— Бросьте! — внезапно сказал Пронин, резко меняя тон. — Кто вам принес эти книги?
— Откуда я знаю! — воскликнул Копелевич. — Столько народа приносит и уносит! Я не бог, чтобы помнить каждого посетителя…
— Бросьте, — повторил Пронин. — Все известно. Вы получали открытки и передавали адресатам книги, которые вам приказывали передать. Кого вы извещали?
— Это провокация! — закричал Копелевич. — Я не понимаю, о чем вы говорите!
— Не кричите, — сказал Пронин. — Мы сейчас поедем отсюда…
— Вы меня арестуете? — хрипло спросил Копелевич. — Но я же ни в чем не виноват!
— Вы передавали книги, — сказал Пронин. — Вот в этих самых томах есть неопровержимое тому доказательство.
— Я ничего не знаю, — забормотал Копелевич сиплым голосом. — Я передавал. Но я ничего не знаю. Мне звонил этот человек и спрашивал: есть ли открытки. Я говорил: есть. Он приносил книги, и я относил их куда мне говорили, и, честное слово, больше ничего не знаю…
Перед Прониным находился трус, и навряд ли он знал что-нибудь еще, навряд ли ему бы доверили больше.
— Значит, — сказал Пронин, — вы были «почтовым ящиком»?
— Вы можете меня арестовать, но оскорблять не смеете, — заныл Копелевич. — У меня тоже есть достоинство…
— Одевайтесь и пойдемте, — сказал Пронин. — Захватите эти книжки и, проходя через магазин, постарайтесь не привлекать внимания.
— Но я, честное слово, ничего не знаю, — бормотал Копелевич, снимая синий халат и никак не попадая руками в рукава пиджака. — Я даже не знаю фамилию этого человека. Такой высокий и приличный гражданин. Серьезный и порядочный. Он уверял, что мне ничего не грозит. Кто бы мог подумать! Почему не оказать услугу? Я доставлял книги и мне давали иногда пятьдесят рублей, иногда семьдесят. А вы называете меня «почтовым ящиком», точно я действительно пересылал какие-нибудь письма!
Он ныл, бормотал и притворялся, но Пронин готов был ему поверить, потому что люди, выполняющие обязанности «почтовых ящиков», обычно бывают мало осведомлены о делах, в которых принимают участие.
В выходной день установилась пасмурная погода. Пронин с раннего утра тревожно поглядывал в окно на небо, но дождик так и не собрался, и Пронин с облегчением вышел на улицу и так все рассчитал, что Щуровский, выходя из своего подъезда, неожиданно столкнулся с Прониным.
— Чуть не разминулись! — обрадованно воскликнул Пронин. — А я к вам!
— Вернемся? — предложил Щуровский.
— Нет-нет, — отказался Пронин. — Не хочу вам мешать.
— Чем же мешать? — любезно возразил Щуровский. — Засиделся я, устал, вот и решил немного проветриться.
— Боюсь, надоел я вам, — сказал Пронин. — А то бы навязался в попутчики. Дорогой и поговорили бы.
— Напротив, — сказал Щуровский. — Вдвоем веселее.
Они постояли на тротуаре, обменялись несколькими ничего не значащими фразами, слегка поспорили, на чьей машине ехать.
— На моей, — настоял Пронин. — Сегодня я буду хозяином, а вы — моим гостем.
Поехали в Петровский парк…
— Хотел на дачу поехать, — пожаловался Щуровский, — да нет времени…
Пронин был недоволен поведением Щуровского. Рушились все предположения… Щуровский сидел, откинувшись на подушки, снисходительно посматривал по сторонам, указывал на каких-то отдельных, привлекавших его внимание прохожих, лениво переговаривался с Прониным и, по-видимому, откровенно и с удовольствием отдыхал.
Но, едучи по Ленинградскому шоссе, он внезапно предложил:
— А не навестить ли нам Ботанический сад?
Задача была решена, и Пронин мог праздновать победу…
— Стоит ли? — нехотя возразил он.
— Поедемте, — просительно сказал Щуровский и отдал шоферу распоряжение: — Двигайте в Ботанический сад.
У входа они купили билеты, вошли вместе с какими-то школьницами и нерешительно остановились у разветвления дорожек.
— Пойдемте куда глаза глядят, — предложил Щуровский, и они не спеша пошли мимо пестрых цветов и кустарников.
— Кстати, какие книги вы заказывали? — полюбопытствовал Пронин.
Щуровский принужденно усмехнулся.
— Как видно, вам доносят обо всем, что имеет теперь ко мне отношение?
— Зачем — «доносят»? — мягко возразил Пронин. — Гадкое слово. Дело в том, что продавец утверждает, будто вы заказывали именно книжки словаря.
— Ерунда! — сказал Щуровский. — Еще зимой у меня зачитали «Воспоминания» Вигеля. Дочь кому-то одолжила. Я и просил достать…
Они подошли к отделу южноамериканской флоры. Посреди холмика возвышалась агава. Голубовато-зеленые, толстые и сочные листья с зазубренными краями пучком торчали из земли. Пронин мельком взглянул на растение и указал на росшие вблизи низкорослые деревца
— Интересно, какие они на родине?
— Посидим, — предложил Щуровский.
Они сели на садовую скамейку, недавно окрашенную зеленой краской.
— У вас нет папиросы? — спросил Щуровский.
— Я же не курю, — сказал Пронин.
Щуровский поднялся.
— Пойду поищу папиросы в киосках. Но Пронин встал тоже.
— И я с вами.
Они прошлись по кругу.
— Вы позовите сюда своего шофера, — предложил Щуровский.
— Нет, это у нас не полагается, — сказал Пронин. — Он ведь на работе.
— Я схожу позвонить по телефону-автомату, — сказал Щуровский.
— Здесь нет автомата, — сказал Пронин.
Он ни на мгновенье не отставал от своего спутника.
— Погуляем еще? — безнадежно предложил Щуровский.
— Погуляем, — согласился Пронин.
Они опять походили по аллеям, вернулись к агаве, — напрасно было желание Щуровского остаться одному.
— Поедем? — предложил Пронин.
— Поедем, — неохотно согласился Щуровский. Они вернулись к машине.
— Едва не забыл! — воскликнул Пронин, взглядывая на часы. — Мне нужно обязательно привезти вас к нам к четырем часам. Приглашен и Толмачев. Есть весьма любопытное сообщение…
И вскоре они входили в кабинет начальника Пронина. У стола там уже сидел Толмачев.
— Вы аккуратны, товарищ Пронин, — сказал начальник. — Как и было условлено, в четыре. — Он поздоровался с Щуровским и указал на стул. — Садитесь. — Затем взглянул на Пронина. — Можете докладывать.
— Доклад мой будет короток, — сказал Пронин. — Документ найден.
— Не может быть! — воскликнул Толмачев, приподнимаясь с кресла, и щеки его порозовели от волнения.
— Неужели? — сказал Щуровский и тоже привстал.
— Да, — подтвердил Пронин. — Найден и находится в наших руках.
— Кто же мог его похитить? — оживленно спросил Щуровский. — Вы расскажете нам об этом человеке?
Пронин повернулся к начальнику.
— Разрешите?
Тот наклонил голову.
— Пожалуйста.
— Я не отниму у вас много времени, — сказал Пронин. — Лет пятнадцать назад интересующий нас человек примкнул к людям, которым не нравилась решительность, с какой партия перестраивала страну. Позже он раскаялся, но его раскаяние, очевидно, не было искренним. Так вот, постепенно, он и докатился до услуг иностранной разведке.
Щуровский вскочил со стула.
— Неужели это Иванов?!
— Перестаньте притворяться! — сказал Пронин. — Вы!… Это я к вам, гражданин Щуровский, обращаюсь! Документ — на стол, а потом сами доскажете свою биографию.
Щуровский обвел всех взглядом, сжал губы, полез во внутренний карман пиджака, неторопливо вытащил плотный голубоватый конверт и протянул его Пронину.
— Нет… — Пронин покачал головой. — Мне знать содержание этого документа не требуется…
И, осторожно взяв конверт, передал его Толмачеву.
— Со мной вы справились, — зло сказал Щуровский. — Но вряд ли вам удастся поймать того…
— Кто должен прийти к мексиканской агаве? — весело спросил Пронин.
— Ах, вам и это известно? — удивился Щуровский. — Но все равно. Того вам не взять. Вы — способны, но не до такой степени…
Виктор и Пронин столкнулись в служебном коридоре, посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Ты откуда? — поинтересовался Пронин.
— А вы? — спросил Виктор.
— Оставь ты эту глупую привычку отвечать на вопрос вопросом!
— Я из Ботанического.
— А я только что проводил домой Иванова.
— Не спали?
— А ты?
— И я не спал.
— Пойдем, рассказывай, — позвал его Пронин.
Они зашли к нему в кабинет и уселись на диване.
— Нашли? — спросил Виктор.
— Рассказывай, — повторил Пронин.
— Только одно слово — нашли или нет?
— Да.
— Так слушайте, — начал Виктор. — Я как идиот весь день гулял по этому саду. И цветами любовался, и книжку читал, и даже пробовал играть с детишками… Наконец приехали вы с Щуровским. Я дождался, когда вы ушли, и незаметно сунул конверт между листьями. Затем я начал томиться. Вашим конвертом решительно никто не интересовался. Наступил вечер. Публику стали выпроваживать.
