Перед его мысленным взором, затуманенным болью и страхом, теснились расплывчатые образы. Они раздувались, росли и множились.
— Cuando?![4] — превозмогая боль, прошептал Флако, обращаясь неизвестно к кому. — Когда?! Когда это должно случиться?!
Когда он был подростком, в их деревню пришли миссионеры-францисканцы. Они говорили об Откровении — Апокалипсисе, и с тех пор Флако уверился, что его видения истинны. Они как предостережение. Символы апокалиптических событий. Он не знал, откуда взялась эта уверенность. Он ничего не знал. Просто чувствовал в своем сердце, что все эти годы Господь Бог что-то говорил ему. Что-то очень важное.
— Боже милосердный! — Флако поднес ко рту дрожащие старческие руки.
Происходящее вызывало у него слезы страха, заставляло волосы у него на голове подняться дыбом. Мысленные образы, светясь и вращаясь, стали сливаться в одно целое. Огромный вращающийся столб дыма постепенно стал обретать определенную форму. Спустя несколько секунд Флако уже мог различить очертания кисти человеческой руки.
У него бешено забилось сердце. Впервые за всю жизнь видение обрело отчетливые очертания. Это была почти черная и, несомненно, зловещая рука с открытой в апокалиптическом жесте ладонью. В ушах у Флако зазвучал нечленораздельный, лихорадочный шепот и неясные слабые стоны.
Потом ладонь стала сжиматься в кулак, и Флако издал жуткий, почти животный вопль невыносимого ужаса.
Почти в ту же секунду видение с той же внезапностью исчезло, словно кто-то нажал на выключатель.
В обшарпанном сарае снова воцарились тишина и спокойствие. На улице, за стенами, пели птички. Едва слышно сочились сквозь щели в полу капли разлитой краски.
С трудом переводя дыхание, Флако с немалым усилием поднялся на дрожащие ноги, пораженные артритом. От удара болел затылок.
Но в остальном он чувствовал себя почти сносно.
Убрав с лица прядь поредевших к старости волос, Флако обернулся в поисках тряпки, чтобы убрать лужу краски на полу. В углу у двери стоял пластмассовый бак со старыми футболками и истертыми махровыми полотенцами. Выудив из бака самое большое из них, Флако вернулся на середину сарая, задумчиво разглядывая большое пятно краски на полу.
Приглядевшись, он вздрогнул всем телом.
Пятно приняло уже знакомые очертания раскрытой человеческой ладони с мясистым отставленным большим пальцем.
Встав на колени рядом со страшным пятном и тихо читая молитвы, старик принялся дрожащими руками собирать тряпкой лужи красной краски.
* * *
Через час Флако вышел из ветхого сарая и медленно побрел прочь. Колени пронзала острая боль, вся рубашка была мокрой от пота, но старик упрямо двигался вперед, к намеченной цели. Он тащил под мышками две картонные коробки с банками краски и древесными опилками.
Он шел через крошечный, поросший сорняками участок у края дороги, отделявшей одно соевое поле от другого. Этот участок принадлежал ему, Флако. На этом крошечном клочке земли стоял старый школьный автобус. Обшарпанный, с облупившейся краской, изрисованный углем, испещренный многочисленными царапинами, автобус служил Флако самодельным передвижным домом. В старые добрые времена он почти каждое утро отвозил в местную школу ораву весело болтавших ребятишек за сто девяносто долларов в неделю. Вместе с небольшой пенсией, заработанной на обувной фабрике, этих денег вполне хватало на жизнь Флако и его жене Луизе, обосновавшимся в небольшой, забытой Богом и людьми деревушке.
Однако весной 1981 года Флако постиг двойной удар судьбы. От рака гортани умерла Луиза, а потом он провалил ежегодную переэкзаменовку на водительские права. Потеряв работу, Флако вынужден был съехать со служебной квартиры. Деваться ему было некуда, только поселиться на этом клочке земли, оставшемся после смерти жены в его распоряжении. Школьная администрация милостиво продала ему старый школьный автобус почти за спасибо. И Флако не смог придумать ничего лучше, как поставить автобус на своем участке и поселиться в нем.
Поднявшись на самодельное сложенное из шлакоблоков крыльцо, Флако отворил дверь и вошел в салон. Внутри было сумрачно и прохладно. Пахло старой жевательной резинкой, кожаными сиденьями, тмином и перцем, которым старик обильно приправлял свой обед. Поставив коробки рядом с водительским сиденьем, Флако окинул взглядом внутренность своего дома. Оборудованный старым дизельным генератором, автобус обеспечивал его электричеством, необходимым для различных бытовых нужд. К тому же он был в полной боевой готовности, так как старик чуть ли не каждую неделю собирался упаковать свои нехитрые пожитки и отправиться назад в Мексику. Он демонтировал вдоль одной стены все пассажирские сиденья и на их место установил небольшую кровать, пару настенных светильников, маленькую электроплитку, рукомойник и совсем крошечный холодильник. Несколько окон пришлось заколотить наглухо, над остальными соорудить козырьки от солнца.
В самом конце салона, рядом с надписью «Аварийный выход», был домашний алтарь — засушенные цветы, хлеб приношения, множество статуэток, ряды старых фотографий в рамочках. Красноватый свет сорокаваттной лампочки омывал алтарь, придавая всему некую мистическую окраску.
На большинстве фотографий, сделанных в разные годы в разных местах, была Луиза. В молодости она слыла красавицей — с кожей цвета молочного шоколада и густой гривой иссиня-черных волос. Жизнь превратила ее в располневшую матрону с подслеповатыми глазками.
В самом сердце алтаря, в обрамлении разноцветных бус и искусно сделанных муляжей плодов и фруктов, стоял большой, восемь на двенадцать дюймов, образ Иисуса Христа в Его божественной славе. Со сложенными на коленях руками, с мягко светившимся словно изнутри лицом Он благосклонно взирал из венка засушенных цветов.
Флако приблизился к алтарю и преклонил колена. Суставы пронзила острая боль. В висках бешено стучало, к горлу подступала тошнота. Порывшись в нагрудном кармане, он вынул оттуда пачку сигарет «Кэмел» без фильтра. При жизни — любимые сигареты Луизы. После смерти жены Флако взял себе за неукоснительное правило хотя бы раз в месяц класть на алтарь пачку «Кэмела». Сегодня, после жутких пророческих видений, Флако почувствовал острую необходимость поговорить в молитве со своей покойной женой.
Бережно положив сигареты на маленькую деревянную подставку, Флако склонил голову в молитве. Несмотря на то что страшный образ черной человеческой руки все еще стоял у него перед глазами, он молился не за себя, потому что уже давно не боялся страданий и смерти. Нет, он молился за тех, кому еще предстояла долгая жизнь...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
