По мере взросления дар Мерси становился только сильней. Несмотря на это, Данте не думал, что в ней возникнет необходимость; у Рейнтри были другие телепаты, к которым он мог обратиться. Они не были столь же сильны как Мерси, но этого и не требовалось. Лучше всего Мерси чувствовала себя, находясь в Убежище, в доме клана Рейнтри, где ей практически было не нужно закрывать свой дар из-за беспрестанной эмоциональной и ментальной атаки людей, которые понятия не имели, как скрывать свои чувства. Иногда они с Евой, ее шестилетней дочерью, навещали его или Гидеона — Мерси была истинной женщиной в своей любви к шопингу, и он, и Гидеон всегда были рады понянчиться с непоседой Евой, пока ее мать наслаждалась шопинг-терапией. Но Мерси была хранителем Убежища. Она несла за него ответственность, управляла им и любила его. Данте не обращался к ней за помощью, если имел другие варианты.
Все время, пока он звонил, Лорна стояла там, где он вынудил ее остаться, кипятясь и протестуя, с каждой минутой раздражаясь все сильней и сильней, и он уже начал ожидать, что ее темно-рыжие волосы поднимутся вверх от давления. Он, возможно, освободил бы ее, по крайней мере в пределах дома, но она скорее всего использует свою свободу в поисках предмета для нападения на него. Как бы то ни было, он признавал, что скорее наслаждался ее яростью и менее-чем-лестными комментариями.
И факт — он наслаждался ею.
Никогда прежде он не был так очарован... и так тронут. Когда он услышал тот тихий жалобный звук, который она издала во сне, то почувствовал, что его сердце как будто сжалось. На самом деле она знала какой именно произнесенный ею звук донесся до него, вероятно, она часто издавала его, и все же Лорна решительно это отрицала. Храпела, черт бы его побрал.
Она отказывалась быть жертвой. Ему это нравилось. Даже когда она сталкивалась с чем-то неприятным, например, с ним, она неистово отрицала наличие у себя хоть малейшего признака уязвимости, не принимала и намека на сочувствие, даже отвергала предположение о том, что она в любом случае слабее Кинг-Конга. Она не потрудилась защищаться; вместо этого атаковала дикой храбростью и острым языком так же напористо, как и случайными ударами.
Он был груб с ней, более чем однажды. Мало того, что напугал ее и бесцеремонно воздействовал на мозг, он еще унизил и смутил ее, сорвав одежду и исследовав самым тщательным образом. Только чтобы выяснить, сотрудничала ли она... Но она этого не делала, и Данте не мог обвинить ее. Ни один из его вчерашних поступков не внушал доверия, и в любом случае доверие, казалось, давалось ей не легко. Он даже не мог сказать самому себе, что не собирался причинить ей вреда. Если бы на ее спине обнаружилась голубая родинка Ансара в форме полумесяца, тогда… в общем, ее тело никогда бы не нашли.
Не обнаружив родинку, он почувствовал острое облегчение, и это застигло его врасплох. Он хотел заключить ее в объятия и утешить, хотя, если бы он не внушил ей не причинять ему вред, она, скорее всего, выцарапала бы его глазные яблоки своими ногтями, а что касается других его шаров — он даже думать не хотел, что бы она с ними сделала. Но к тому моменту Лорна не хотела ничего, кроме его отсутствия.
То, как ей позволили расти, было позором. Она должна была учиться защищать себя, управлять своим даром и развивать его. Она имела самое большое количество сырой энергии, которую он когда-либо видел в безродном, а это означало, что для нее существовала огромная вероятность злоупотребить своей силой или самой быть использованной.
Теперь, размышляя об этом, он предположил, что ее дар скорее был не предвидением, а ясновидением. У нее не было видений, как у его кузины Экей; скорее она просто «знала» определенные вещи: такие, как карта, которая выпадет следующей, принесет ли определенный автомат выигрыш, сколько стоят ее новые ботинки. Он не мог сказать, почему она захотела играть в казино вместо того, чтобы покупать лотерейные билеты, если инстинктивно желала оставаться настолько незаметной, насколько возможно. Несомненно, она обладала способностью выиграть любую сумму денег, которую пожелает, так как ее дар, казалось, относился к числам.
Кроме всего прочего, обозначились две острые истины:
Она его до чертиков раздражала.
И он хотел ее.
Эти два утверждения должны были отрицать друг друга, но этого не происходило. Даже когда она раздражала его, что случалось довольно часто, она вызывала в нем желание рассмеяться. И он хотел ее не только физически, он хотел, чтобы она приняла свою собственную уникальность, приняла его со всеми его особенностями, приняла его защиту, его руководство в обучении по формированию и управлению своим даром — все из того, что она отвергла и что приводило обратно по замкнутому кругу к раздражению.
Раздался звонок в дверь, сигнализируя о доставке ботинок Лорны. Оставив ее кипятиться, он пошел к двери, где с коробкой в руке ждал один из служащих его гостиницы.
— Извините за опоздание, мистер Рейнтри, — сказал молодой человек, вытирая пот со лба. — На трассе произошла авария, перекрыли движение…
— Ничего страшного, — ответил он, успокаивая молодого человека. — Спасибо, что привез их. — Поскольку он продолжал платить своему штату зарплату, то рассчитывал, что они будут и дальше приносить пользу любым необходимым ему способом.
Он забрал коробку с обувью и понес ее на кухню, где Лорна все еще стояла на одном месте.
— Теперь иди и примерь их, — сказал он, вручая ей коробку.
Она сверкнула в него взглядом и отказалась принять ее.
Наверное, он не мог винить ее за это.
Он вытащил ботинки из коробки, вынул из них комки бумаги и опустился на одно колено. Он ожидал, что она упрямо откажется поднять ногу, но она уступила, он провел рукой по ее голой ступне, чтобы удалить возможные песчинки, и вдел ее ногу в ботинок. Затем повторил процесс с другой ногой, после чего, все еще стоя на одном колене, поднял на ее глаза.
— Подходят? Нигде не жмет?
Он знал, ботинки очень походили на те, которых она лишилась: простые, черные на плоской подошве. Но на этом схожесть заканчивалась. Эта пара была сделана из качественной кожи, с удобным супинатором и обладала хорошей конструкцией. У другой ее пары подошвы были тонкие, как бумага, а швы уже начали изнашиваться. Она носила в кармане семь тысяч долларов и ходила в пятнадцатидолларовых ботинках. На что бы она ни тратила свои деньги — это была не одежда.
— Чувствую себя прекрасно, — неохотно ответила она. — Но не на сумму в сто двадцать восемь долларов.
Он тихо рассмеялся, поднялся на ноги и на мгновение взглянул вниз на ее лицо, очарованный столь беспрестанным упорством. Она была одной из тех женщин, чьи личные качества делали ее более симпатичной, чем она была на самом деле. Не то, чтобы она не была симпатичной; она была таковой. Не яркой, не прекрасной, просто на нее было приятно смотреть. Но то, что было в осанке, в саркастическом, нахальном рте, в «посылающих-тебя-к-черту» глазах, заставляло ее лучиться жизнью. Из-за этого Лорну Клэй никогда не стали бы описывать как спокойную.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
