— Айцуко… — Джошуа всем существом чувствовал ее отчаяние и до сих пор не утихшую боль. Кольцо его рук сомкнулось вокруг тонкой фигурки девушки. — Пожалуйста, не плачь, не надо. Я не знаю, что делать, когда ты плачешь.
Она опустила голову ему на грудь.
— Не надо ничего делать, Джошуа. Просто посиди со мной вот так. Я немного устала все время быть сильной.
— Хочешь, я буду сильным за нас обоих? — Джош погрузил лицо в ее блестящие темные волосы и слегка раскачивался вместе с нею.
— Лучшее предложение, которое я слышала в жизни, — серьезно отозвалась Айцуко. — Правда, Джошуа.
— Пришельцы, — вдруг сказал он. — Вот что мне это напоминает. Ну, много веков назад люди на Земле не знали точно, есть ли в Галактике другие, похожие на них, и думали, что если и есть, то непременно — ужасно злобные и жуткие твари. И придумывали про них истории, будто бы те прилетают на Землю и хотят ее уничтожить. Вроде мифов про будущее. И те, кто это все сочинял, называли таких… чужаков «пришельцами». А то, что ты мне рассказала… получается, что мы для дайонов оказались именно теми самыми монстрами.
— Откуда ты знаешь эти старые мифы?
— Идис мне давала книги, когда я был моложе, чем сейчас. Там было столько всяких невероятных событий… Хочешь послушать?
— Давай, — кивнула она. — А кто это — Идис?
— Жена Фрэнка. Она очень хорошая женщина.
Джош попробовал рассказать Айцуко об Идис, но очень скоро заметил, что девушка задремала, уютно устроившись рядом с ним. Тогда Джош осторожно, чтобы не потревожить, уложил ее на все тот же узкий диванчик и поднялся.
Он не позволит ей снова рисковать ради него. Не может допустить, чтобы девушка отправилась добывать для него раотан, как это уже было со шприцем. Это нужно сделать самому, а не посылать вместо себя Айцуко. И сделать немедленно, чтобы уйти без лишних объяснений. «Мужчина, который прячется за женскую юбку, — дерьмо», — сказал как‑то Тревер. Тогда Джош не понял, что это значит. Зато теперь осознал вполне. Он поднялся и, с трудом отведя глаза от прекрасного юного лица дайонки с еле заметными следами слез, покинул ее дом, неслышно выскользнув за дверь.
Заснуть Одо не могла. Ее окружало слишком много нового, непонятного и страшного одновременно. Одной в лесу не так страшно, чем на этой огромной удобной постели. Кстати, ей уже приходилось такое проделывать не раз, она знала лес и не боялась его.
Конечно, Тревер тоже был здесь, и Одо хотелось немедленно прийти и прижаться к нему, единственной в Олабаре знакомой душе. Но ей было целых восемь лет, и она знала, что такие большие девочки не должны проявлять позорную трусость. Сколько раз дед учил ее, что самое главное — уничтожить в себе страх. А сделать это можно, лишь ясно понимая его причины и не бегая от них. Увы, увы, сколько она себя ни уговаривала, ничего не получалось. Одо натянула на голову одеяло и подтянула колени к животу, стараясь занимать как можно меньше пространства, прячась от демонов, подступающих со всех сторон.
Они вовсе не были вымышленными. Страхи, которые терзали сейчас дайонку, имели совсем иную природу, нежели у детей, наделенных богатым воображением и боящихся темноты хуже смерти. Она пребывала не в своем, а в чужом кошмаре. В неизбывном ужасе другого человеческого существа, тяжелых, черных мыслях, копошившихся в его мозгу посреди гигантского роя враждебных, злобных образов. Она воочию, наяву видела сны, которые снились мужчине по имени Фридрих и рвали на части его душу. Вернее, Фридрих был еще не мужчиной, а мальчиком, нелепым, худым и очень высоким подростком, светловолосым и сероглазым. Он и сам там присутствовал, Одо его сразу узнала. Вид у него был довольно жалкий и какой‑то затравленный. Чем дальше вглубь сна продвигалась вместе с ним Одо, тем хуже ей становилось. Но только не он был причиной ее страха, а то, что его окружало, больной мозг порождал совершенно фантасмагорические образы, он метался среди них, и она почувствовала, что способна вывести его из этого лабиринта мрака. За какие‑то минуты она узнала о нем слишком многое, больше, чем была способна понять, хотя Одо и было уже целых восемь лет! И сейчас она была сильнее, чем он. А значит, могла как‑то помочь. А если в силах дайона оказать помощь другому, то его долг именно так и поступить. Эту заповедь Одо давно и надежно усвоила.
Одо заставила себя встать с постели, до крови закусила нижнюю губу и сделала шаг по направлению к двери. Еще один, и еще. Она не позволила себе остановиться до тех пор, пока не достигла двери, за которой находился ЭТОТ ЧЕЛОВЕК. Понятно, та была заперта, что для Одо вовсе не являлось препятствием, стоило только посмотреть на замок, который повернулся сам собою, и войти. Что может быть проще?..
Остановившись над спящим, Одо попыталась сделать то, чего до сих пор ей совершать ни разу не доводилось. Входить в чужой сон и менять его — штука крайне тяжелая, не всякий взрослый дайон взялся бы за такое. Но она вошла, шагнула, не оглядываясь, как только что — из одной комнаты в другую.
Нет, ей не справиться. Ничего, сказала себе Одо, кое‑что я поняла, дальше будет проще. Она вынырнула из кошмара Фридриха, тяжело дыша. Нельзя его так оставлять. Нужно стереть ужас, сейчас же, немедленно. Дать мальчику из сна покой до утра. Демоны не уйдут совсем, ей не удалось прогнать их, но притихнут, затаятся на время, хотя бы только на эту ночь.
Она положила маленькую ладонь на мокрый от испарины лоб человека, над которым стояла. Его глаза под веками перестали лихорадочно двигаться — сон кончился, сменившись покоем. Тени уже не скользили по лицу, пальцы, сжатые в кулаки с такою неистовой силой, что ногти впивались в ладони, разжались. Теперь он дышал глубоко и ровно. «Какой он, оказывается, красивый, — подумала Одо. — И кожа светлая, не как у нас и у Тревера. Так, наверное, боги выглядят, — она почувствовала, как страшно устала. — Я только чуть — чуть тоже посплю, — пообещала она себе, опускаясь на пол, — а потом уйду. Только чуть — чуть, совсем немножко…» — Что ты здесь делаешь?
Одо вскочила, как распрямившаяся пружина. Прошедшей ночью ей удалось совершить нечто почти невероятное, но сейчас, днем, все вернулось на круги своя — Фрэнк просто излучал раздражение и гнев из‑за того, что застал ее у себя.
— Ничего.
— Ты шпионишь за мной? Следишь?
— Нет, — она отчаянно замотала головой.
— Тогда почему ты явилась без приглашения? Даже если дверь была открыта, хотя я отлично помню, что сам запирал ее.
«А что, если я хожу во сне и не помню, что делала, совсем как ты, когда был ребенком, Фридрих? Ты только думаешь, будто запираешь двери, а они открываются, когда ты спишь, и тогда приходят демоны. Они всегда приходят за тобой, они загоняют тебя, как добычу — охотничьи псы. И ты перед ними бессилен».
Смысл сказанного дошел до Фрэнка постепенно, частями, кусками. Это имя, которое он изменил так давно, что уже и сам почти забыл, что когда‑то на него отзывался… Невозможно, чтобы его произнесла маленькая дайонка. Ей просто неоткуда было узнать о нем так много вещей, надежно скрытых от целого мира в темных и мрачных глубинах памяти. Даже Идис не знала, что когда‑то он страдал сомнамбулизмом и у него было другое имя, другое тело, жалкое и слабое, которое он ненавидел.
Конечно, дайонка здесь ни при чем. Она же — Фрэнк отлично видел это — и рта не раскрывала, так и стояла, испуганно хлопая глазами. У него просто нервы расшалились, сказывается сильное длительное перенапряжение, вот и мерещится всякая ерунда.
— Иди отсюда, — резко приказал он, — и запомни, что никогда не должна врываться ко мне, если я тебя не звал.
Одо попятилась, прижав руки к груди, маленькая, испуганная, с готовыми вот — вот пролиться слезами, скапливающимися на нижних веках, но Фрэнк готов был поклясться, что вместо страха в глубине ее глаз светилось нечто совсем иное.
Она знала. Она умудрилась вывернуть его наизнанку и увидеть то, что внутри. Быть такого не могло по определению, и все‑таки… даже действующее по всей территории Центра поле не явилось для нее достаточно сильной помехой!
А что еще ей известно о нем?..
«Шаиста». Тревер натолкнулся на это имя случайно, просматривая собственные сумбурные записи, сделанные незадолго до странного происшествия, едва не стоившего ему жизни. По словам Фрэнка, он предупредил, будто вынужден ненадолго отлучиться, но не вдавался в подробности, сказав лишь, что это связано со встречей с неким давним знакомым. Итак, он ушел из Центра, но назад вернулся… лишь теперь. Это было все, о чем Фрэнк мог говорить наверняка. Очень скудная и ничего не проясняющая информация.
Вот если бы речь шла о самом Рейнольдсе, многое было бы куда проще. Фрэнк вел подробные записи обо всем происходившем в Центре, отражая в этом подобии бортового журнала как рабочие моменты, так и детали обычной повседневной жизни, по которым легко можно было проследить за всеми его запланированными перемещениями по Олабару и за пределами города. Здесь он был столь же скрупулезен, как и во всем остальном.
