Пожалуй, стоит начать с 1933 года, когда я отправился погостить у тетки Мюриель. В то время я уже полгода ходил без работы. Однажды я получил ее письмо, я даже не могу сказать, в одно прекрасное утро, потому что я в течение двух последних недель очень редко ел что-нибудь. Тетка Мюриель не была в точном смысле слова моей теткой, она была мне двоюродная бабушка, но даже и это не совсем точно — она была чем-то еще более отдаленным, но все же родственным, со стороны своей матушки. Последний раз я видел ее, когда еще был ребенком в коротких штанишках.
Подобное письменное приглашение погостить, полученное от дальней и почти забытой родственницы, должно было, по крайней мере, удивить меня, хотя тетка объясняла в письме, что она стара, одинока и ей был необходим кто-нибудь родной рядом. Меня ее письмо совершенно не удивило, потому что голодного человека трудно чем-нибудь удивить. В письме был перевод и билет до Дауни, где жила тетка. Получив по переводу деньги, я уплатил, все что был должен за квартиру, угостил себя в ресторане, и у меня осталось два доллара тринадцать центов.
Я сел в поезд, отходивший во второй половине дня, и на следующее утро уже поднимался по лестнице дома, в котором жила тетка Мюриель. Она сама мне открыла дверь. Мне показалось, что она в самом деле была счастлива увидеть меня.
— Ах, как хорошо, что ты приехал! Прямо не знаю, как тебя благодарить. Очень хорошо, просто очень хорошо, — твердила она.
Я уже не был голоден, поэтому меня слегка удивил такой горячий прием, и я отметил, что, повторяя некоторые слова, она делает на них какое-то странное ударение. Впрочем, меня немножко растрогало радостное волнение этой старой девы. Что касается старости, то я не нашел тетку более старой, чем пятнадцать лет назад. Тогда она держалась прямо, благодаря китовому усу в корсете и накрахмаленным воротникам, то же самое наблюдалось и теперь. Наиболее приятную часть этой мысли я высказал тетке вслух.
— О Чарльз! — воскликнула она, — какой ты, однако, льстец!
Тетка одарила меня улыбкой и пропустила в дверь. Я шагал за теткой по лестнице, ведущей на третий этаж, где была моя комната. Когда тетка оставила меня одного, я убрал мой чемодан из искусственной кожи в стенной шкаф и пошел в ванную, которая была рядом с моей спальней.
Когда я спустился в столовую, служанка, которая была много старше моей тетки, заканчивала накрывать стол к завтраку.
Под ободряющим взором моей тетки я насыщался многочисленными кушаньями, пока не почувствовал, что меня начало клонить к приятному полусну. Я отклонился от стола и закурил сигарету.
В очень хорошем расположении духа я сидел и слушал свою тетку. Ее монолог был построен по такой схеме: первая часть — жалобы на здоровье, возраст и одиночество; вторая часть — восхищение собственной идеей пригласить в гости молодого родственника. Прислушиваясь более внимательно ко второй части монолога, я понял, что от меня ожидаются некоторые услуги. Например, я буду прогуливать собачонку, паршивенького шпица Тэдди, буду относить письма в почтовый ящик. Я подумал, что это справедливо, о чем и сказал тетке.
Сольная партия тетки соскользнула в наш небольшой дуэт, в котором сразу наступила пауза на несколько тактов. Тетка взяла на колени маленького Тэдди. Поглаживая собаку, тетка что-то обдумывала, а потом удивила меня признанием, что она прямо-таки с какой-то страстью занимается рисованием. Она сунула Тэдди подмышку и, сходив к столу из светлого ореха, принесла оттуда папку со своим рисованьем.
— Я всегда рисую в столовой, — сообщила мне тетка, — потому что здесь очень удачное освещение. Скажи, что ты об этом думаешь?
Она протянула мне с полсотни листков рисовальной бумаги. Я разложил рисунки на столе, на пустых местах между грязными тарелками, и стал их внимательно разглядывать. Все рисунки были выполнены карандашом. Только один-два из них были слегка подкрашены акварельными красками. На всех рисунках было изображено одно и то же — четыре яблока на фарфоровой тарелке. Каждый рисунок был рожден в тяжелых муках. Резинка соперничала на бумаге с карандашом, и в результате их состязания каждый рисунок превращался в серое месиво серых и сальных пятен. С очень умным видом я смотрел на эту мазню и соображал, в каких выражениях передать свое восхищение.
— Гм, гм! Вам удалось… э-э… выразить… э-э… так сказать… э-э-э… самую суть этих яблок.
Я подумал немного и добавил:
— Это очень-очень похвально.
Тетушка улыбнулась.
— Я рада, что тебе это понравилось… Ты знаешь, моя служанка Ами мне сказала, что глупо столько времени работать над этой ерундой. Но я не могла прекратить работу над «этой ерундой», пока все эти яблоки не будут нарисованы точно такими же, как они выглядят на тарелке… Ты знаешь, Чарльз, что было самым трудным?
— Что, ма тант?
— Самым трудным было то, что яблоки не могли сохраняться свежими, они высыхали, хотя я их и убирала после работы в холодильник. Меня выручила все же Ами, она подала прекрасную идею опускать яблоки в горячий воск, и восковая пленка их сохраняла бесконечно долго.
— Великолепная мысль, ма тант!
— Ты согласен? Но знаешь, Чарльз, мне уже надоедают эти яблоки, я хочу переменить тему. Я долго думала, что взять, и остановила свой выбор вот на этом деревце.
Она подошла к окну.
— Вот, Чарльз, взгляни. — Она показала мне какой-то кустик на газоне возле дома. — Это персиковое дерево. Как ты думаешь, это хороший сюжет?.. Я займусь уже сегодня, когда ты пойдешь погулять с Тэдди.
Ами помогла тетке закутаться в пледы и накидки. Я отнес в сад мольберт, складной стульчик, бумагу и карандаши. Мне пришлось долго размещать все эти предметы на газоне, пробуя различные варианты их взаимного расположения. Наконец, составленная композиция удовлетворила мою привередливую тетку, и я отправился гулять с Тэдди. Конечно я с большим удовольствием отправился бы на боковую к себе в спальню. Мне кажется, что и пес не очень был доволен, когда я прицеплял поводок к его ошейнику. Я отправился, ведя на поводке Тэдди, знакомиться с городком Дауни. Мне не понадобилось много времени, чтобы разобраться в том, что Дауни относится к числу таких городков, где вся жизнь общества сосредоточена в аптечном магазине-«драгстори». Все равно мне удалось убить два часа, предоставив Тэдди развлекаться на свой манер, то есть обнюхивать фонари и брызгать на них.
Когда я воротился домой, то рассчитывал найти тетку Мюриель еще за работой, однако она уже ушла, захватив свой мольберт и складной стульчик. Я посмотрел, не переменила ли она сюжет, но ее нигде не было. Тогда я бросил Тэдди в столовой, где он немедленно полез в свой ящик, а сам я поднялся в спальню и решил подремать. Заснуть, как я собирался, мне не удалось. По неизвестной причине мои мысли кружились вокруг этих засаленных рисунков, изображающих яблоки, которые со странным упорством производила на свет моя энергичная тетка. Я лежал навзничь на постели и подсчитывал пятна на обоях, дожидаясь часа обеда.
Еда была добротная и обильная. А тетка была не в духе. Когда Ами очистила стол от обеденной посуды, а тетка взяла Тэдди к себе на колени, я ознакомился с причиной ее дурного настроения.
— У меня были затруднения с рисунком, — пожаловалась тетка. — Ветер все время дул и двигал листочки на дереве. Я ничего не смогла нарисовать.
— Вот как? А я, признаться, не заметил ветра.
— Ты многого не замечаешь. А листочки ни на секунду не оставались неподвижными.
Я понял, какой дурацкой была моя реплика, и поспешил ее исправить.
— О, конечно, ма тант, я понимаю, что такой требовательный мастер, как вы, может испытывать в работе помехи от обстоятельств, которые могут показаться несущественными профану. Видите ли, я редко сталкивался с настоящими артистами.
То, что я причислил ее к настоящим артистам, понравилось тетке.
— Я знаю, что ты не хотел меня обидеть. Я совершенно не в состоянии работать, когда моя натура двигается. Мне необходимо, чтобы натура была абсолютно неподвижна.
Тетушка выпила одну за другой две чашечки кофе, погрузилась на какое-то время в размышления, причем лицо ее было грустным. Наконец, она сказала:
— Мои яблоки были абсолютно неподвижны, вот почему я их могла рисовать так долго. Но я очень хочу нарисовать это деревце. Чарльз, Я прошу тебя срубить его завтра. Ты поставишь его в этот бидон из-под молока посреди столовой. В столовой ветра не будет.
— Но, ма тант, это такое милое маленькое деревце. Да оно и не выстоит долго, когда его срубят.
— Что за глупости! Я всегда могу купить в питомнике новые саженцы. Подумаешь, дерево! А что касается его сохранности, то этим займется Ами, она прекрасно консервирует цветы. Она добавляет в воду аспирин и сахар, и цветы стоят в воде вечно. Мне кажется, придется работать на этот раз быстрее. Если я посижу за работой два-три часа утром и четыре-пять часов после обеда, то, наверное, справлюсь с этим рисунком.
