…Парк уже изрядно надоел Виталию со всеми своими фонтанами, лозунгами, аттракционами, танцплощадками и толпами гуляющих. В потемневшем небе вспыхивали, кружились, сияли разноцветные огни. Отовсюду доносилась музыка, казалось, ею был перенасыщен весь парк. Кругом слышались оживлённые возгласы, смех, чей-то свист. В толпе сновали стайки мальчишек.
Виталий прошёл знакомым путём на набережную.
Неожиданно из толпы выскочил Гошка и, подбежав, торопливо сказал:
— Айн момент — и я тут, понял? Можешь торчать пока спокойно, не тронут.
— А кому я нужен? — пожал плечами Виталий.
— Ха! Не смеши мои ботинки, детка! Ну, привет!
И Гошка снова исчез.
Виталий стал внимательно приглядываться к окружающим. Неужели он не сможет ничего заметить в этой людской круговерти? Ведь некий «станок» продолжает «печатать». И кассы, кстати, ещё работают. В одной из них — красавица Майка, которую даже проигрывают в карты, а в другой — зверюга Нинка. М-да.
А спустя несколько минут перед Виталием снова возник Гошка и возбуждённо спросил, бегая глазами по сторонам:
— Ну что, двинули?
— Слышь, — сказал Виталий. — Хороша тут одна девушка у вас.
— Майка-то? — безошибочно определил Гошка. — Хошь, познакомлю?
— А удобно?
— Ха! С ней чего хошь удобно. Только с собой её сейчас не брать. — Гошка многозначительно поднял палец. — Она с ума сойдёт, если я буду, учти.
— Ладно. Не возьмём.
Гошка огляделся. Кассы уже закрылись, возле них никого не было.
— Айн момент, — бросил Гошка и торопливо направился к одному из аттракционов.
Вернулся он быстро. Рядом с ним шла невысокая девушка в лёгком пальто, чётко обрисовывавшем её стройную фигуру. Тёмные волосы были модно подстрижены, чёлка наползала на глаза. Тонкое лицо выглядело в полумраке бледным и усталым.
— Познакомься, Маечка, — выламываясь, сказал Гошка. — Мой закадычный кореш. Как тебя увидел, так покоя лишился. «Познакомь да познакомь». Ну, я что же… я человек добрый. Для кореша всё. Ты уж меня… это самое…
К своему удивлению, Виталий уловил какие-то заискивающие нотки в его голосе.
Девушка небрежно снизу вверх оглядела Виталия и пожала плечами.
— Ну, длинный. А ещё чего?
— Молодой и красивый, — со смешком добавил Гошка.
— Молодые сейчас на одну зарплату живут. Чего у них, может, и много, а вот тут ещё не хватает. — Она постучала согнутым пальчиком по лбу. — Тебя как зовут?
— Виталий. А тебя?
— Уже знаешь. И где ты трубишь?
— Далеко.
— Шустришь, вроде нашего Гошеньки?
— С первой встречи, Маечка, говорить о работе не принято, — усмехнулся Виталий. — Если подружимся, всё узнаешь.
— Ну и что? Попробуем подружиться. Запиши телефон. А здесь ко мне больше не подходи.
— Это почему?
— Глаз много. А я не люблю на людях. Так что звони. Утром лови, до девяти. Пока я в постельке. — Она коротко рассмеялась.
— Понятно, Маечка. Будь спокойна, поймаю.
— А я пока спокойна, не загорелась. Ты не думай.
— А как сегодня? — на всякий случай выразил нетерпение Виталий.
— Ты, мальчик, не торопи ночь. Сегодня я занята. Гоша, такси мне сейчас найдёшь, — повелительным тоном сказала Майя.
— Сей момент, — обрадованно и по-прежнему чуть заискивающе отозвался Гошка.
— Ну, так пошли, мальчики.
Втроём они направились к выходу из парка.
«Однако эта деловая Маечка быстро пошла на дружбу», — отметил про себя Виталий.
Гошка подогнал такси мгновенно, так что Виталий не успел сказать Майе и двух слов.
Когда девушка уехала, Гошка нетерпеливо спросил:
— А нам куда?
— А нам недалеко.
И они двинулись в сторону большой, залитой огнями площади.
У Виталия уже довольно давно появилось в городе два-три надёжных места, где он мог спокойно встретиться с кем угодно, где его знали и он мог быть уверен, что встречи его пройдут незаметно для окружающих и будут обставлены как надо. Одним из таких мест была скромная «Блинная» возле той самой площади.
Оглядев с презрением её скромный фасад, Гошка насмешливо присвистнул:
— Длинный, куда это ты меня приволок? Здесь одни мыши крупу жуют.
— Не суди, Гоша, по виду. За ним иной раз ой-ой чего прячется. Заходи.
Уже через полчаса, сидя в маленьком закутке возле общего зала и жадно уплетая тонкие, хрустящие блины с различной, вполне приемлемой закуской и проглотив уже третью рюмку водки, Гошка, отдуваясь, сказал:
— Ну, ты, Длинный, тоже даёшь. И место же выбрал, ёшь твою корень.
— А что?
— Знаем что, — хитро подмигнул Гошка. — Не пальцем учены.
— А тебе, Гоша, не приходила мысль поменять работу? — сочувственным тоном поинтересовался Виталий. — Не жарко тебе на ней стало, не припекает зад-то?
Вопрос этот Виталий задал, когда Гошка достиг того состояния, когда потребность излить душу становится уже невыносимой.
— Я тебе так, Длинный, скажу. Всё бы ничего, но братан в печёнку залез. Бросай да бросай. Ко мне на завод иди. А мне его завод во как нужен! — Гошка провёл ребром ладони по горлу. — Ну а вокруг, конечно, палёным запахло.
— Это как понять?
— А так. Первое, значит, это братан, ёшь твою корень, чего-то, видать, дознался. Тюрягой грозит. Второе, парень один пропал. Хрен его знает, где он.
— У Бороды спроси.
— Да пошёл он на хрен, Борода. Я его, жабу, ещё и не так подставлю. Вот он у меня где. — Гошка сжал кулак. — Захочу, так он знаешь куда запылит?
— А Борода-то знает, где он у тебя? — насмешливо осведомился Виталий.
— Раньше времени ему знать про то незачем. Что сделали у него, это так, начало только, — мстительно ухмыльнулся Гошка. — Я его всего закопаю. Погоди.
— Ты зря не свисти, — махнул рукой Виталий. — Про Бороду надо знать только одно, чтобы его закопать: как он «станок» крутит. А это тебе знать не положено.
— Кое-что знаем, — обещающе кивнул Гошка, уплетая блины.
— А сам ты, Гоша, что думаешь делать? Всю жизнь шестёркой не пробегаешь.
— А чего мне думать? За меня вон братан думает. У него думалка знаешь какая!
— Чужим умом жить — всё равно что чужими ногами ходить. Хуже нет.
— Плевать. Мне сейчас во как хорошо, понял?
— А братану за тебя плохо не будет?
— Иди ты на хрен! — обозлился наконец Гошка.
Виталий покачал головой.
— Эх, Гоша! Я тебе одно предложение хотел сделать. Но тут надо своей головой работать. А у тебя, видать, чурка вместо головы.
— Но, ты! Больно длинный. Я тебя покороче сделаю, — Гошка продолжал пьяно злиться. — Ишь! Один с одной стороны, другой с другой. А я не желаю, понял?!
— Значит, работкой доволен? — усмехнулся Виталий. — И дальше шестерить у Бороды будешь? Ну, валяй, валяй, Горшок. Каждому, конечно, своё.
— Да что ты ко мне прицепился?
— Я-то? Да показалось мне, что ты стоишь чего-то.
— Я, брат ты мой, ого сколько стою, не купишь.
— Это пусть тебя Борода покупает или Горох, а то и сам Вадим Саныч. Сколько они за тебя дадут, как думаешь?
— Сколько запрошу. Свобода им, так и так, дороже.
— Ох, куда занёсся! Здоров ты, Гошка, брехать, я смотрю. А, между прочим, с ними пойдёшь, если что. Разве только поменьше спрос будет. Но я тебе так скажу. И пятнадцать суток, допустим, под замком — и то хреново, сам знаешь. А тут суд светит. Тебе отломится двадцать пять по пятнадцать — зачешешься. Да нет. Ещё больше. Столько ты никогда не сидел. А ведь сам говоришь, дымится вокруг. Тогда чего ты ждёшь, скажи, а?
— Слышь, — помедлив, сказал Гошка, и голубые глаза его стали задумчивыми, он даже есть перестал: — Ты чего предлагаешь?
— Беги, Гоша. Без оглядки беги.
— А куда?
— Не ко мне, так к братану.
— А к тебе куда?
— Ко мне далеко, сам не добежишь.
— Эх, был бы Витька! — мечтательно произнёс Гошка.
— Это который пропал?
— Ага.
— Ну и что было бы?
— Вдвоём мы куда хошь закатились бы. Во парень!
— Сидит же твой Витька, сам знаешь.
Гошка насторожённо посмотрел на Виталия, и как будто даже меньше хмеля стало в его пустых глазах.
— А ты почём знаешь?
— Ха! Каждая собака в парке про то брешет. Что-то не к добру тебя к Витьке потянуло.
Закусив, Гошка вздохнул:
— Убегу. Ей-богу, убегу. Увидишь. И где-нибудь башку разобью.
— Это ещё зачем?
— А затем, что не пристану я уже ни к какой другой жизни.
— Не зарекайся. Не такие приставали. Битые-перебитые — и то… А ты ещё свеженький, молодой, необстрелянный, тебе просто.
— Не пристану, точно говорю. — Гошка печально покачал головой. — Ты, ёшь твою корень, парень, видать, стоящий. Вот я почему-то верю тебе, понял? И не потому, что выпил. Я ведро выпью, а никому не поверю. А тебе вот верю. Потому и говорю: убегу. Пусть они тут сами всё своё дерьмо расхлёбывают.
Злость опять переполнила его.
— Захлебнутся, — усмехнулся Виталий.
