— Да, все ты предусмотрел, словно против тебя действуют не местные бандиты, а целая сеть агентов контрразведки. Но, согласен, лучше переиграть, чем что-то упустить. Что же так внезапно помешало твоим планам?
— Что произошло? Страшное, Феликс, нелепое, но все же, наверное, вполне закономерное. Когда я выносил Анюту из машины, никаких сомнений в том, что план удастся, у меня не было. Я внес дочь в подъезд и зашел с ней в лифт, и тут я почувствовал, что теряю сознание. Лицо Анюты показалось мне чужим, да, да, чужим, и… она не дышала, Феликс, понимаешь? На руках у меня был труп. Господи, что я почувствовал в эту минуту — никакими словами не передашь. Лифт остановился, двери распахнулись. На этаже ждал Дмитрич. Он был в полной готовности, и как только я шагнул из кабины, сразу же поторопил меня:
— Давай, Викторович! Впереди все чисто. Поторопись же ты!
— Некуда, Дмитрич, торопиться!
Я зашел домой, положил труп дочери на диван в зале. Дмитрич растерянно стоял на пороге.
— Иди, друг. Все кончено. И спасибо тебе. Зотову передай все как есть. Ну, иди.
Он молча ушел, тихо прикрыв за собой дверь.
Меня охватило оцепенение. Голова не хотела думать, словно заполнилась пустотой. Помню — вызвал «Скорую», боль резко усилилась, ноги стали терять опору, все вокруг закружилось, и я скорее услышал, чем ощутил собственное падение. Дыхание перехватило, и я полетел в глубокую, черную дыру…
Виктор замолчал, левой рукой машинально массируя висок:
— Остальное я знаю со слов того же Дмитрича. Но главное он так мне и не сказал. Лучше бы я не оклемался в реанимации и не узнал бы того, что произошло дальше.
Виктор вытащил пузырек с таблетками, бросил несколько штук в рот и вышел на балкон, по которому яростно стегали мощные струи дождя. Когда он, совершенно мокрый, вернулся на кухню, Феликс предложил другу переодеться. Но тот только сбросил рубашку, обнажив свой шрам. Увидев, что Феликс смотрит на его грудь, он сухо улыбнулся и спросил:
— Помнишь? Главная примета при «липовом» опознании в Арталыке?
— Такое разве забудешь?
— Ну ладно, Феликс, ты еще в состоянии слушать?
— Я-то в состоянии, а вот тебе стоит прерваться — слишком тяжело даются воспоминания. Да и немудрено — пережить такое.
— Как бы ни было тяжело, но я должен тебе все рассказать до конца. Значит, очнулся я в больнице, в реанимации. Диагноз — инфаркт. По словам врача, я был в шаге от того света. О смерти Анюты я помнил, но как это перенесет жена? Если бы знать главное, знать, что моей Татьяны уже неделю, как нет в живых… Честное слово, перегрыз бы провода и трубки, которыми был весь опутан. Зачем мне жизнь? Одному? Без семьи и без цели? Но тогда я еще ничего не знал и жил ожиданием встречи с любимой, готовил слова утешения, планировал навсегда покинуть этот проклятый Город. В общем, жил одной любовью к Татьяне.
— Как же ты узнал о несчастье?
— Меня перевели в общую палату. Сердце не беспокоило особо, но долго находиться на ногах мне не разрешали. Только на третий день я упросил сестру позволить мне позвонить. Набрал номер Зотова. Тот ответил сразу.
«Александр Викторович? По тому, что вы смогли мне позвонить, можно предположить, что дела пошли на поправку?»
«Да, еще дней несколько, думаю, придется проваляться. Но знаете, меня очень беспокоит, что жена не знает о смерти дочери. Не могли бы вы, Евгений Петрович, потактичнее сообщить ей… Адрес и телефон я вам продиктую. Поймите, сам я не могу, а вы человек выдержанный. Да и попросить-то мне больше некого».
«Я понимаю вас, Александр Викторович, у меня сейчас небольшое совещание, после… я сам к вам заеду».
«Спасибо, Евгений Петрович, за все спасибо, буду ждать!»
Не знал я, что за новость принесет мне этот человек.
Не прошло и трех часов, как в палату вошел Зотов в сопровождении Дмитрича. Шеф умел скрывать эмоции. Другое дело Дмитрич. Что-то в его поведении вызывало тревогу. Может, это от того, что он отводил взгляд, стараясь не смотреть мне в глаза? Но я почувствовал надвигающуюся опасность, уловил приближение еще одной беды. Зотов в это время пододвинул стул и присел возле моей кровати. Дмитрич застыл за спиной шефа, держа в руках целлофановый пакет и… розы. Зотов сделал ему замечание, и он суетливо установил цветы в пустую банку.
Зотов начал разговор, и с первых его слов я понял — произошло непоправимое:
«Александр Викторович, мы с вами люди военные — вся наша жизнь была сопряжена со смертельной опасностью. Вы не раз смотрели смерти в лицо. Мне тоже приходилось испытывать нечто подобное. Мы исполняли свой долг и нередко теряли товарищей, в бою ли, волей случая или судьбы. Вот и сейчас, казалось бы, в мирное время, нелепо, безвременно ушла из жизни ваша дочь. Мне Дмитрич рассказал о том, как все произошло и как вы встретили неожиданное, страшное событие. Надеюсь, что и сейчас, после того, что я вам скажу, вы останетесь тем, кем были всю свою нелегкую жизнь — человеком несгибаемым, умеющим встречать удары судьбы. Я сомневался, да и врачи…»
«Да говорите же наконец, Евгений Петрович, — меня не надо готовить, Татьяны больше нет?»
«Да, Александр Викторович, я сожалею и искренне соболезную. Ваша жена умерла через день после того, как, судя по результатам экспертизы, умерла от передозировки наркотика ваша дочь».
Все оборвалось у меня внутри, Феликс, я хотел забиться в рыданиях, размеры палаты вдруг сузились и стали душить меня. Я испытывал непреодолимое желание вырваться из этой клетки на волю, как будто там, на воле, кошмар прекратится. Окончится страшный сон, все будет как прежде, и вновь я увижу своих любимых. Но клетка не выпускала, а сон не проходил.
«Как это произошло? Ведь она была у родственников? Кто мог ей сообщить?» — спросил я.
«Я узнавал. Никто ей специально не сообщал. Просто в этот день она сама позвонила домой. Ответил ей сотрудник следственной бригады и имел неосторожность сказать Татьяне, что в этой квартире уже никто не живет. Объяснять он ничего не стал и отключил телефон. Нетрудно догадаться, что подумала ваша жена, она и так была на взводе, а тут… Короче, она первым же рейсом вернулась в город. Соседи и поведали ей подробности. Естественно, Татьяна бросилась в морг. После того, как ей показали тело дочери, она вышла из морга. Никто ее не сопровождал. Понятно, как сильно ваша жена была потрясена… Она переходила улицу, по дороге шел «КамАЗ» с прицепом. Когда водитель увидел женщину, предпринять что-либо было уже поздно…»
«Она скончалась сразу?»
«Да, смерть наступила мгновенно. Она так и не поняла, что произошло».
Теперь я знал правду и больше не был обречен теряться в догадках, строя одну версию за другой. Неожиданно пришло спокойствие, вместе с пустотой и болью в сердце.
Между тем Зотов продолжил:
«Александр Викторович, может быть, и неуместно сейчас говорить об этом, но вы должны знать — похоронили мы ваших родных вместе, на Центральном кладбище. Вы сразу узнаете место, когда зайдете на главную аллею. Сделали все, как положено — и оградку, и памятник. Извините, но я считаю, что со смертью близких людей жизнь не кончается. Помните: сколько бы вам ни потребовалось времени на восстановление, вы остаетесь моим первым помощником. Фирма оплатит любые затраты на лечение и реабилитацию. И чтобы у вас появился стимул, скажу: смерть вашей дочери и жены не была естественной, кое-кто внес большой вклад, чтобы укоротить им жизнь… Поэтому считаю, что справедливость должна восторжествовать. Виновный или виновные должны быть найдены и обязательно наказаны. На войне, как на войне. На смерть своих друзей и близких мы всегда отвечали достойно. Главное, чтобы вы обрели себя вновь, набрали нужную форму, и, обещаю, Александр Викторович, мы еще повоюем, зло непременно будет наказано».
После этого они с Дмитричем ушли, а во мне безысходность сменилась чувством мести. Оно и помогло преодолеть первые самые тяжелые дни.
А на следующий вечер в палату прибежал Дмитрич, растерянный и напуганный.
«Что-то произошло?» — спросил я.
«Сейчас, Викторович, дай отдышаться».
«Да говори ты скорей!»
«Зотова утром грохнули».
«Что! Повтори, что ты сказал?!»
«А ты не перебивай. Сегодня в своем подъезде автоматной очередью убит Зотов Евгений Петрович. Убит почти у меня на глазах…»
«Ты поподробней можешь?» — обратился я к Дмитричу.
«Сейчас, подожди, дай собраться с мыслями. Сегодня утром я, как обычно, поехал за шефом на джипе. Со мной постоянно «хорек» Дроздов с охранником ездили, а сегодня отправили одного — Дроздов объяснил, что у него должен состояться срочный телефонный разговор. Зотов об этом знает, а охранник почему-то не вышел на службу. Пришлось ехать одному. Оружия мне не положено, у Зотова был пистолет, но он его с собой не носил, только в поездки дальние брал, да ты лучше меня об этом знаешь. Ну, подъезжаю я к дому в 7.20, как всегда. Осмотрелся вокруг — ничего подозрительного не обнаружил — стояли на стоянке машины, но они всегда там стояли. По сотовому телефону сообщил шефу о своем прибытии — так было принято. Обычно я подгоняю машину правой стороной вплотную к подъезду, так, чтобы расстояние от двери подъезда до машины было минимальным. Охранник проверял подъезд, и они с Зотовым выходили на улицу. На этот раз проверять было некому. Сижу, жду. Вдруг внутри дома — очередь, хлесткая такая, длинная — автоматная и одиночный выстрел. Я сначала растерялся, но уже через минуту ломлюсь в подъезд. Там — между вторым и третьим этажом — лежит Зотов. Господи, вся грудь в крови и дырка — прямо во лбу. На ступеньках второго этажа гильзы валяются. А на третьем — автомат брошенный. И никто, никто даже не выглянул из собственных квартир — повылазили, когда милиция появилась. Меня сразу взяли, и в отдел. Допрос устроили, потом объяснительную писать заставили — раз десять переписывал. Искали, наверное, несовпадения или разногласия. Потом братан младший прикатил. Меня отпустили, взяв подписку о невыезде».
