складывая его неровными кольцами у своих ног.
Джамал напрягся. Он успел вырубить компрессор, как только появились первые признаки движения понтона. Слова молитвы начали вырываться сами собой, пока он завороженно смотрел на своего помощника, размеренно извлекающего из воды тонкий синтетический трос. Ведь вся надежда была только на правильность регулировки предохранительного клапана, что должен уберечь понтон от разрыва, да на прочность креплений. Ну и на Аллаха в первую очередь.
Весь драматизм происходящего процесса можно очень легко вообразить, представив себе для пущей наглядности дом, высотой этажей этак в двенадцать, на крыше которого стоят чудаки и ждут, пока с земли до них долетит связка воздушных шариков, наполненных гелием. С той лишь разницей, что вместо шариков поднимается штуковина, способная разом стереть с лица земли средних размеров город со всеми его жителями.
Сев на весла, Джамал в несколько гребков отвел лодку от того места, где, по его мнению, должен был всплыть понтон. Не хватало еще оказаться над ним в этот момент. Ведь «всплыть» в данном случае – это мягко сказано. По всем законам физики, распертый воздухом прорезиненный мешок вместе с ракетой должен буквально выпрыгнуть на поверхность. Что и произошло спустя каких-то пару секунд. Этого Джамал Яззи, при всем своем умении и опыте, в силу скудности технического обеспечения операции, не мог предотвратить никак.
С шипящим плеском вода словно взорвалась всего в нескольких метрах от катера, подброшенная гигантской «сигарой», лежащей в понтоне, как сосиска в тесте. Брызги плотным потоком ударили по людям, находившимся рядом, но не успели они достигнуть своей цели, как вытолкнутая морем ракета, подпрыгнув, шлепнулась обратно, выбив еще один фонтан из воды и пены.
Матрос, от неожиданности упавший на дно катера, ошарашенно завертел головой, совершенно не проникнувшись торжественностью момента. А Джамал, обеими руками размазывая по лицу соленую воду, возносил хвалу всевышнему. У него все получилось!
Но долго предаваться этому занятию ему не дали. Показавшаяся в полукабельтове от них рубка подводной лодки, толкая перед собой волну, стремительно приближалась. Верхом на ней, в нетерпении держась за поручни, стоял сам Ассади. Сгущались сумерки, и он торопил всех. Раз уж дело начали засветло, привлекать внимание светом прожекторов ночью было совершенно ни к чему.
Понтон вместе с утопающей в нем ракетой пришвартовали между бортом катера и рубкой. Из люков повалили матросы, которых Хаким для такого важного этапа отобрал лично.
– Радиация нормальная, – радостно поприветствовал его сириец. – Аллах благосклонен к нам!
– Угу, – кивнул Ассади, шагая прямо по понтону к ракете. Для него сейчас существовала только она. Покрытая ракушечным наростом, слоем соли и извести, в багровом закатном зареве, она выглядела зловеще. – Шевелитесь! Живее, живее! Надо работать! – прикрикнул он на любопытствующих матросов. Те сбросили оцепенение и, скользя по мокрым поверхностям, окружили ракету. Откуда-то появились долото и молоток. В указанном Хакимом месте моряки принялись счищать нарост по диаметру ракеты.
– Вы что? – подпрыгнул Джамал. – Резину пробьете – она разом в воду булькнет, и ищи ее потом!
– Ладно, давайте так попробуем, – согласился Ассади, почесав в затылке.
Через десяток минут напряженного труда, взмокшие от натуги и ответственности, матросы бережно, как хрустальное чудо, втаскивали боевую часть ракеты на борт подлодки. Весила она добрых сотни три килограммов, если не больше, хотя габариты имела не особенно крупные. Остатки ракеты – ее маршевая часть с топливом и двигателями – остались пришвартованными к катеру.
Джамал Яззи устало опустился на банку у кормы катера. Ноги почему-то тряслись мелкой дрожью. «Кессонка? – отстраненно подумал он, разминая руками икры. – Да нет, не должно быть, я все делал, как учили…»
Глава 18
Израиль. Ашкелон
Возмущение клокотало в нем, обжигая саднящую свежими ранами душу. Его, Иосифа Моисеевича Эдельштайна, который бросил все и приехал сюда возрождать еврейское государство, который воевал плечом к плечу с самим Ариелем Шароном за независимость Израиля, получил медали и был даже ранен, какая-то канцелярская крыса, молокосос в погонах, обозвал «русским»! Старик был задет и обижен невероятно. «Сволочи! Никакого уважения к сединам! Что творится на этой земле! Куда подевалась справедливость, господи? Ничего, нас не сломали раньше и сейчас не выйдет! – Ветеран старался гордо держать голову высоко поднятой, выходя из низенького одноэтажного кирпичного здания, в котором размещалась круглосуточная приемная местной прокуратуры. Но, отойдя полквартала, он горестно сгорбился и остановился, опираясь на тросточку. – Бедный, бедный Натан! Сколько же тебе придется вынести при таком отношении! Как же быть-то, как же помочь тебе? Ведь ты же хотел как лучше, я знаю! Ты не мог просто так решиться украсть секреты, лишь что-то очень-очень важное могло толкнуть тебя на это!» Глаза заслезились сами по себе. Внук, конечно, совершил проступок, но это же ЕГО внук, кровиночка! Как можно было его запихивать в тюрьму без всякого суда, да еще и так унижать. Прервать священный ужин в Шаббат! Немыслимо! Старик отер рукавом старого кителя мокрые глаза; ордена и медали жалобно звякнули. Снова выпрямившись, он побрел в направлении дома, не обращая внимания на попадающихся по пути бродячих собак, которые с интересом поглядывали на странного прохожего.
Сколько надежды у него было, когда сразу после обыска он решил направиться сюда. Казалось, что стоит прийти и сурово спросить этих сукиных котов, что они за беспредел устраивают, как те немедленно извинятся и отпустят его любимого внука. Но не тут-то было. На него, ветерана двух войн, отдавшего здоровье и рисковавшего жизнью ради них же, смотрели как на пустое место. Заставили старика ждать почти два часа, а потом сквозь зубы бросили, чтобы не мешал работать и убирался к себе домой, поскольку его внук – Натаниель Эдельштайн – «враг народа», предатель и преступник. И сидеть ему в каталажке долго. О свиданиях не могло быть и речи, пока не закончится следствие, так что внука он так и не увидел. Передачи тоже не разрешили. Единственное, чего удалось добиться деду, и это хоть как-то подбадривало его, – вызвать адвоката. В конце концов он воевал, долгое время работал в престижной клинике, пока позволяло здоровье, в общем – связи были. Сделав пару звонков, он нашел хорошего специалиста, который взялся помочь его семье и, несмотря на раннее утро, тут же приехал. Но даже такому известному юристу пришлось нелегко. Все чиновники в погонах, словно сговорившись, старались вставить палки в колеса. Каждый по мере своих сил. Таково уж было отношение к людям, обвиняющимся по таким статьям, и сложилось оно давно. С трудом пробившись через заслоны прокуратуры, опытный защитник бегло ознакомился с обвинениями и подтвердил, что арест законный и все процедуры соблюдены. Но разве от этого старику стало легче? И, хотя адвокат заверил его, что сделает все, чтобы вытащить Натаниеля из тюрьмы, на душе Иосифа Моисеевича скребли кошки. Не первый год жил на земле. Ни один судья не выпустит под залог человека, подозреваемого в измене родине.
С такими невеселыми мыслями ветеран добрел до дома. Ничего не хотелось. Вставив ключ в замочную скважину, старик остановился и отступил от дверей. На востоке начинала алеть заря, в воздухе запахло утренней свежестью. «Нет справедливости на этой земле! – Он рассерженно ударил тростью о камень дорожки. – Я, дряхлая развалина, могу всем этим любоваться, а молодой парень, у которого вся жизнь впереди, сидит сейчас за решеткой в вонючей камере!» В бессилии отшвырнув трость в тень палисадника, он заковылял в дом.
Но и там не стало легче. Разбросанные кругом вещи, перевернутая мебель угнетали еще больше, оживляя воспоминания об унижении, которое пришлось пережить во время обыска.
