Комната утопала в полумраке. Только круг света от суставчатой лампы косым пятном лежал на стеллажах.
— Мне надо подумать, — сказала она шепотом. — Обязательно надо подумать.
* * *
К Анджею липли дети. Все и всяческие. Дети друзей и знакомых, и просто случайно встреченные на улице. Даже подростки к нему липли — хотя бы те мальчики и девочки, с которыми он «моделировал» на кухне некое подобие «настоящей жизни»…
Однажды Ирена полчаса помогала ему снимать с дерева карапуза лет шести — тот забрался высоко и не умел слезть. Сидел на верхушке и орал, как кот, а мать курицей носилась вокруг дерева, и Анджей, который под руку с Иреной шел на чей-то день рождения, скинул свой светлый пиджак и полез наверх, и снял малыша, как снимают котов, а Ирена стояла с пиджаком на плечах и «руководила», выкрикивая предостережения…
— Из тебя вышел бы неплохой отец, — сказала она небрежно, когда она искали на улице кран, чтобы Анджей мог вымыть руки.
— Из меня вышел бы старший брат, — отозвался он серьезно. — Отец из меня такой же, как и мать. Никакой.
— Ты безответственный? — осторожно спросила она через полчаса, когда они подходили к дверям именинника.
— Наоборот, я чрезмерно ответственный. Будь я чуть более легкомысленным — и ты уже возилась бы с выводком мальчишек, похожих на меня…
— Нет, — сказала Ирена в ужасе.
И в тот день Анджей блестяще подтвердил ее правоту. Сначала вдохновенно руководил весельем. Потом выпил. Потом поспорил с именинником на бутылку коньяка, причем суть спора так и осталась для Ирены неясной. Анджей, однако, уединился — и спустя полчаса предстал перед гостями в облике высокой и плечистой, но вполне привлекательной проститутки (потом Ирена обнаружила разгром, учиненный среди ее косметики). Публика рукоплескала, а Ирена не знала куда себя девать — но развлечение на этом не закончилось. Анджей отправился на улицу и «снял» лысого толстяка на черной машине, и укатил с ним в неизвестном направлении. Долгий час его отсутствия стоил Ирене нескольких седых волос. Наиболее здравомыслящие из гостей уже спрашивали друг друга, не слишком ли далеко зашел господин Анджей в своей склонности к мистификациям — когда в дверь позвонили, и Анджей, все еще в платье, но уже без парика, в обнимку с пьяным толстяком явился требовать выигранную бутылку коньяка…
У Ирены волосы вставали дыбом, когда она вспоминала этот вечер. И мысль о «выводке мальчишек, из который каждый был бы похож на отца», уже не казалась ей такой привлекательной…
Это не мешало ей провожать взглядом соседских карапузов в ярких комбинезончиках.
* * *
Остаток дня она провела в постели. Привычным движением натянув одеяло до подбородка, сцепив пальцы на груди. Думала.
Когда горы в окне окончательно померкли, протянула руку и включила светильник. По комнате запрыгали тени от электрической свечки на несуществующем ветру.
Слишком много вопросов.
И усталость. И мысли о смерти как о старой приятельнице, с которой, однажды познакомившись, приходится раскланиваться всю жизнь…
Потом в дверь осторожно постучали, и, конвульсивно дернувшись, Ирена подскочила на кровати:
— Кто там?!
— Я, — сказал приглушенный голос Семироля. — Можно войти?
Дверь не запиралась изнутри. А ножка стула, которую Ирена приспособила под ненадежный засов, вываливалась от малейшего движения двери…
Стул с грохотом свалился на пол и, кажется, в его изящной конструкции что-то сломалось.
Семироль постоял в проеме. Потом переступил через рухлядь и прикрыл за собой дверь.
— Включить свет, Ирена?
— Да…
Она зажмурилась. Прикрыла глаза ладонью.
— Вы подумали?
— Да…
— Я мог бы дать вам время до завтра — но, верите ли, мне самому не терпится услышать… что вы решили?
Ирена отвела от лица ладонь.
Семироль сидел на краю кровати. Очень гладкая кожа, очень блестящие волосы, очень чисто выбитые щеки. И он снова напомнил ей Анджея — тот тоже умел вот так смотреть, взглядом выматывать душу…
— Вы ведь загнали меня в угол, — сказала она шепотом. — Не оставили… выхода. Если я скажу «нет», вы же меня прикончите…
— Обязательно, — сказал он без улыбки.
— Нормальные люди, — она усмехнулась, слишком уж нелепо прозвучало слово «нормальные». — Нормальные люди заводят себе семью… жену. И с женой плодят детей, сколько угодно и сколько получится…
— Да? И какой же вы видите МОЮ жену?
Семироль ловко сделал ударение на слове «мою».
Ирена молчала. В свое время у нее на курсе половина девчонок мечтала выйти замуж за преуспевающего адвоката. Кое-кто из них, Ирена уверена, не побрезговал бы и упырем.
— В роли моей жены, — Семироль кивнул, будто читая ее мысли, — я вижу либо дуру, либо циничную стерву… Но мы уклонились от темы. Ирена, что вы решили?
Она поежилась, глубже уходя под одеяло. Опустила глаза:
— Скажите мне… зачем вам нужен этот ребенок?
Он усмехнулся впервые с начала беседы:
— Я рад, что вы спросили. Нет, я действительно рад…
— Зачем он вам?
— Ответ повлияет на ваше решение?
Ирена оторвала взгляд от складок на одеяле. Подняла глаза — это был очень трудный, очень мучительный для нее взгляд.
Семироль выждал паузу. Хмыкнул, рассеянно погладил бумажный сверток, лежащий у него на коленях. Ирена отчего-то верила, что он не станет врать. И если ребенок нужен ему как донор, к примеру, для трансплантации…
— Не смотрите так, Ирена. Когда вы так смотрите, ваши большие печальные глаза превращаются в зеркало. Ну и премерзкий, надо сказать, монстр в нем отражается… Неужели я такой?!
Она потупилась.
— Ребенок нужен мне, Ирена, чтобы быть ему отцом. Чтобы вырастить его и воспитать, а когда-нибудь оставить ему все это. — Семироль широким жестом обвел комнату, подразумевая, очевидно, всю ферму и даже горы за ее оградой. — И пусть меня разобьет паралич, если я солгал вам. Паралич на триста лет — представляете силу моей клятвы?
Она невольно улыбнулась. Возможно, это Анджей когда-то вбил в нее этот стереотип — когда мужчина не врет, он должен ерничать…
— Вы мне верите?
— Да.
— Еще вопросы?
— Почему именно я?
— Это сложнее, — он снова погладил сверток. — Но поставьте себя на мое место… Сам родить ребенка я по понятным причинам не могу. Эрзац-матери отпадают сразу — вы себе представляете, как надо деградировать, чтобы торговать своим телом, как инкубатором? За деньги?
Ирена неуверенно пожала плечами.
— Идем дальше… Подруга? Преданная домработница? Но тут ведь парадокс — либо женщина отрекается от ребенка с легкостью, и значит, она стерва и не годится в матери. Прошу прощения, я слишком серьезно к этому отношусь. Гены… Наследственная предрасположенность… Я столько литературы по этому поводу прочитал, что мог бы сдать на бакалавра генетики…. Не важно. Другой случай — женщина не отрекается от ребенка… Куда девать ее?.. Ирена, извините. Я перехожу к самой циничной части своего рассказа. Потому что на вас у меня есть инструмент давления — ваш смертный приговор… Этой угрозы достаточно, чтобы человек даже с нормально развитым материнским инстинктом сумел преодолеть его. Я прав?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
