Войдя в кухню, он занялся приготовлением ужина. Все здесь было устроено Беллилией по своему вкусу. В каждой медной кастрюле сверкало миниатюрное отражение того, что стояло рядом.
Чарли пел, когда поджаривал гренки на новой электроплите Беллилии и тушил кусок мяса на ее жаровне. Он чувствовал себя недосягаемым для вздорных теорий Бена. Недосягаемым, как Бог. Его голос казался ему лишь чуть хуже голоса Карузо. Все, что ему надо было сейчас делать, – это следить за гренками с плавящимся сыром, за мясом и за водой в чайнике.
Пол у плиты был устлан газетами. Чарли сам разложил их, когда кончил мыть линолеум, чтобы следующий раз было меньше работы. В этом был весь Чарли – архитектор, преуспевающий в своем деле и зарабатывающий хорошие деньги, – он не стеснялся мыть пол в кухне и в то же время проявлял практичность. Когда он случайно взглянул вниз, его внимание привлек заголовок в одной из газет. Он наклонился, чтобы его прочесть, и тут же обо всем забыл: из закипевшего чайника выплескивался кипяток, гренки горели, мясо – тоже.
В газетной статье рассказывалось о сорокалетнем холостяке, пресвитере одной из церквей Нью-Гемпшира, которого осудили за убийство своей незамужней сестры. Свидетели говорили, что сестра пыталась разлучить его с учительницей музыки, с которой у него была незаконная связь в течение семнадцати лет. Чарли редко читал подобные истории. Люди, совершившие убийство или позволившие себе стать его жертвой, были для него такими же непознаваемыми, как дикари-игороты,[8] а само убийство так же далеко от понимания, как харакири. Медицинский работник, раскрасивший свое тело и пляшущий, чтобы изгнать бесов, мало чем отличался от священника, задушившего свою сестру зеленой диванной подушкой.
Горячая вода из чайника залила газету. От сковородки шел запах сгоревшего хлеба. Расплавившийся сыр сердито шипел. Надо было отключить электроплиту, вытереть пол, долить чайник, соскоблить сыр со сковородки. Чарли работал с энтузиазмом, даже с вызовом. Он громко пел, звенел тарелками, гремел кастрюльками. Медик плясал, изгоняя бесов. Чарли Хорст изображал Карузо. Опасаясь нового эксцесса, он был на этот раз особенно внимателен и выключил плиту до того, как гренки стали коричневыми, а мясо тушил даже с излишним количеством воды. Но пел он все равно громко, как будто сила его голоса могла сделать мясной соус вкуснее, гренки более поджаристыми, чай крепче, а кроме того, рассеять тени на лестнице и оживить веру, которая была такой твердой, когда он начинал трудиться в ярко освещенной кухне.
Морин Баррет была хорошей хозяйкой и оборудовала свою кухню новейшими приспособлениями – из них миксер для яиц и нож для вскрытия консервных банок были самыми недавними изобретениями, и когда она уходила из кухни, то аккуратно все это убирала в шкафчик своего деверя.
– Чарли, дорогой, до чего же вкусно! – воскликнула Беллилия, когда попробовала тушеное мясо. – Ты готовишь гораздо лучше меня.
– Ужин плохой, а ты просто врешь, как воспитанная дама.
– Нет, не говори, что плохой, все очень вкусно. – Беллилия улыбнулась, показав ямочки на щеках.
Ее темные глаза с обожанием смотрели на мужа, а в комнате витал сладкий аромат ее духов.
Вечером раздался звонок. Чарли и Беллилия вздрогнули. Они забыли о телефоне.
– Должно быть, нас подсоединили.
Беллилия кивнула.
Со станции позвонили, чтобы узнать, работает ли их линия. Телефонистка сказала, что бураном был повален столб и теперь компания рада сообщить своим клиентам, что связь восстановлена.
По сравнению с тем счастьем, какое испытал Чарли, когда вновь загорелся электрический свет, восстановление телефонной линии вызвало просто радость. Это было не чудо, а предзнаменование. Его дом снова стал частью мира, от которого они были отрезаны ураганом. Скоро появятся снегоуборочные машины, после чего из дома опять исчезнет покой.
– Значит, телефон снова работает, – сказала Беллилия.
– Да, – подтвердил Чарли.
Прошло уже больше четырех часов с тех пор, как Бен покинул их дом, но о его посещении еще не было сказано ни слова.
Чарли придвинул кресло поближе к камину. Беллилия продолжала заниматься рукоделием. Время от времени она сравнивала размер недовязанного носка с уже связанным.
– А когда уберут снег?
Он откашлялся, пытаясь сделать тон своего голоса более мягким:
– Не знаю. Но почему это тебя беспокоит?
– Так приятно быть здесь наедине с тобой, любимый. Я вообще не хочу, чтобы нас спасали. Пусть так и будет всегда. Только ты и я.
– Но мы умрем с голоду.
– Будем питаться галетами. Здесь полно муки. Я предпочитаю жить с тобой, питаясь одними галетами и сухарями, чем есть жареного гуся и устриц вместе с гостями.
Чарли задумчиво смотрел на огонь в камине. И вдруг в нем поднялась волна злости, негодования от ее заигрывания, от ее благодушного настроения и наивной женской болтовни. Разумеется, злость эта была минутной и бесполезной. Стоило ему обернуться и увидеть ее – румяную в свете лампы, с розовым бантиком на шее – как его негодование обратилось на него самого за то, что он позволил своей вере пошатнуться.
– Ты мне не веришь, Чарли?
– Чему не верю?
– Что я люблю тебя больше всего на свете.
– Не говори глупости.
– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. То ли ты имеешь в виду, что веришь в мою любовь и я должна об этом знать, поэтому с моей стороны глупо об этом спрашивать, то ли ты не веришь, что я люблю тебя больше всего на свете.
Как могла маленькая женщина утопить мужчину, который всю жизнь имел дело с лодками и хорошо плавал? Если Билл выпил слишком много пива, он мог не знать, что это она столкнула его с дамбы, но, оказавшись в холодной воде, он должен был прийти в себя.
Размышляя об этом, Чарли переживал происшедшее, словно это случилось с ним самим. Вот он потерял равновесие, упал, вода накрыла его, он пришел в себя от холода, задержал дыхание и, работая руками, начал подниматься на поверхность. Он бил руками по воде, пытаясь вслепую доплыть до столбов, на которых держались мостки. Пьяный или трезвый, он не позволил бы себе утонуть, думал Чарли. Но если на него уже подействовал снотворный порошок и он не пришел полностью в сознание, такое вполне могло случиться.
– О Господи, я становлюсь психом.
– Ты что-то сказал, дорогой?
– Нет.
– Почему ты так резко отвечаешь?
– Резко? Прости меня.
– Может, тебе надоело сидеть привязанным к дому, не имея никого рядом, кроме меня? Я знаю, что не очень-то образованна, но стараюсь не наводить на тебя скуку.
– Дорогая моя, ты никак не можешь наводить скуку.
Раздался телефонный звонок, и Чарли обрадовался, что появился повод сбежать вниз по лестнице.
Звонила Эллен.
– Привет, Чарли. У вас все в порядке?
– Привет. А как у тебя? Вас уже откопали?
– Слава Богу, откопали. Мы были под снегом всего один день. Не повезло. Мне пришлось выйти на работу, как обычно. А как там у вас? Все еще в снегу?
– Нам здесь хорошо, – ответил Чарли.
– А в городе такое творилось: все выходили с лопатами и сгребали снег. Не только бедняки, которым за это платили, но даже сам мэр и весь городской совет, все владельцы магазинов и банкиры. Бедняки даже злились, что другие отнимают у них возможность подработать. Но снегу выпало столько, что они бы проканителились с ним несколько дней. Кстати, завтра начнут разгребать вашу дорогу.
– Это хорошо.
– Что-то в твоем голосе не слышно энтузиазма. В чем дело? Ты не хочешь, чтобы вас откапывали? – Чарли не отвечал, и Эллен после небольшой паузы добавила деланно веселым тоном: – Понятно, поскольку поженились совсем недавно, ты и не возражаешь быть отрезанным от всего мира. Но как к этому относится Беллилия?
– Она простудилась и лежит в постели.
– Какая неприятность. Передай ей мое искреннее сочувствие, – исполняя долг вежливости, попросила Эллен. Но голос ее ожил, когда она воскликнула: – Чарли, у меня для тебя поразительные новости! Письмо от Эбби. Как ты думаешь, что в нем написано?
– Опять о каких-нибудь интригах.
– Да ладно тебе, Чарли. Не дразни меня. Это очень важно. Об одном человеке, который находится совсем рядом с тобой.
Его сердце замерло.
– О твоем соседе, мистере Чейни.
– Ах о нем!
– Ты будешь просто в шоке. Прочесть тебе, что она пишет? – Послышался шелест бумаги. – Но прежде, чем я прочту, позволь мне сказать тебе одну вещь, Чарли. Я никогда ему не доверяла. Можешь спросить Эбби. Я с самого начала считала его трусливым и подлым.
– Давай читай.
– Все письмо я читать не буду, ты знаешь, как Эбби многословна. Прочту лишь кусочек. Цитирую: «Судьба сыграла с нами весьма злую шутку, и твой дорогой Чарли, – в телефонной трубке послышался смешок, – ее жертва. Вчера вечером я поехала в Нью-Йорк на прием к Хаттонам. Там я присоединилась к группе знакомых, которые слушали пожилого джентльмена, рассказывавшего всякие фантастические истории о преступлениях и взятках в Канзас-Сити. Я подумала, что он, наверное, редактор или журналист вроде Нормана Хэпгуда или Линкольна Стеффенса. Поскольку я не слышала его имени, я подошла к хозяйке, разливавшей пунш, и спросила, кто он такой. И можешь представить мое удивление, когда она сказала, что это детектив!!»
