— Как же не думать, Франек? Как не думать? — тяжко вздыхала старушка. — Что с нами будет?
— Что будет, то и будет. Надо же иметь крышу над головой. А как же? Скажу тебе по совести: если бы там нашелся небольшой садик, где можно было бы покопаться в земле, я пошел бы туда с удовольствием.
— Уж слишком ты добр, Франек. Слишком покладист… На все ты согласен. Нельзя так по нынешним временам. А садик? Что же садик? Садик есть и у Еленки. Тогда лучше давай поедем к ней. У нее и дом большой и сад. Смотришь, мы еще и пригодимся. Все-таки родня, хоть и дальняя…
— Как же ехать к Еленке, если ты ее обидела? Разве ты не помнишь, душенька, как ты ответила на ее приглашение?
— Это было давно, что же об этом вспоминать? Впрочем, я так ответила ей тогда потому, что она меня рассердила: такая красивая, умная девушка, а забралась в глушь. Разве не могла она устроиться в Варшаве?… И замуж вышла за какого-то… то ли за Грома, то ли за Вихря.
— За Грохота, Леоня. Грохот его фамилия. А возможно, она и правильно сделала, что не осталась в Варшаве. У тебя есть их адрес?
— Есть. Надо бы завтра им написать… Спросить-то всегда можно. Все-таки родня, хоть и дальняя…
— Сад… сад, — вздыхает старик. — Можно бы устроить парник… пусть хоть маленький…
Михал размышляет: им не хочется идти в дом для престарелых. Почему? Наверно, там тоже как в интернате… А каждому хочется жить по-своему. Если бы их сын был жив… Вот у его мамы в старости все будет. И вообще, как только он начнет зарабатывать, все деньги будет отдавать маме — пусть тратит как хочет…
Пить он не станет — насмотрелся на пьяниц вдоволь, с него хватит. И курить не будет. Он пробовал — ничего хорошего. Дураки! Сколько денег на дым пускают! И у дяди, если бы не водка, давно уже был бы телевизор. Тут, ясное дело, каждый норовил бы зайти смотреть. Но Михал пускал бы только Витека и Агнешку. Ну, может, еще пана Шафранца, а больше никого. Дядя, конечно, всем разрешал бы — пусть смотрят!
О дяде тоже можно сказать: что он чересчур покладистый по нынешним временам. Швейная машина у Петровской сломалась — прямым ходом к дяде. Учительнице замок в шкаф врезать — опять дядя. Медсестра ключ потеряла — кто новый сделал? А душ в ванной был бы без дядиных рук? Прочистить раковину или газовые горелки — тут уж и говорить нечего! А вот когда к дяде человек приехал, и не кто-нибудь чужой, а родной племянник, тут сразу галдеж!
А в тот раз, когда переполох устроили из-за спичечных этикеток… Михал хоть и закрыл за собой дверь, но хорошо слышал, как медсестра сказала старухе: «Хоть бы уж скорее он на праздники уехал!» И теперь вот, видно, так заботится о нем — то градусник, то перевязки, то уколы, — все, лишь бы он поскорее выздоровел и ехал к матери. Добрячка! Да знала бы она, что он и сам только об этом мечтает…
Старики, кажется, наконец уснули. Зато стало слышно повизгивание Пимпуса. Медсестра оставляет окно на ночь открытым. А у нас — только форточка, но все равно слышно. Может, собачонке снится что-нибудь страшное? Интересно, собакам снятся сны? Вот бы узнать! А может, кто чужой ходит возле дома — собака всегда первой учует…
Михал как можно осторожнее переворачивается на другой бок. Больно.
Хорошо бы уехать поскорее. Мама, наверно, кухню белит. А помочь некому.
С малышней надо бы пойти в зоопарк. В Лодзи зоопарк, конечно, маленький, не то что в Варшаве, но все равно интересно посмотреть: малышня любит зверей. Поди, научились уже ухаживать за белой крольчихой. Интересно, какие у нее на этот раз крольчата? Все белые или нет?
Надо будет привезти с собой после праздников пару крольчат. В сарае на дворе место для них найдется. Агнешке, наверно, больше понравятся белые…
Сколько разных вещей приходит в голову, когда не можешь уснуть! Михал смотрит в окно. Незаметно с неба исчезли звезды, а само небо поблекло, стало светлее. Апрельские ночи совсем короткие.
Михал просыпается поздно. Первое, что он замечает, — это чудесный золотистый апельсин на стуле возле кровати. Откуда он здесь взялся?
В дверь заглядывает Петровская:
— Проснулся наконец? Эх ты, соня! Впрочем, это хорошо, что ты так долго спал. Скорее болезнь пройдет. Сейчас я принесу тебе завтрак.
Она приносит кофе с молоком и булку с маслом.
— Твой дядя апельсины купил? — спрашивает она, ставя завтрак возле кровати. — Пришлось ему, бедняге, в очереди выстоять — перед праздниками все запасаются. Я тоже купила… Помочь тебе подняться? Вот видишь, сегодня уже немного лучше. Дай только подушку тебе поправлю.
Михал осторожно подтягивается сам и с аппетитом принимается за еду.
Днем заходит медсестра.
— Это пани Петровская принесла тебе апельсин? Вот видишь, ты говорил, что она жадина, а она и детям купила, и для тебя не пожалела, и обо мне не забыла, когда в очереди стояла.
Дядя вернулся сегодня с работы раньше обычного. Ему, оказывается, надо идти в больницу, проведать рабочего, которому оторвало пальцы на руке. Дядя принимается готовить обед. Яичницу с колбасой и компот Михал умял вмиг, будто не ел по крайней мере дня два.
— Апельсин Грудзинская дала, — говорит дядя ничуть, как видно, не сомневаясь, что так оно и есть. — Пошумит-пошумит, а чуть что — золотое сердце. Я ее знаю!.. Очистить тебе?
— Не надо… Пусть лежит… — говорит Михал и думает: «Не дядя, не Петровская, не медсестра, кто же?»
— Дядя, можно ко мне придет Витек? И Агнешка? Будут здесь уроки делать, а то мне скучно.
— Пускай приходят. Сейчас я скажу Петровской. Вернусь я сегодня поздно — после больницы надо еще на Прагу заскочить. Работенка там подвернулась, а деньги лишними не будут.
Пришел Витек, вслед за ним Агнешка.
— Вчера не зашла, — с укором говорит Михал, хорошо понимая, что он, как больной и жертва, что там ни говори, несчастного случая, имеет право на некоторые капризы.
— Я не знала, захочешь ли ты меня видеть. А кроме того, я комнату убирала, все окно вымыла. Балкон вот только не смогла открыть. Придется попросить кого-нибудь.
— Я тебе открою, как встану, — обещает Михал.
— Ого! Не хвались, — говорит Витек. — Балкон пани Толлочко велела забить наглухо — боялась, что он непрочный и может обвалиться. Она, хоть убей, не хотела выходить на балкон. Вот твой дядя и забил двери. Теперь гвозди и клещами не вытащить.
— Хорошо бы там цветы посадить! — мечтательно говорит Агнешка.
— А что? Можно. Вот посмотришь, как летом у Шафранцев красиво. Настоящий сад! Старик все время с цветами возится, для него это первое дело, — говорит Витек.
— Что в школе? — спрашивает Михал.
— Опять дрались из-за портфеля Гражины, — с увлечением начинает рассказывать Витек.
— А тебе портфель тоже носят? — обращается Михал к Агнешке.
— Носят, конечно, — отвечает Агнешка, — только из-за него не дерутся.
И Михалу неясно, безразлично ли это Агнешке или, напротив, ей тоже хочется, чтобы мальчишки дрались из-за ее портфеля.
— Да, Михал, слушай! Учительница, которая вместо Агнешкиной тети, велела сочинение написать. Будет отметки ставить. Ты тоже должен написать.
— А тему дала? — спрашивает Агнешка.
— Дала, да какую-то чудную. Твоя тетя никогда таких сочинений не задавала.
— Ну, говори, какая тема, — не терпится Михалу.
— Сейчас. У меня записано! — Витек листает тетрадь. — Ага, вот: «Мои мысли о стихотворении Марии Конопницкой «Как король шел на войну».
— Какие еще мысли? — удивляется Михал.
— Тут такое дело. Вчера и сегодня на уроке литературы мы проходили это стихотворение. Учительница объясняла нам по порядку каждую строчку, а теперь все должны еще раз прочитать это стихотворение дома, подумать и написать, кто как его понимает. Тебе, наверно, трудно будет. Хочешь, помогу?
— Ха! Что ж, по-твоему, я без тебя думать не умею? Не волнуйся. Это стихотворение я наизусть знаю. Там без всяких объяснений все понятно. А новая учительница вроде бы ничего себе, да? А то…
Он хотел сказать «была бы совсем труба», но его прервал показавшийся в дверях Генек:
— Мама спрашивает, ты есть хочешь? Может, принести тебе компот? Я принесу… О! Апельсин!.. Большущий! И у нас такие. Мама спрятала их к празднику и только один Агнешке дала. Агнешка, когда съешь апельсин, ты корки не выбрасывай, ладно?…
— Ой, мальчики! — вскочила вдруг с места Агнешка. — Мне же надо сегодня в Констанции ехать! — Она посмотрела на часы. — Я еще успею. Привет! Часа через два вернусь. — И она выскочила из комнаты.
Но Михал успел заметить, что она покраснела. Обратил на это внимание и Витек.
— Михал, и всегда ты так! — сказал он с укором. — Любишь ни за что ни про что человека подколоть!
— Ты что? — искренне удивился Михал.
— А ты видел, как она покраснела? Ей же неприятно — все-таки это ее тетя!..
…Было еще светло. Михал опять лежал один и слушал, что делается в квартире. Старики мыли вдвоем окно, приводили в порядок балкон. Пан Франтишек радовался, что герань хорошо перезимовала в погребе и дала много новых побегов.
