- Я считаю лишним даже думать теперь об этом... -И зря... Совершенно зря... - сказал начальник,
делая вид, что не верит тому, будто Азизбеков не намеревается мстить за отца и вообще считает излишним всякий разговор об этом. - Будь я на вашем месте, я бы разыскал преступника, отдал бы его в руки правосудия или сам отомстил бы. А выходит, что вы вместо этого мстите за своего отца властям. Почему?
Азизбеков хотел было подняться с кресла, но начальник не дал ему встать.
- Сидите, сидите! - пригласил он. - Вступление, увертюра, так сказать, у нас затянулась. Зато суть дела будет короче.
- Если вы вызвали меня сюда только для того, чтобы внушить мне мысль о мести убийце отца, то зря потревожились, сударь.
Начальник откинулся всем своим рыхлым телом назад и прислонился к спинке кресла.
- Я вижу, - что вы нуждаетесь в таком совете. Вы ищете преступника не там, где следовало бы. И при этом напрасно проявляете такое открытое недовольство политическим строем.
Азизбеков с самого начала разговора решил действовать осторожно и осмотрительно. Он решительно запротестовал:
- У вас, сударь, нет никаких оснований для подобных предположений.
Начальник нахмурился.
- К чему превращать факт только лишь в предположение, господин Азизбеков?
Мешади опять приподнялся в кресле.
- Вот это именно я и хотел бы узнать: где и когда доказано мое недовольство государственным строем?
Казалось, начальник был рад, что разговор принял такой оборот. Он снова навалился всем туловищем на стол и ритмическим движением пальцев начал по нему барабанить.
После долгой и томительной паузы он заметил: - Этот факт был доказан дважды, господин Азизбеков.
- Где и когда? - так же спокойно и не спеша, как будто он был здесь начальником, спросил Азизбеков.
- Очевидно, вы помните, что вас два раза заключали под стражу в Петербурге? - усмехнулся жандарм. - Вы там, кажется, бунтовали, вместо того чтобы учиться...
- Я вполне доволен своим ученьем и полученным образованием, сударь, сказал Азизбеков. И сам перешел в атаку: - Если вы, сударь, решили повторно наказать меня, то это, мне кажется, напрасный труд. Закон, как известно, воспрещает это.
Начальник решил пустить в ход последнее средство.
- И то, что между Петербургом и Баку огромное расстояние, и то, что с того момента, когда вы были заключены под стражу, прошли долгие месяцы, все это не говорит за то, что в ваших воззрениях и убеждениях произошли какие бы то ни было коренные изменения. Доказательства? Пожалуйста! Признание рабочего Байрама. Тайное собрание в доме Азимбекова, которое вы пытались обставить, как пиршество!
Когда начальник произносил заключительные фразы, он думал, наверно, что Азизбеков вздрогнет или побледнеет.
Но крепкие нервы не подвели Азизбекова. Хотя в душу его и закралась маленькая искорка сомнения в Байраме, он все же понимал, что одного свидетеля недостаточно, чтобы предъявить ему такое серьезное обвинение. С прежним хладнокровием Мешади смотрел на жандарма.
- Вот оно что!.. Это, очевидно, новая басня?
- Я могу устроить вам очную ставку! - сказал жандарм.
- Напрасно вы пытаетесь запугать меня этим, сударь, - сказал, словно отмахивая от себя дым, Азизбеков. - Не думаю, чтобы это помогло осуществлению ваших замыслов. Ведь вам предстоит еще доказать, что я знаком с этим рабочим, которого вы называете Байрамом.
- Вас видели с ним на заводе!
Азизбеков презрительно усмехнулся.
- Удивительно, сударь, как вам не надоест одна и та же старая песня. Боюсь, что вам не удастся распутать узел, который вы сами же завязали. Ведь если бы вы располагали хоть одним" веским доказательством, одной достоверной уликой против меня, вам незачем было бы прибегать ко всякого рода ухищрениям, угрозам и запугиваниям. И не было бы нужды в лишних разговорах. Но ведь в руках-то у вас ничего нет! Они абсолютно пусты!
Спокойствие и выдержка, которые давались жандармскому начальнику ценой внутреннего напряжения, вдруг изменили ему. Он грубо закричал:
- Азизбеков! Все это во вред вам!
Мешади, однако, не упивался победой. Он опять махнул рукой.
- Ну что же, жизнь - сложная штука. Надо быть, готовым к ее капризам и превратностям. Я готов.
Глава пятнадцатая
Налет жандармов еще больше озлобил Рашида. Чтобы прекратить всякие отношения с отцом и не допускать, его на свою половину дома, приходя домой, он каждый раз запирал наружную дверь на ключ и опускал железный засов. Прошел месяц со дня ареста Байрама, и за это время Рашид ни разу не виделся с отцом.
- Может быть, он и Мешади хочет отдать под суд и упрятать в тюрьму? говорил Рашид в гневе. - Может, он и это замыслил? В глаза твердит - хочу мириться, а за глаза - доносит? Надо же быть таким двоедушным!..
Мать, любившая сына больше всего на свете, была в отчаянии. По нескольку раз в день она под разными предлогами тайком от мужа заходила к Рашиду и проливала горючие слезы.
- Сам Аллах, - наверное, тяготится твоим отцом, - жаловалась она. - Но мне-то каково? За что я должна терпеть эти страдания и муки? Видеть, что между отцом и сыном раздор...
Рашиду было жаль матери, но идти с отцом на мировую... Об этом он и слышать не хотел.
- На тебя я не обижаюсь, мама, - пытался он ее утешить. - Но с ним у меня слишком большие счеты. Начнешь сводить их, до судного дня не сведешь. Для него главное в жизни - это деньги, золото! Он ценит деньги выше сына и выше семьи. Ну что ж! Пусть!.. Но я уговорю Мешадибека вырвать из глотки моего папаши долю своего покойного отца...
Вопрос о доле Мешади в наследстве был самым болезненным для Рахимбека. Вскоре после ареста и ссылки брата Рахимбек присвоил себе наследство, оставшееся от родителей, и не выделил Мешади ни гроша из того, что причиталось его отцу. Достигнув совершеннолетия, Мешади заикнулся было насчет своей доли - наследства, но дядя был непреклонен. "Я не желаю носить одну фамилию с тобой", - сказал тогда Мешади своему дяде и принял имя своего отца. Разумеется, подай Мешади в суд, он вырвал бы немалую сумму "из глотки" Рахимбека, как выражался Рашид.
- Я не хотел доводить дело до этого, - говорил Рашид матери. - Но раз на то пошло, я раскрою Мешади все плутни отца. Посмотрим, что тогда запоет старик. Ведь все эти дрязги он затевает только из-за денег!
Но мать лишь проливала слезы.
По ее мнению, главная беда коренилась в желании сына жениться на какой-то армянке. С этим она никак не могла примириться. По ее понятиям, ничего не могло быть хуже для ее сына, чем положить голову человека из правоверной мусульманской семьи на одну подушку с дочерью армянина. Если бы это случилось, старая женщина не осмелилась бы посмотреть в глаза любому из единоверцев.
- Кому же мне жаловаться, - сын мой? Ты отказался от невинной девушки и вздумал привести в мой дом дочь неверного... Избави меня Аллах от этого. Лучше уж умереть, но не дождаться этого дня...
И она снова зарыдала.
Рашид только теперь понял, к чему клонит мать. Он сказал грустно:
- Эх, мама! Ну что плохого сделала вам Сусанна? Я люблю ее. Имею я право жить своим умом или нет?
И тут мать поняла, что сын никогда не уступит. Отныне он все будет делать по-своему, вопреки воле родителей. Даже если бы он ответил сейчас: "Ладно, будь по вашему", она все равно бы не поверила ему.
- Что ж, поступай, как хочешь, сынок, - сказала она, собравшись с силами. - Ты раскаешься, но я боюсь что будет поздно. Не говори потом, что мать не пыталась удержать тебя от гибельного поступка. Она подняла к небу руки и устремила вверх глаза.
Глава шестнадцатая
Однообразно протекала тюремная жизнь для Байрама. Раз в неделю его вызывали на допрос, а остальное время он проводил в одиночной камере. Со дня ареста уже прошло больше месяца, а следствие никак не подвигалось вперед, и неизвестно было, чем оно кончится. Следователь упорно задавал Байраму одни и те же вопросы, надеясь вырвать у него признание в том, что, примостившись на крыше, он сторожил тайное собрание революционеров, а потом уже легче было бы заставить его назвать имена участников. Но Байрам оказался не таким простачком, как предполагал следователь. Он был более несговорчивым, чем можно было ожидать. Как ученик, твердо вызубривший урок, повторял одно и то же. При этом глядел на следователя негодующим взглядом и с угрюмой досадой заявлял:
- Ни в чем я не виноват. Аллах свидетель. Зачем вы только мучаете меня?..
Но следователь был человеком настойчивым и достаточно искушенным. Уже во время первого допроса он почуял, что Байрам, видимо, вступил в революционную организацию совсем недавно. Это должно было значительно облегчить ведение дознания. Вот почему, хотя весь месяц они топтались на одном месте, следователь не терял надежды и с прежним усердием продолжал следствие. Он горел желанием ухватиться хоть за кончик нити и затем распутать весь клубок.
Когда Байрама впервые привели на допрос, пришлось позвать переводчика. Такой же, как и следователь, худой и долговязый, с таким же сплющенным и будто сдавленным с боков голым черепом, он носил пенсне с черным шнуром и все время нервно потирал зябкие руки.
