Хотя за нескольких лет посменной работы на железной дороге Вебб иногда видел лучи солнечного света, он всё равно в итоге снова оказывался в какой-нибудь дыре в какой-нибудь горе, отламывая породу, устанавливая деревянное крепление — выполняя любую работу, которую удалось получить. Лидвилл, считая себя бенефициаром Господа Бога, после того как в 92-м была заново открыта старая жила, довольно много успел сделать до Отмены, и Крид тоже, пока не выпал из обоймы после большого недельного буйства по случаю похорон Боба Форда. Города, через которые проходила железная дорога — Дуранго, Гранд-Джанкшн, Монтроз — в сравнении были довольно скучны, насколько Вебб помнил их при солнечном свете, Теллурид использовали для выхода в свет, как развратный увеселительный курорт, электрическое освещение которого ночью своей невыносимой безжалостной белизной создавало заветный серебряный край плутов, край непрерывной игры в покер, эротических удовольствий в публичных домах, китайского опиума в притонах, от которых большинству китайцев, проживавших в городе, хватало ума держаться подальше, безумных иностранцев, вопиющих на языках и склонных съезжать на лыжах с холмов в темноте, помышляя о разрушении.
После 1893 года, после того, как вся нация так или иначе была подвергнута утомительному моральному упражнению посредством отмены Закона о серебре, в результате чего Золотой стандарт восстановил свою прежнюю тиранию, на некоторое время наступило затишье, Вебб с семьей часто переезжал, в округ Уэрфано копать уголь, тогда Эд Фарр еще был шерифом, пока его не застрелили грабители поездов под Симарроном, Вебб возвращался домой с черным лицом, достаточно неузнаваем для того, чтобы дети покатывались со смеху или разбегались с криками ужаса. Позднее, в Монтрозе, они жили в маленькой полупалатке-полунавесе на участке за пансионом, который и сам по себе было сложно назвать чем-то, кроме хибары, Лейк помогал с повседневной работой по дому, Риф и Фрэнк приносили мешки картофеля из фургона, иногда в третью смену выполняя работу посудомоек, или, поскольку в лагерях золотодобытчиков начали собирать угольную пыль, из-за чего многие вернулись к разработке горных склонов, Риф, пока совсем не сбежал из дома, отрабатывал такую же смену, как и его отец, собирая рыхлую руду, загружая ее в вагонетки и толкая их к подъемнику, снова и снова. Он достаточно быстро возненавидел эту работу, и Вебб, понимая его точку зрения, никогда не упрекал его. Пока Вебб и мальчики работали посменно, у Мэйвы была круглосуточная работа, она пекла десятки корнуэльских пирожков, чтобы они могли взять их с собой на буровую — от корнуэльских жен в Джектауне она узнала, что можно класть ломтики яблок с мясом и картошкой. Потом еще горячее блюдо, чтобы накормить их снова, когда они возвращались, голоднее, чем медведи.
К тому времени Вебб сделал карьеру от крановщика через углеруба до помощника бригадира, он был близко знаком с потаеннейшими тайнами динамита. Или действовал так, словно знаком. Даже в свое свободное время ему нравилось играть с этой жалкой материей, это доводило Мэйву до безумия, но никакие ее увещевания не имели успеха, он все время отсутствовал в каких-нибудь высокогорных лугах или породных отвалах, сидел на корточках за скалой с лисьим блеском в глазах, дрожа и ожидая одного из своих старых взрывов. Когда он решил, что дети уже достаточно повзрослели, он начал по очереди приводить их сюда, все воспринимали это по-разному. На глаз, конечно, нельзя было сказать, из кого может вырасти пристойный бомбист. На самом деле Вебб не был уверен, что хотел бы кому-нибудь из них такой судьбы.
Риф был немногословен, но косился на них украдкой, так что когда вы замечали его взгляд, вы знали, что нужно быть осторожным. Фрэнк был более любопытен, как ребенок, интересующийся механизмами, он пытался взорвать любую форму горной породы, на взрыв которой ему удавалось уломать Вебба, просто чтобы посмотреть, существует ли для них общее правило. Когда пришла очередь маленького Кита, он уже имел представление о взрывах благодаря карнавальному шоу в Олате, где актер выскочил из эпицентра взрыва, как новенький, Кит решил, что человека можно взрывать снова и снова, и худшее, от чего он пострадает — это комичное неудобство, так что после одного урока он был настроен взрывать школьных учителей, десятников, лавочников, всех, кто обидел его за день, была необходима особая бдительность, чтобы не подпускать его к сараю с личными запасами гремучих смесей Вебба. Лейк, благослови Господь ее доброе сердце, не строила гримасы, не затыкала уши, не вздыхала от скуки и не делала ничего другого, что, по предположению мальчиков, она могла бы делать. Она сразу поняла суть процесса, когда осуществила точный высокорадиусный взрыв, благодаря которому были получены несколько тонн траппа...может быть, слегка улыбнулась про себя, с некоторых пор она начала так улыбаться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вопрос того, где должны быть — а не «есть» — границы его родственных чувств, глодал Вебба большую часть его жизни после случая в биллиардном салоне Шорти в Криппле, и он никак не мог полностью этот вопрос решить. Если бы он обладал такой роскошью, как свободное время, чтобы не делать ничего, а положить ноги на деревянные перила крыльца, скрутить сигарету, смотреть на холмы, позволить бризу скользить по его волосам, конечно, но в реальности у него не было ни одной минуты, которая не принадлежала бы кому-то другому. Любая дискуссия на более глубокие темы, например, где продолжать работать молотком, что выбросить из головы, сколько кому он должен, проходила в спешке, с людьми, которые, как он надеялся, не будут считать его предателем.
— Я не очень в этом уверен, но иногда, кажется, мне было бы лучше без всех этих семейных обязательств, — однажды признался он преподобному Моссу, который, хотя у него не было полномочий отпустить грехи его стае динамитчиков, всегда был готов с бездонным аппетитом слушать жалобы.
— Просто работать соло, — пробормотал Вебб. — Комната, в которую можно уйти.
— Вероятно, нет.
И Преподобный рассказал о своей теории и практике сопротивления власти:
— Ты живешь жизнью конспиратора, и они собираются прийти за тобой. Они ненавидят одиночек. Они чуют их по запаху. Лучшая маскировка — отсутствие маскировки. Ты должен принадлежать этому повседневному миру — быть в нем, быть его частью. Мужчину вроде тебя, с женой и детьми, они заподозрят в последнюю очередь, у него есть что терять, он не может быть непримиримым, по их мнению, никто не захочет рисковать потерять всё это.
— Ну, они правы, я не хочу.
Он пожал плечами:
— Тогда лучше будь не более чем тем, кем ты кажешься.
— Но я не могу просто...
Преподобный, который вряд ли когда-нибудь улыбался, сейчас был близок к этому:
— Нет, ты не можешь, — он кивнул. — И Господь благословил тебя на это, брат по классу.
— Вы мне скажете, когда я начну засыпать?
— Засыпать? Когда начнешь. Это всё, что тебя волнует?
— Я просто не хочу, чтобы кто-то мог ко мне добраться — мне, конечно, понадобится безопасный уголок для сна.
— Тайный уголок. Но повторяю — у тебя не должно быть слишком много секретов, если пытаешься казаться обычным.
Этот Нормальный Мир Колорадо, безопасно ли на него полагаться, если смерть подстерегает за каждым углом, если всё может исчезнуть с отлетевшим вздохом, внезапно, как под лавиной? Не то чтобы Преподобный мечтал о Рае, он довольствовался бы местом, где людей не натравливают друг на друга, как собак на собачьих боях, за разрушающую легкие работу, на которой платили в лучшем случае 3 доллара благословенные 50 центов в день — нужна была зарплата не ниже прожиточного минимума и право на самоорганизацию, потому что человек был мулом, балансирующим на краю горной тропы жизни, готовый быть расплющенным в лепешку или сброшенным в пустоту.
Как выяснилось, Преподобного волновали другие последствия Восстания.
— Так мы вновь обрели наш дорогой потерянный Юг, может быть, не искупление было у нас на уме. Вместо старой плантации в этот раз он был похож на лагерь добычи серебра, и негритянские рабы оказались нами. Владельцы шахт поняли, что могут заставить нас работать аналогичным образом, а в случае чего — проявлять еще меньше милосердия, они высмеивали и пугали нас, как наши соотечественники поступали с рабами поколением ранее, большая разница заключалась в том, что в случае нашего побега они, конечно, не стали бы нас преследовать, для них не созданы законы о беглецах, они просто сказали бы: «Прекрасно, скатертью дорога, всегда найдутся те, кто готов работать дешевле......»
