— Ты рассказывала им обо мне? — наконец спросила Мэдисон, очень тихо.
— Детям? — переспросила я и почувствовала, как в животе камнем оседает разочарование, возвращая меня к реальности. — Рассказывала ли я им о тебе?
— Да, вы обо мне говорили? Ты сказала, что я хорошая? Что я классная? Что я добрая? Что мне можно доверять?
Я все еще пыталась убедить их, что это все можно сказать обо мне. Обсудить кого-то еще я пока не успела. Но Мэдисон глядела на меня с такой надеждой, и странно было видеть, как она переживает о том, что о ней думают другие.
— Конечно, — соврала я. — Я рассказала им, какая ты чудесная и что ты будешь им хорошей мачехой.
— И они тебе поверили? — допытывалась она.
— Кажется, да. — Было видно, что этот ответ Мэдисон не устроил, так что я добавила: — Гарантирую, к концу лета они будут тебя обожать.
— Ну и хорошо. Узнай, что им нравится, и я подарю это им.
— Взяткой берешь? — улыбнулась я.
— Какой смысл иметь деньги, если не можешь с их помощью располагать к себе людей? — пожала она плечами, потянулась к ведерку, достала еще одно пиво, открыла и протянула бутылку мне.
— Сколько у нас времени? — спросила я.
— Сколько времени? — недоуменно переспросила Мэдисон.
— Прежде чем я вернусь к детям.
Мэдисон задумалась, глядя на меня.
— Сколько тебе нужно? — спросила она, но я не ответила. Что бы я ни сказала, этого будет недостаточно.
Семь
— Мы хотим забивать! — сказал Роланд, но я не разрешила. Пока что. Мы с ними пытались что-то выстроить вместе, и начинать надо было с основ. До меня потихоньку доходило, что с этими ребятами сперва нужно построить фундамент, а то жизнь очень быстро станет очень сложной.
— Так, начнем с дриблинга, — сказала я, держа баскетбольный мяч.
Не знаю, почему я сразу об этом не подумала. Я больше всего на свете обожала баскетбол. Может, в этом и есть суть воспитания: давать детям то, что ты любишь больше всего на свете, и надеяться, что они тоже это полюбят.
И да, я понимала: что бы я ни затеяла, это будет тупо. Всего два дня назад дети признались, что мама пыталась их убить. Конечно, естественно, им нужна была психотерапия. Но мне популярно объяснили, что психотерапия — не наш вариант. Что оставалось? Приходилось полагаться на то, что эти дети, которые в огне не горят, просто крепче других людей. Если их тела невосприимчивы к пламени, что творится у них внутри? Может, они могли сами постараться остаться в живых. Может, я сумею сделать их счастливыми. Единственное, что у меня в тот момент было, — баскетбол.
— Мы хотим забивать! — снова сказал Роланд, глядя на корзину, но я положила ладонь на его мяч — он так странно держал его, напоминал птицу со сломанным крылом — и аккуратно подтолкнула обратно к нему. Рука у меня все еще болела от острых зубок Бесси, но пальцы сгибались почти безболезненно, и припухлость спала.
— Вы знаете, что такое дриблинг? — спросила я.
Дети переглянулись. Я знала, они не любили вопросы, но что мне оставалось? Иначе не узнать.
— Это вот так? — сказала наконец Бесси, ударяя по мячу, чтобы тот отскочил от земли и вернулся к ней. Она выхватила его из воздуха неловко, как будто из воды ей на руки прыгнула рыба.
— Типа того. Это оно и есть. Мяч отскакивает от земли и возвращается к тебе.
— И в этом весь прикол? — уточнила Бесси. — Вести мяч весело?
— Это самое веселое занятие свете, — подтвердила я. — Мяч у тебя в руках, так? Это твой мяч. Ты бросаешь его, и он больше не твой. Но не успеешь опомниться, и мяч вернется, если все сделать правильно. Ты бросаешь его опять, и он возвращается. И если делать так снова и снова, по нескольку часов каждый день, в конце концов ты перестанешь беспокоиться. Ты знаешь, что мяч — твой, и никогда его не потеряешь. Ты знаешь, что он всегда к тебе вернется, что всегда сможешь к нему прикоснуться.
— Звучит правда здорово, — признала Бесси.
Я чувствовала себя тренером из вдохновляющего фильма: нарастает музыка, и по лицам игроков видно, как они воодушевляются, и уже не за горами момент, когда меня поднимут на руки, а вокруг закружатся конфетти.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А потом Роланд уронил мяч прямо себе на ногу, и тот покатился далеко, через всю площадку.
— Хорошая попытка, — сказала я.
— Я не хочу за ним идти, — захныкал он, но я ответила:
— Нет, ты должен сам его поднять.
Роланд, повесив нос, поплелся за мячом, и казалось, что над ним сгущаются тучи, как в мультфильме.
— Начнем с дриблинга, — сказала я и стала наблюдать, как они бросают и ловят мяч, напряженно, неуклюже.
У Бесси получалось даже неплохо. Она дошла до десяти отскоков, потом до пятнадцати, но потом сбивалась с ритма и ей приходилось ловить мяч, чтобы он не укатился.
— Ты молодец, — похвалила я, и она улыбнулась.
— А я? — спросил Роланд, устремившись за мячом, который снова отскочил от его ноги.
— Ты тоже большой молодец.
— Так я и думал.
Мы сделали перерыв на газировку, потому что работать с детьми над координацией не так просто: они быстро устают и начинают все делать не так. Мы ели бананы с арахисовым маслом, по очереди облизывая ложку.
— Так у тебя это хорошо получается? — спросила Бесси.
— Раньше — да. Раньше я отлично играла, — призналась я. Иногда баскетбол оказывался единственным, о чем я не врала, единственным, что получалось у меня инстинктивно.
— Но ты низкого роста, — сказала она. — Разве баскетболисты не должны быть высокими?
— Некоторые — да, — сказала я. — Им повезло. Но я играю отлично, хоть и ростом не вышла.
— А ты умеешь делать этот… слэм-данк? — спросил Роланд.
Эти дети были похожи на пришельцев, которым дали недописанную книгу о людях и они пытались сопоставить все детали.
— Нет, — признала я. — Но необязательно уметь делать слэм-данк, чтобы хорошо играть.
Я не стала говорить, что отдала бы миллион баксов за то, чтобы хоть раз в игре забить так мяч в корзину. Я никому никогда в этом не призналась бы, но это так.
— И ты думаешь, это поможет нам не загораться? — спросила Бесси.
— Надеюсь, — сказала я. — Мне баскетбол всегда помогал успокоиться, чтобы не так хотелось кого-нибудь убить.
— Тебе хочется кого-то убить? — недоуменно уточнил Роланд, и я вспомнила, что разговариваю с детьми. Я вела себя с ними так, как будто они мои лучшие друзья.
— Иногда, — призналась я. Отнекиваться было поздно.
— Нам тоже, — поделилась Бесси. И я знала, о ком она. Я знала, что она думает о Джаспере.
Мы попытались вести мяч в движении, а это сложнее, чем кажется. Делать две вещи одновременно, особенно в первый раз — и не важно, как просто это выглядит, — требует от тела подстроиться, найти инстинктивный ритм, который для этого необходим. И у детей, господи прости, получалось очень плохо.
Так что мы снова прервались и прыгнули в бассейн. Снова поели сэндвичи, капая горчицей, и чипсы со вкусом сметаны и сыра, от которых наши пальцы окрасились в оранжевый. Я подумала, что нужно прекращать кормить детей вредной едой и перейти к творогу, финикам и, я не знаю, обезжиренному печенью. Стоп, здоровые люди любят жир или ненавидят? Я просто всегда питалась вредной едой. Наверное, поэтому и выглядела немного пухленькой. Меня нельзя было назвать тяжеловесной, потому что моя злость жгла калории как не в себя — ну, так мне это представлялось, — но я всегда была мягче, чем хотелось. Я подумала о Мэдисон и представила, каково это — иметь такое тело. Сколько для этого нужно усилий — больше, чем я представляла? Но знай я, что смогу стать такой, как Мэдисон, наверное, попыталась бы.
После обеда мы вернулись на площадку, учились вести мяч туда-сюда. И у Бесси, честно, получалось замечательно, она соображала очень быстро. Роланд держался на уровне, нормальном для десятилетнего ребенка, который впервые взял в руки мяч, но его сестра уже начала двигаться так, будто мяч был к ней привязан, нашла нужный ритм. И вдруг она бросилась бежать, оставив Роланда, который закричал, чтобы она его подождала, но было поздно. На секунду Бесси опередила мяч, и тот остался у нее за спиной. И я увидела, как она протянула вторую руку и легким движением запястья вернула мяч, провела его к ведущей руке, не останавливаясь, и побежала дальше.
