— Что, плохо тебе? Давай-ка водочки. Тут вино хлебать, все равно, что воду пить. Не поможет. — Полечка удивленно уставилась на Нику, а та, как ни в чем не бывало, разлила водку по стопкам и продолжила. — Поль, не знаю, что там у тебя, но два пацаненка сразу не много ли?
— В каком смысле?
Поля очень хотела поделиться бедой своей девичьей, но никак не могла рассказать все Соням и Соняж. Те знакомы с Женькой, а по слухам, еще и были влюблены в него. Правда, не одновременно, что к вящей радости обеих не стало препятствием для дружбы. Ника в этом смысле была прекрасными «ушами», но Поле было неловко. Правда, эта вот вечная робость улетучилась после второй стопки водки.
— Ника… Что мне делать? — и в слезы!
Не надо думать, что пьяные слезы бессмысленны. В них выливается и всплывает нечто такое, что гложет нас постоянно. Разочарования, проблемы, отсутствие чье-то или, наоборот, присутствие. Впрочем, вы и так все прекрасно знаете.
— Что делать? Снимать штаны и бегать. Поль, уймись. Ты скажи, что у тебя и вместе подумаем, а? — Ника держала спокойный тон, понимая, если разрыдается вместе с Полиной, ничего путного из этого соленого фонтана не выйдет.
— Я его люблю…кажется. А вот с Женькой как, а? — и глаза такие огромные, печальные.
Еще минут пятнадцать Ника выясняла кто такой, которого любят, что за Женька, отчего слезы и вздохнула облегченно. Почему? Да потому, что не видела в том никакой трагедии совершенно.
— Ясно. Погоди-ка. — Ника нырнула в служебное помещение и через минуты две появилась перед Полей с чашкой крепкого кофе в руке. — Хватит водки. Вот, пей.
Поля сразу поняла, что голос у Ники уверенный, прочувствовала, и советом воспользовалась. Обжигающий крепкий кофе слегка отрезвил.
— А теперь слушай тётю Нику и мотай на ус. Вопросы потом. — Уселась поближе к Полине и начала. — Знаешь, уж слишком ты трепетная лань, Поль. Прям нежная до усрачки. Подумаешь, брата полюбила и что? Женька этот гимназистка чтоль? Переживет. Чернявый твой правильно сказал. Брат любит и поймет. Не чужие люди. А ты, дура дурой. Брюнет хороший, совестливый, может еще и порядочный, а ты его на хрен выставила. Красивый, так-то. Богатый. Что?! Что уставилась, как солдат на вошь? Любовь проходит, а хорошо жить хочется.
— Ника, я же не потому…
— Во-во, и я говорю, не потому. Любишь? Вот и люби. Хватай и пользуйся, чтобы потом не кусать локти и не вспоминать — ой, какой был мужик! У сестры моей зять есть, так он сначала женился на ее старшей дочери и заделал ей ребенка, а потом развелся и женился на младшей. И ей заделал. Так и живут — он обеим ребятам и дядька и папка. И все нормально. Вот, что я скажу — жизни ты не знаешь. Она так иной раз раскорячиться заставит, так проедется по тебе, хоть вой. А потом, глядишь, наладилось все и поехало-попёрло. Ты вот что, сопли утри и давай-ка, переспи с Климом своим. — После этих слов на Полю стало жалко смотреть.
Брови изумленно выгнулись, глаза стали размером с помидор, что остался на блюде в одиночестве, а рот приоткрылся.
— Ну, ты совсем. — Ника рассмеялась громко, от души. — Ты баба или кто? Сама не знаешь, как своего единственного определяют? Ты давай, тащи его в постель, а там поймешь все сразу. Если совсем улёт — твой парень. Если просто приятно — и думать не о чем. Бросай и не создавай лишних проблем. Не стоит оно того, чтобы братьев ссорить и в семействе шухер устраивать.
Поля задумчиво так уставилась на опустевшую чашку свою из-под кофе, и немножечко зависла.
— Я об этом как-то не подумаwа.
— Ты думать еще не научилась. И это, Поль, давай уже спать иди. Я тут приберу и все закрою. Завтра старшую свою определю на кассу, пусть поработает охламонка, — потом громко так и бодро. — Генка! Подъем!
Поля в странном состоянии поднялась и ушла к себе домой, уже не слышала легкой супружеской перебранки Истоминых, а думала о словах Ники.
В квартире, схватилась за телефон, который выключила, чтобы избежать звонков от братьев и выяснила, что Клим писал и звонил раз десять. От Жени только одно сообщение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Женя:
«Полина, я не хочу, чтобы все вот так кончилось»
Она отвечать не стала и запретила себе думать об этом. Поля понимала Женю, жалела, но согласитесь, сказала ему все, и больше добавить было нечего.
Поняла и еще кое-что — если следовать совету Ники, то именно сейчас! Поля знала о себе наверняка, что утром, на трезвую голову, вряд ли решиться сделать хоть что-то, а потому написала.
Полина:
«Клим, а где ты сейчас?»
Ответ пришел мгновенно, будто он сидел с телефоном в руке и караулил ее сообщение.
Клим:
«Ты в порядке? Так долго молчала. Не плачешь? Я в Крыму, недалеко от Ялты. Вылетаю к тебе сейчас!»
Полина:
«Нет, что ты, не надо!! Я дождусь тебя! А где под Ялтой?»
И честное слово, записала на бумажке название местечка, где находился дом Прозоровых на тот случай, если телефон упадет в воду, сломается, а ее собственная память подведет и попросту не удержит в себе ценную информацию. Еще подумала, о том, как хорошо, что Клим не в Москве, а там, где никто их не знает, не станет наблюдать за ними.
Клим:
«Ты не спишь так поздно. Поль, давай поговорим?»
Полина:
«Давай поговорим завтра?»
Клим:
«Я позвоню тебе утром, ладно? Рано. Совсем рано»
Полина:
«Хорошо, Клим))))»
Клим:
«Чёрт, как жаль, что в сообщении я не слышу, как ты произносишь моё имя. Не плачь, ладно? Я скоро буду в Москве»
Полина:
«Спокойной ночи»
Больше сообщений от Клима она не читала, а просто заказала себе билет на утренний рейс до Симферополя.
Потом долго сидела на постели и тихонько радовалась храбрости своей и тому, что не рассказала Климу о своем плане. Полечка не обольщалась на счет своей смелости ни грамма, понимая, что утром ее решение может измениться и ничего не получится. Она просто останется в Москве ждать Клима, его решения, Женькиной реакции, осуждения Анны Ильиничны и Андрея Петровича….
Но ей очень хотелось нестись к Климу, чувствовать свободу и его руки на своих плечах, его взгляд, горячий и отчаянный, ощущать его запах, касаться его волос. Она просто хотела быть счастливой, разве это плохо?
Вот и мучила себя вопросами, взвешивала «за» и «против», старалась быть разумной, а все одно, знала, что полетит непременно и будь, что будет. С тем и уснула прямо в одежде и спала сладко и до тех пор, пока будильник — орудие пытки — не разбудил ее и не заставил метаться по квартире.
Полечка быстро приняла душ, высушила волосы, отгоняя этими простыми занятиями непростые мысли и начала сборы. Стояла посреди гардеробной и думала, что взять с собой. Нервничала. Потом сделала глубокий вдох, сняла с полки небольшую дорожную сумку и сложила в нее купальник, два легких сарафана, сандалии, кружевное белье. Добавила малую косметичку и заставила себя прекратить сборы на этом. Выпила чашку чая, затолкала в себя булочку, подавилась большим куском, но проглотила, понимая, что силы понадобятся. Да не для постели, что вы в самом деле? Просто бабушка уверяла — завтрак необходим.
Надела светленькое легкое платье, открытые туфельки, подняла волосы и скрутила их в богатый и красивый узел на затылке. Подхватила сумку и, уже спускаясь по лестнице, заказала такси до аэропорта. В машине написала сообщение для Ники, предупреждая, что ее не будет некоторое время и получила смайл с поднятым вверх пальцем. Улыбнулась, но и покраснела.
Звонок Клима застал ее в пути.
— Паулина, доброе утро. — И вроде бы не сказал ничего особенного, всего лишь поздоровался, но голос его прокатился по нервам жаркой волной и заставил Полечку дрожать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Кwим, здравствуй.
— Скажи еще раз.
— Здравствуй, Кwим. — Поля не смогла сдержать глупейшей счастливой улыбки.
А собственно, почему глупейшей? Откуда вообще этот эпитет — глупая улыбка?
— Если я попрошу еще раз сказать это, ты сочтешь меня полным идиотом или частичным?
