— Лампкин.
— Вон оно что! Старина Лампкин. Вот уж проходимец! — Филдинг положил руку мне на плечо. — Ничего, все поправится. Правда. Надо просто постараться не думать об этом дерьме и делать свое дело.
Я улыбнулась.
— Знаю. Если понадоблюсь, буду в декомпозиционной.
Не хотелось, чтобы кто-то из подчиненных заметил мою подавленность и страх, а в таких случаях нет ничего лучше неспешной работы в одиночестве, требующей терпения и сосредоточенности. Я включила свет и закрыла дверь. Потом надела халат, натянула на руки две пары перчаток, подняла крышку бака и вооружилась деревянной ложкой. Череп вскрыли еще раньше, во время аутопсии, и теперь я осторожно вытащила из теплой жирной воды сначала свод, потом лицевые кости с кальцинированными зубами и положила их на застеленный непромокаемой скатертью стол для просушки.
Чтобы очистить кости от тканей, я всегда пользовалась деревянными депрессорами, отдавая им предпочтение перед пластмассовыми шпателями. О металлических инструментах не могло быть и речи, потому что они могут повредить кость и помешать обнаружению следов физического воздействия. Я работала очень осторожно, а в это время прочие останки скелета продолжали вариться в баке. Через два часа пальцы и кисти уже болели от напряжения. Время ленча давно миновало, да я и не думала о еде. Около двух часов пополудни я обнаружила зазубрину на кости чуть ниже височного отдела, где находился кровоподтек.
Некоторое время я с удивлением рассматривала странную отметину, потом подвинула лампу, чтобы получше рассмотреть то, что привлекло мое внимание. Зазубрина была ровная и узкая, не более дюйма в длину, и такая мелкая, что заметить ее мог лишь тот, кто искал. Похожую я видела всего один раз на черепах тех, кто подвергся скальпированию. Правда, в тех случаях повреждения обычно не относились к височной кости, но сейчас это не имело никакого значения.
Скальпирование нельзя отнести к хирургическим процедурам, так что возможно было все. Я не располагала какими-либо свидетельствами в пользу того, что с уоррентонской жертвы сняли скальп, но могла поклясться, что дело обстояло именно так. Голова найденной на пепелище женщины не осталась полностью неповрежденной, к тому же, если настоящее скальпирование предполагает снятие кожи с большей части черепа, в нашем случае речь вполне могла идти об одном локоне.
Прикасаться перчатками к чему-либо чистому я уже не могла, а потому обернула руку полотенцем и подняла заинтересовавшую меня кость. Потом отправила сообщение на пейджер Марино и еще добрых десять минут работала, ожидая, когда же он позвонит. Несмотря на все мои старания, других насечек или зарубок обнаружить не удалось. Это, конечно, ничего не значило, потому что из двадцати двух костей по меньшей мере треть просто-напросто сгорели. Не зная, что делать, я стащила перчатки, швырнула их в мусорный бак и уже достала из сумочки записную книжку, когда позвонил Марино.
— Черт возьми, где ты?
— В «Либерти валанс». Ем.
— Спасибо за то, что так быстро перезвонил, — раздраженно сказала я.
— Вот дела. Знаешь, твое сообщение заплутало где-то в пространстве, потому что я его только что получил. Какие проблемы?
До меня доносился фоновый шум: люди пили и ели, и, зная Марино, можно было с уверенностью предположить, что едят они вкусно, не заботясь о калориях и жирах.
— Звонишь по платному?
— Да. И между прочим, у меня сегодня выходной.
Он отпил что-то. Я могла бы поклясться, что это пиво.
— Еду завтра в Вашингтон. Обнаружилось кое-что важное.
— Охо-хо. Как мне не нравится, когда ты так говоришь.
— Повторяю, я нашла нечто интересное.
— Расскажешь, или хочешь помучить до утра?
Марино выпивал, и мне не хотелось говорить с ним о делах в такой момент.
— Послушай, ты поедешь со мной? Надо посоветоваться с доктором Весси.
— Это тот парень в Смитсоновском институте, который занимается костями?
— Да, я позвоню ему домой прямо сейчас.
— Ладно, я завтра свободен, так что могу составить компанию.
Глядя на кипящий бак, я уменьшила нагрев.
— В общем, можешь на меня рассчитывать, — повторил Марино, снова прикладываясь к кружке.
— Заезжай за мной в девять.
— Буду на месте ровно в девять.
Затем я позвонила доктору Весси в Бетесду. Трубку сняли после первого звонка.
— Слава Богу. Алекс? Это Кей Скарпетта.
— О! Как дела?
Люди, потратившие свою жизнь на что-то иное, а не на составление человеческих останков, могли принять доктора Весси за вечно пребывающего под кайфом, далекого от реального мира чудака. На самом же деле он был одним из лучших в мире антропологов, и я прибегала к его помощи не раз и не два.
— Будут намного лучше, если ты скажешь, что никуда завтра не уезжаешь.
— Так и есть. Завтра я, как всегда, на своем месте.
— Мне нужна твоя помощь. След на черепе. Ты слышал об уоррентонском пожаре?
— О нем, наверное, каждый слышал.
— Отлично. Значит, ты понимаешь.
— Я появлюсь к десяти. Имей в виду, на парковке свободных мест нет, — предупредил он и, не меняя тона, продолжал: — Мне тут недавно попался свиной клык с застрявшей алюминиевой фольгой. Наверное, жарили поросенка в одном из соседних дворов. Так коронер решил, что произошло убийство и какому-то парню выстрелили в рот. — Он откашлялся и что-то выпил. — Ребята даже медвежьи лапы принимают за человеческие руки.
— Знаю, Алекс, — сказала я. — Все по-старому. Ничто не изменилось.
Глава 8
Марино подъехал к моему дому рано, потому что хотел выпить кофе и позавтракать. Официально у него был выходной, поэтому он явился в джинсах, футболке с эмблемой ричмондской полиции и ковбойских сапогах, проживших долгую и богатую приключениями жизнь. С гладко прилизанными редкими волосами он походил на располневшего от любви к пиву холостяка, собирающегося прокатить свою женщину за город.
— Мы едем на родео? — спросила я, открывая ему дверь.
— Умеешь ты испортить человеку настроение, — обиженно пробормотал Марино, но я не обратила на его реплику ни малейшего внимания.
— Как сказала бы Люси, выглядишь ты просто клёво. Проходи, у меня есть кофе и тосты.
— Сколько раз тебе говорить, что я не ем эти чертовы тосты, — простонал он, следуя за мной в глубь дома. — Мне надо что-нибудь посущественнее.
— Извини, но я не делаю бисквиты со стейком и яичницей.
— Вот и зря. Если в делала, то, может, не проводила бы столько вечеров в одиночестве.
— Вот об этом я как-то не подумала.
— Твой знакомый не сказал, где мы там припаркуемся? В округе Колумбия, если тебе известно, парковок просто нет.
— Ни одной в целом округе? Президенту следовало бы этим озаботиться.
Выходящие на восток окна кухни золотились в свете солнечных лучей, а в южном поблескивала сквозь деревья река. Ночь прошла для меня спокойнее предыдущей, хотя я и не знала почему. Наверное, мозг так устал, что предпочел просто-напросто отключиться. Если мне что-то и снилось, я этого, к счастью, не помнила.
— У меня есть парочка пропусков на VIP-стоянку. Остались со времени прошлого приезда Клинтона, — сообщил Марино, наливая себе кофе. — Раздавали в мэрии.
Он налил кофе и мне и подтолкнул чашку в мою сторону, словно кружку с пивом.
— Может быть, копы увидят эти пропуска и твой «бенц» и решат, что мы какие-нибудь дипломаты или кто-то в этом роде.
— Главное, чтобы они увидели твои сапоги. — Я разрезала булочку с маком и открыла дверцу холодильника. — Так, есть чеддер, швейцарский, ветчина. Сливочного сыра, к сожалению, нет, так что извини. Но зато могу предложить мед.
— А как насчет лучка? — спросил он, заглядывая мне через плечо.
— Тебе повезло.
— Тогда швейцарский сыр, ветчина и немного лука. Как раз то, что доктор прописал, — довольно заулыбался Марино. — Вот это я и называю завтраком.
— И никакого масла, — твердо сказала я. — Мне не хочется чувствовать себя виновной в твоей внезапной смерти.
— Ладно, меня устроит и горчица.
Я полила булку ароматной желтой горчицей, положила ветчину, добавила кольца лука и покрыла все сыром. К тому времени как духовка согрелась, я уже глотала слюнки. Пришлось соорудить то же самое для себя, а тосты убрать. Потом мы сидели за столом, пили колумбийский кофе, ели сандвичи, а солнце раскрашивало цветы у меня во дворе, и небо становилось все голубее и голубее.
К половине десятого мы выехали на северную автостраду И-95 и без проблем добрались до Квонтико. Проезжая мимо поворота к Академии ФБР и базе морской пехоты, я с грустью вспомнила те навсегда ушедшие дни, когда мы с Бентоном еще только познакомились, и то, с какой тревожной гордостью воспринимала когда-то успехи Люси в Бюро, оставшемся, по сути, таким же политкорректным мужским клубом, каким было в эпоху Гувера. Только теперь предрассудки и властные амбиции Бюро прикрывались куда изощреннее, а само оно все больше напоминало марширующую в ночи армию, захватывающую все новые права, присваивающую чужие заслуги и постепенно превращающуюся в официальную полицейскую силу Америки.
