Высота и глубина постижений, данных святым отцам, не всегда вполне тожественна. Есть некоторые из них, которые говорят в полной мере данного нам через апостолов Откровения; есть и другие, которые, видя безумные стремления некоторых, подчеркивают более момент непостижимости Божией и тем пребывают как бы еще в пределах и степенях познания, которые возможно предположить в Моисее пророке.
Вечный разум Божества, движимый творческой волей, сотворил все, и человеку дана возможность приобщиться сего разума и безначального Бытия. Не человек творит Бога; не через человека Бог осознает Себя; не через человека Бог осуществляет Себя и достигает Своей полноты; нет, Бог по безмерной благости тварному образу Своему сообщает Свою нетварную жизнь. При этом Бог открывается человеку, давая ему познание о Себе и о Своей предвечной идее о человеке. Идея сия воистину совершенна. История человечества по падении Адама полна трагизма, страданий безысходных, абсурдности страстей людей. Но Бог показал нам, каким человек задуман в Предвечном Совете Его, Бога Троицы. Пред нами, после Откровения, стоит задача: осуществить в нашем бытии первую идею Бога. Мы тварь, одаренная разумом, и призваны Творцом в свободе нашей, в сотрудничестве с Ним достигнуть цели и смысла нашего явления из небытия. Бог не насилует нашей свободы; Он не может совершить чего бы то ни было с людьми без их участия. Но, как тварь, мы не обладаем силою творить из ничего. Что же необходимо нам, чтобы первичная Божия идея реализовалась в нас? Нам указано сие и в самом Откровении, представленном в Священном Писании, что и подтверждено тысячелетним вселенским опытом Церкви: искать волю Божию, познавать ее, предаться ей. Далекому от Бога воля Божия внушает страх. Боится он, что она, воля Божия, не совпадет с его заветными желаниями. Но тот, кто любит своего Небесного Отца, готов все принять, хотя и изнемогает, как плоть носящий. Важно уразуметь, что попадая в поток воли Самого Предвечного Бога, человек приобщается Его вечности. Отсюда решимость: следовать во всем воле Божией настолько, что именно это следование становится единственной нашей волею. Такое слияние двух воль совершает неизъяснимое чудо: творит нас богами. «Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли» сердца моего, чтобы оно, сердце, стало обиталищем Святого святых.
Пишу со страхом о том, что подлинно велико и свято. Понимаю, что мое дерзновение идет дальше моей меры. Знаю, что нелениво ищу с юных лет неложного познания вещей, но истинный суд о силе или немощи каждого из нас — лишь у Отца, Иже прежде всех веков.
Когда мы погружаемся умом в мышление о безначальном Божестве и об относительной беспредельности тварного космоса, с его пространственным и временным измерениями, то всякое событие, не только земное, но и космическое, предстает сознанию как бы повешенным в недомыслимой безмерности, и наш тварный ум не в силах определить его место в абсолютном смысле, искомом нами. Так, в пределах Земли томимся мы в оковах относительного времени и пространства, и из этой тюрьмы (быть может, лучше сказать — инкубатора) дух наш ищет исхода на просторы Божественной вечности. Естественно, молитва принимает характер непрестанного напряжения, доколе не воспримет «рождение от Духа», «пока не облечется силою свыше» (см.: Ин. 3:6. Лк. 24:49).
Путь к космическим и даже метакосмическим видениям лежит через кенотическое самоумаление, одним из видов которого является подвиг послушания. Через него мы можем достигнуть то, что превосходит всякую науку и философию — чистую молитву. Да, культура смиренного послушания — величайшая из всех культур, неведомая духовно невежественному большинству.
Не думаю, что у нас есть основания утверждать, что научные познания могут быть достигнуты без дозволения свыше, от Творца всего сущего. Наука в силу того принципа, который делает ее «наукою», не может выйти за пределы явлений природного мира, объективируемого, то есть той области, которая Создателем отдана созданному всегда лишь до известных пределов, установленных Промыслом. Когда же речь идет о подлинном познании Божественного мира, тогда необходимо, чтобы Бог снизошел до бытийного соединения с нами. Заповедь: «любить Бога всем существом» (см.: Мк. 12:30) есть путь к сему познанию, так как любви свойственно соединять в самом акте жизни. Особенно ясною становится необходимость Откровения, когда Бог познается сверхнаучным познанием как Личный — AЗ ЕСМЬ.
Культура послушания включает в себе задание разорвать замкнутость индивидуума: открыть его к восприятию откровений Божиих. Молитва в своих наивысших формах есть не что иное, как действие Самого Бога внутри нас; подобно сему и дар послушания в своем совершенстве есть показатель пребывания Бога внутри нас. Без послушания как порождения духовной любви не мыслится спасение, ибо человек зажат в тисках своего эгоизма, противного принципу ПЕРСОНЫ, который объемлет все сущее.
Возможно продолжить перечисление многих иных аспектов этой небесной науки, но мы пока остановимся на сказанном.
Нет сомнений, что если бы люди хотя отчасти схватили существо сей проблемы и стремились бы стяжать сей дар, то жизнь всего мира преобразилась бы, и Земля из омерзительного ада стала бы раем, и неразрешимый узел повсюдной вражды был бы разрублен святым мечом.
Познание есть акт, в котором должны участвовать и ум, и дух, и сердце, и душа, и тело; и совесть, и разум, и воля, и чувство; прежде же всего — любовь, иначе говоря, все наше существо в совокупности всех его сил.
Всякая богооткровенная Истина, даже через пророков, апостолов, иерархов и подобных, есть Божественное действие; тем более — все изреченное Сыном Божиим: «Явих им имя Твое» (Ин. 17:6. Ср.: Ин. 12:28; 17:26. 1 Кор. 12:3–11). Всякое наше познание о Боге есть не что иное, как сокровенное действие Бога внутри нас.
Сделаем маленькое отступление, так сказать, филологическое, или терминологическое. Слово «познание», как мы видели, не у всех является понятием с одним и тем же содержанием. Иначе мыслил познание, например, Кант. Иначе мыслят его некоторые философы. Иначе от всех них мыслим мы его. Для нас познание, прежде всего, есть общение в самой жизни, личное соприкосновение, личная беседа, общность в Бытии, уподобление познанному. Наше понятие о познании включает в себя элементы такие, которых мы не видим в иных представлениях о познании.
Но и все то, о чем говорят философы и ученые, и каждый вообще человек, тоже есть познание. Самое существенное отличие нашего понятия от их в том, что наше является полнее и совершеннее. Их понятие всегда фрагментально, как бы только один из аспектов; оно касается только одной или нескольких сторон нашего существа. Одно из свойств познания — оно представляется нам всегда урезанным и умаленным.
Когда мы говорим о познании Бога, то многие хотят от нас потребовать [исчерпывающего утверждения] о непостижимости Бога до конца. И из этого многие склонны делать вывод о непознаваемости Божества вообще. Но спросить каждого из нас или какого бы то ни было ученого или философа: познал ли ты что бы то ни было до конца? А если нет, то почему ты не говоришь о непостижимости и даже непознаваемости тварного мира? Ведь в этом есть все же достаточно полная аналогия. Непостижим Бог, но и творение Его непостижимо. И если мы можем говорить все же о познании мира, то основанием тому является наш опыт развития. То, чего мы не знали еще вчера, ныне мы знаем. То, чего мы не могли вчера, ныне мы можем сделать. Знаем, как сделать. Не до конца. Но все же знаем. Так и в плане богопознания: не до конца мы знаем Бога. Но мы Его знаем. И наши внутренние доказательства, и не только внутренние, но и внешние, в смысле «объективные» доказательства, говорят нам об этом с несомненной ясностью и убедительностью.
[Итак], тот и другой образ познания нужно признать несовершенным и неполным. Даже на путях научного отвлеченного познания необходимо любить предмет своего познания. Без этой любви не найдет человек в себе силы посвятить себя всецело науке, а без этого последнего, то есть всецелого самопредания, многого не сделаешь. Любить науку или искусство — это первый и важный момент, первый и наиболее убедительный признак призвания или дарования и почти верный: залог успеха.
Если мы сейчас возвратимся к другому примеру, то есть знанию человека, то хотя чувство любви или дружбы и несет с собою и в себе свет жизни и тем самым чувство удовлетворения, однако без знания, умного и всестороннего, снова выявляется неполнота.
Если мы сочтем достаточными приведенные примеры, для того чтобы понять, что всякий предмет познания для своей полноты требует все наши силы, все наше существо, то легко будет для нас согласиться с тем, что, когда предметом нашего познания становится Бог, эта полнота предания себя становится тем более необходимою.
В самом деле, когда мы произносим это имя: «БОГ», — тогда в каждом из нас, у всех нас в душе оно связано с представлением о Бытии — по преимуществу, о Бытии вечном, объемлющем собою все Сущее.
